Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон

о чем думаю, — нерешительно произнесла я. — А что насчет зрелых мужчин? Женатых. Всем известно, что за ней увивались молодые парни, но ей вслед оборачивались и кандидаты постарше.

— Выдвигаю кандидатуру Хирама Кромби, — тут же отреагировала Брианна, протыкая иглой носок.

Все засмеялись, но она покачала головой.

— Нет, я серьезно. Частенько случается, что самые набожные и ярые фанатики хранят в потайных ящиках женское белье или пристают к мальчикам из церковного хора.

У Эми отвисла челюсть.

— Женское белье? Сорочки и корсеты? На что они им?

Брианна покраснела — она совсем забыла, с кем разговаривает, — закашлялась и начала выкручиваться.

— Ну… Я имела в виду белье как у француженок. Такое… кружевное.

— А, тогда понятно! — понимающе закивала Лиззи.

Все знали о скандальной репутации французских дам, однако я сильно сомневалась, что кому-то из жительниц Фрэзер-Риджа, кроме меня, удалось повстречать хоть одну француженку.

Чтобы прикрыть Бри, я рассказала о Ля Нестле, фаворитке короля Франции: она проколола соски золотыми кольцами и красовалась обнаженной грудью перед всем двором.

— Еще пару месяцев этого кошмара, — мрачно проговорила Лиззи, посмотрев на Родни, который, сжав крошечные кулачки, яростно присосался к ее груди, — и я сделаю то же самое. Попрошу Джо и Кэси привезти мне такие кольца, когда шкуры продадут.

Мы так громко расхохотались, что не услышали, как кто-то постучал в парадную дверь. Нам сообщили об этом Джемми и Эйдан, примчавшиеся на кухню из кабинета Джейми.

— Я открою, — отложила Бри шитье, но я ее остановила.

— Не надо, сиди, сама схожу.

Взяв подсвечник, я спустилась в темную прихожую. Сердце взволнованно колотилось. Нежданные ночные визиты в большинстве случаев означали, что стряслось что-то важное и неотложное.

Сегодняшний случай не стал исключением, хотя привел меня в немалое изумление. Я не сразу узнала высокую женщину, которая, покачиваясь, стояла на крыльце, бледная и изможденная.

— Фрау Фрэзер? Мошно… мошно мне фойти? — прошептала она и упала в мои объятия.

На шум сбежался весь дом. Мы уложили Монику Берриш — а это была она — на скамью, укрыли стегаными одеялами и напоили горячим тодди[160].

Женщина быстро пришла в себя и сообщила, что устала и проголодалась, поскольку три дня ничего не ела. Вскоре она уже совершенно оправилась и, поедая суп, стала излагать причины своего неожиданного появления.

— Фсе дело в сестре моего муша, — проговорила Моника и прикрыла глаза, наслаждаясь восхитительным ароматом горохового супа с ветчиной. — Она меня сразу нефзлюбила. А когда фургон ее муша разбился, содержать всех нас стало не на что, и она меня прогнала.

Моника рассказала, что скучала по Джозефу, но не имела ни сил, ни возможности противостоять семье и пытаться к нему вернуться.

— О, и что же было дальше? — поинтересовалась Лиззи.

Фройляйн Берриш посмотрела на нее своими огромными ласковыми глазами.

— Я не могла это больше терпеть. Сестра моего муша хотеть от меня избавиться и дать мне немного денег. И я пришла сюда, — завершила она, пожав плечами, и жадно съела еще одну ложку супа.

— Вы… шли пешком? — спросила Брианна. — Из Галифакса?

Фройляйн Берриш кивнула, облизала ложку и высунула ногу из-под одеял. Подошвы ее башмаков были протерты до дыр, и она кое-как обернула обувь кожаными лоскутами и полосками ткани, которые, видимо, оторвала от своей сорочки, поэтому ноги ее были похожи на мотки грязных тряпок.

— Элизабет, — обратилась она к Лиззи. — Надеюсь, ты не протиф, что я прийти? Тфой папа… здесь? Я так надеюсь, что он тоже не фозражает!

— М‑м, нет, — ответила я, переглянувшись с Лиззи. — Его здесь нет. Но я уверена, что он будет счастлив вас видеть!

Худое лицо фройляйн Берриш поначалу омрачилось; затем, когда мы объяснили причины отсутствия Джозефа, оно озарилось радостью.

— О… — выдохнула она, прижимая к груди ложку, словно это была голова мистера Уэмисса. — О, mein Kavalier![161]

Сияя от счастья, Моника Берриш обвела нас взглядом и только сейчас заметила Родни, посапывающего в корзинке у ног Лиззи.

— А это кто такой? — воскликнула она и наклонилась, чтобы рассмотреть ребенка поближе. Родни открыл темные глаза и уставился на нее с сонным интересом.

— Это мой малыш. Его зовут Родни Джозеф, в честь моего отца.

Лиззи взяла сына на руки и осторожно передала Монике. Та склонилась над ним и заворковала по-немецки.

— Дорвалась бабуля до внучка, — краешком губ пробормотала мне Брианна, и я еле сдержалась от хохота. Я не смеялась со дня гибели Мальвы, и сегодняшние посиделки были просто как бальзам на душу.

Лиззи принялась рассказывать Монике о том, как отдалился отец после ее, так сказать, нестандартного замужества. Та понимающе кивала, цокала языком, и непонятно было, как ей удается одновременно слушать Лиззи и лепетать с Родни.

— Черта с два теперь мистер Уэмисс отдалится, — шепнула я Брианне. — Запретить новоиспеченной жене общаться с внуком? Как бы не так!

— Ага. Да и что тут такого? Подумаешь, два зятя, — согласилась Бри.

Эми грустно и задумчиво наблюдала за нежной сценой, приобняв Эйдана за худенькие плечи.

— Как говорится, чем больше, тем веселее, — сказала она.

Глава 86

Муки выбора

Три рубашки, запасные брюки, две пары чулок — одна фильдекосовая, одна шелковая… Минутку! А где шелковые?

Брианна подошла к двери и окликнула мужа — тот усердно выкладывал сегменты глиняной трубы в траншее, выкопанной с помощью Джемми и Эйдана.

— Роджер, куда ты дел шелковые чулки?

Роджер нахмурился и почесал в затылке, затем отдал лопату Эйдану, перепрыгнул через траншею и подошел ближе.

— Кажется, я надевал их на службу в прошлое воскресенье. А потом…

— Да-а? — подозрительно откликнулась Брианна, заметив, как недоумение на лице мужа сменяется чувством вины. — Что было потом?

— Э‑э… Ты осталась дома с Джемом — у него болел животик, очень своевременное недомогание, несколько преувеличенное, чтобы избежать косых взглядов и перешептываний, — и когда Джоки Абернати позвал меня на рыбалку…

— Роджер Маккензи… — Брианна медленно закипала. — Если ты засунул свои лучшие шелковые чулки в корзину с вонючей рыбой и забыл их там…

— Сейчас сбегаю и одолжу у твоего отца, — торопливо предложил он. — А мои наверняка где-нибудь объявятся, я поищу…

— Голову свою поищи!

Роджер засмеялся, на что она не рассчитывала, однако на душе стало легче.

— Извини, — сказал он, наклоняясь и целуя ее в лоб. — Наверное, это по Фрейду…

— Да? И что, по-твоему, означают чулки, обернутые вокруг мертвой форели?

— Общее чувство вины, поделенное на мелкое чувство долга, — пошутил Роджер уже с изрядной долей серьезности. — Бри, я тут подумал… Не стоит мне ехать.

— Нет, стоит! — возразила она