Рубеж. Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

– То же самое, – скучным голосом проговорил техник. – Все классно… В постели просто… ну, хорошо, в общем. И вдруг – привет, круги по воде. Звоню – она меня, извини, по матери посылает…

– Ну ни фига себе! – озабоченно рассудил журналист.

Кошка хрипло мяукнула. Игорь, по-прежнему не глядя, поставил вазочку с мороженым на пол. Полосатая принялась за дело, презрительно обходя вниманием ломтики апельсинов, бананов и киви.

– Что вы делаете?! – возмутилась официантка. – Это антисанитария!

– Заберите, – безучастно предложил Игорь. – И посчитайте.

Официантка уронила перед ним чек так небрежно и изящно, как ласточка роняет помет. Потом взяла с пола вазочку и унесла в подсобку вместе с ложкой. Кошка побежала за ней.

Игорь вытащил из внутреннего кармана ветровки бумажник.

– Вы ругались, что ли? – осторожно предположил журналист.

Его приятель вскинул брови:

– Нет! В том-то и дело! Ни намека!.. Подали заявление… Вечером о свадьбе, утром бац – облом.

– Может, ей наговорили чего-то? Подружки, знаешь, те еще стервы бывают…

– Не мелькало в моем поле зрения никаких подружек, – устало вздохнул Игорь.

Бумажник у него был новый. Журналист мельком успел увидеть фотографии в прозрачном пластмассовом окошке – у техника ЖЭКа имелось странное, с точки зрения его приятеля, обыкновение носить с собой фото матери. Теперь цветных картинок стало две: Костя заметил, как Игорь задержался на них взглядом, и что-то в этом взгляде на секунду изменилось.

Техник бледно улыбнулся, выудил на свет божий десятку.

– Даже матушка моя, уж на что ревнивая… Я еще в школе думал – бедная будет моя жена, ее невестка… Зря боялся – мать приняла как родную.

– Юльку?

Игорь захлопнул бумажник.

– Всех… Светку тоже. Светка вообще у нас месяцами жила, мать ее чуть не медом мазала. А Юльку на другой день стала звать доченькой… Стрижку ей сделала – модельную…

– Стрижку?

– Ну да. Мать парикмахершей в молодости работала. В «Фее».

Помолчали. Костя давно допил свой кофе. О судьбе несъеденного мороженого оставалось только гадать.

– Меня она никогда не стрижет, – зачем-то сообщил Игорь. – Иди, говорит, в парикмахерскую, у меня времени нет.

– Когда это было? – внезапно поинтересовался журналист.

– В прошлом году.

– Нет, когда мать работала в «Фее»?

– В конце семидесятых, где-то так. А что?

– Ничего. – Журналист задумался, подбирая слова потактичнее. – Юлька… Это… в общем, уже неактуально. По-моему.

Игорь сглотнул слюну.

– Актуально, Костик. Я недавно узнал, что… Короче, Юлька умерла.

– Когда? – ахнул его приятель.

– В прошлом году. Через два месяца после того, как дала мне отлуп. Я случайно узнал. Был на кладбище на поминальные дни и… наткнулся.

– Ну ты подумай! – выдавил Костя. – А что с ней?..

– Не знаю! – Голос Игоря напрягся. – Не у кого спросить. Но и это еще не все!

Техник потянулся за новой салфеткой, но жестяная салфетница оказалась пуста. Игорь перевел дыхание:

– Я… сам не знаю почему, но я стал звонить Светке. И оказалось…

– Нет, – быстро проговорил Костя.

– Да! Светка утонула через три месяца после того, как послала меня к черту.

Сделалось тихо. На барной стойке работал приемник, настроенный на шумную FM-станцию: некоторое время он бормотал, передавая привет всему пятнадцатому СПТУ, потом залился песней про «Позови меня с собой»; рядом, за неровным строем каштанов, сигналили машины на перекрестке, но над столом приятелей сгустилась такая тишина, что впору затыкать уши.

– Ну вы подумайте, какая связь? – пробормотал Костя себе под нос.

Техник потер лицо, безжалостно сминая его, словно гуттаперчевую маску.

– Вот так, – глухо вздохнул он. – Но и это…

– Еще не все?!

Игорь посмотрел в глаза другу и, за неимением салфеток, скомкал краешек клетчатой скатерти.

– Я решил жениться, Костя. У меня… в общем… Мы с Леной вчера подали заявление.

2

Костин отец еще недавно был главным прокурором города. Теперь Николай Григорьевич вышел на заслуженный отдых и почти полностью переселился на так называемую «дачу» в сорока минутах езды от центра.

Костя просигналил. Охранник глянул в окошечко, и чугунные ворота медленно разошлись, освобождая дорогу. Небрежно кивнув, журналист въехал на коротенькую улочку «дачного поселка». Всего четыре дома, а вокруг безлюдные луга, озера, рощи, отрезанные забором от всего остального мира. Всякий раз, когда Костя попадал сюда, ему чудилось, что он оказался на другой планете – безмятежной, полной пения птиц и тишины, где ни один голос не смеет принудительно звать с собой «сквозь злые ночи».

Перед воротами отцовского дома журналист вытащил из кармана пульт и приказал воротам открыться. Выскочил Бернард – красавец шарпей в шкуре на семь размеров больше необходимого. Костя потрепал пса по мягким складкам на шее.

Отец, сидевший в шезлонге на балконе второго этажа, помахал рукой.

Когда с приветствиями было покончено, сели пить чай. Николай Григорьевич признавал только зеленый, с жасмином либо земляникой.

– Па, – начал Костя, когда отец, удовлетворившись наконец его подробным рассказом о делах – дома, на работе и в личной жизни, – закурил дешевую «Приму». – Что там за история приключилась в конце семидесятых? В парикмахерской «Фея»?

Костя обладал замечательной памятью – отчасти благодаря ей он и учился отлично, и в журналистике преуспел. В конце семидесятых он был школьником и гордился своим отцом, чья работа, таинственная, порой опасная, как будто сошла с незабываемых кадров фильма «Рожденная революцией». Отец подарил наследнику книгу «Занимательная криминология» и время от времени, будучи в добром расположении духа, рассказывал о некоторых особо шумных делах – в самых общих чертах, разумеется. Жадный до впечатлений отпрыск помнил почти все.

О деле, связанном с парикмахерской «Фея», отец рассказал только матери – на кухне, глухой ночью, когда Костя обязан был спать. Но как раз в тот вечер будущий журналист начитался после ужина этой самой «Криминологии». Сон не шел: мерещились кровавые отпечатки ботинок, удавка, брошенная на заднем сиденье автомобиля, мокрая кожаная перчатка на куче желтой листвы, тени, тени, голоса…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});