Трагедии - Еврипид

За то, что не надо оков мне бояться.

Вестник Так мужества не хватит в Фивах...[726]

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Хор Мой повелитель — Дионис, сын Зевса,

Не Фивы, нет!

Вестник Пусть рада ты, но громко ликовать

1040 Не надо, женщина, в виду чужого горя.

Хор А смертью он какой погиб, скажи,

Безумец злой, средь замыслов преступных?

Вестник Дворы фиванские оставив за собой,

Мы вышли на берег Асопа и в ущелья

Вступили: было двое нас — покойный

Мой господин и я, а впереди шел гость.

В лесную глушь сначала мы забрались

И сели там на травке, притаясь.

Старались не шуметь, едва шептали,

1050 Чтоб не открыли зрителей они.

Глядим — лощина, а вокруг все скалы,

А в той лощине ели да ручьи;

Под елями, глядим, сидят менады

И все по сердцу делом заняты:

Те облетевший снова навивают

На тирсы плющ, а те между собой

Перекликаются вакхическим напевом —

Вот жеребята резвые порой,

Ярмо покинув, так зовут друг друга.

Но женщин царь несчастный не видал:

И так сказал тогда он: «Чужестранец,

1060 Мне этих самозванок не видать:

Вот если б на какой-нибудь пригорок

Мне влезть, с верхушки ели посмотреть,

Я разглядел бы хорошо бесстыдниц».

И чудо первое тогда наш гость явил.

Была там ель, под облака верхушкой:

Вот он ее берет и тихо-тихо стал

Клонить к земле. Как гибкий лук круглится,

Или под циркулем — волнистая черта,

Так до земли, круглясь, она склонилась

В его руках — не человек то был.

1070 И вот, на ветке усадив Пенфея,

Гость начал потихоньку ель пускать,

Он наблюдал, чтоб всадник не свалился.

И прянула вершиной ель в эфир,

А на хребте ее сидел несчастный.

И вышло так, что всадник на виду,

А вниз менад ему почти не видно.

Сначала не заметили его.

А я смотрю — уж гостя подле нету,

И вдруг какой-то голос зазвучал

Из синевы воздушной, будто Вакха;

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И мне слова послышались:

«Юницы,

1080 Я вам веду того, кто осмеял

Меня и оргии. Пусть дерзкий вам заплатит!»

И засиял божественный огонь

Между землей и небом в это время.

Ни дуновенья ветра. Охватило

Безмолвие и мягкий луг, и лес,

И голоса звериные замолкли...

Но женщины не разобрали слов,

Насторожились только, озираясь.

И вот опять призыв его звучит. —

Тут Кадма дочери признали голос бога

1090 И с места прянули... И легче голубей

Они несутся в напряженном беге;

Агава, сестры с ней, другие следом,

И дуновенье бога вихрем мчит

Через ручьи вакханок и стремнины.

Вот господина моего они

Заметили на ели. По соседству

Утес нашли и камнями швырять

В него пошли; ветвями отбивался

Он, сколько мог. Там тирсы засвистали

По воздуху. Но в бедную мишень

1100 Не удалось попасть им, как ни бились:

Уж очень высоко тогда сидел

Беспомощный Пенфей на этой ели...

И вот они, набравши сучьев дуба,

Стараются (железа нет у них)

Ель отделить от корней — все напрасно.

Попытку бросили и эту. Стала мать

Тут говорить: «Давайте станем кругом,

За дерево возьмемся — и авось

С вершины мы тогда достанем зверя,

Чтоб тайн священных он не разгласил».

Без счету рук за ель тут ухватились

1110 И вырвали с корнями... наверху

Сидевший падает на землю, испуская

Немолчно жалобы: он гибель увидал.

И вот всех прежде мать его, как жрица,

Бросается на жертву. Тут Пенфей

С волос срывает митру, чтоб признала

Свое дитя Агава и спасла

Несчастная; щеки касаясь с лаской,

Он говорит: «О мама, это я,

Пенфей, тобой рожденный с Эхионом.

1120 Ты пожалей меня и за ошибки

Свое дитя, родная, не губи!»

Но он молил напрасно: губы пеной

У ней покрылись, дико взор блуждал, —

И рассуждать была она не в силах: