Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден

Сорхахтани не разрыдалась. Хотя какая-то часть ее знала, что мужа больше нет, женщина стояла прямо, удерживая мятущиеся мысли. Предстояло сделать столь многое.

– Сын мой, прошу тебя ко мне в лагерь, – выдавила она наконец.

Словно в мутном трансе, Сорхахтани обернулась к нукерам и велела развести костер и приготовить соленый чай. Остальные ее сыновья сбились кучкой, в молчаливом смятении наблюдая за происходящим.

– Сядь рядом со мной, Менгу, – тихо обратилась она.

Сын кивнул, немигающе глядя красными от усталости и горя глазами. Он занял возле матери место на траве и молча кивнул севшим вокруг них Хубилаю, Хулагу и Арику-бокэ. Когда подали соленый чай, первую чашку Менгу, обжигаясь, опорожнил в несколько судорожных глотков, чтобы пробить ком пыли, застрявший в горле. А между тем надо было что-то говорить. Сорхахтани чуть ли не выкриком попыталась его остановить, чувства ее кружили в безумном вихре. Если бы Менгу молчал, известие было бы вроде как не до конца правдивым. А если слова вырвутся наружу, то ее жизнь и жизнь ее сыновей навсегда изменится, а ее любимый будет потерян навсегда.

– Мой отец мертв, – выговорил Менгу.

На минуту мать закрыла глаза. От нее оторвали ее последнюю надежду. Затем она вздохнула – протяжно, тягостно.

– Он был хорошим мужем, – сорвался с ее губ прерывистый шепот. – Воином, возглавлявшим у хана тумен. Я любила его больше, чем это можете понять даже вы.

От слез ее глаза сделались большими, а голос как-то погрубел: горе стискивало горло.

– Расскажи мне, Менгу, что случилось. Не скрывай ничего.

Глава 15

Субэдэй, натянув поводья у края горной кручи, слез с седла и оглядел раскинувшееся внизу приволье. День плутания по тропам ушел на то, чтобы добраться до этого места, зато теперь с такой высоты местность просматривалась на добрых полсотни гадзаров, со всеми холмами и лугами, городками и селениями, речушками и перелесками. К западу величаво несла свои воды Волга, но она серьезного препятствия собой не представляла. Субэдэй уже посылал своих лазутчиков через ее песчаные отмели, чтобы разведать острова и дальние берега. Эти земли он уже как-то, годы назад, подверг набегу. Урусы тогда и предположить не могли, что кому-то по силам вынести их зиму. Они ошиблись. Тогда Субэдэй отошел лишь по настоянию Чингисхана. Великий правитель своим повелением отозвал его домой. Но больше такого не повторится: Угэдэй дал ему полную волю. На востоке цзиньские границы считай что под ханской властью. Если удастся сокрушить земли к западу, держава монголов займет все срединные владения от моря до моря – империя столь обширная, что ум заходится при мысли об этом. Субэдэю не терпелось увидеть земли, что раскинулись за русскими лесами, а еще дотянуться до сказочных холодных морей и призрачно бледных народов, что жизнь свою живут, не ведая солнца.

При виде этого раздолья легко было представить нити влияния, что простирались к Субэдэю. Он находился в центре своеобразной паутины из посыльных и лазутчиков. За многие сотни гадзаров от того места, где стоял старый воин, у него на каждом торжище, в каждом селении, городке и в каждой крепости имелись свои люди. Многие из них понятия не имели о том, что монеты, которые идут им в уплату, притекают от монгольских армий. Некоторые из Субэдэевых наушников и осведомителей происходили из тюркских племен, разрезом глаз не напоминающих монголов. Других Субэдэй и Бату либо нанимали, либо заставляли наушничать силой. Шаткой поступью брели бедняги с руин и пепелищ поверженных городишек, бездомные и отчаявшиеся, готовые в обмен на жизнь исполнить все, что укажут им их покорители. Ханское серебро потоком текло через Субэдэевы руки, и он скупал сведения, как какую-нибудь конину или соль, давая за них свою цену.

Багатур повернул голову в тот момент, когда из-за последнего поворота на верхушке гребня показался Бату. Подъехав, юноша спешился и взглянул на простертые внизу долы со скучливым презрением. Субэдэй исподволь нахмурился. Прошлое он изменить не мог, равно как и оспорить право Угэдэй-хана вверить этому угрюмому замкнутому юноше целый тумен войска. Эдакий скороспелка с армией может, не ровен час, наломать дров. Странно то, что Субэдэй сам продолжал его пестовать, своими руками превращая в самого рьяного разрушителя, какого только возможно из него вырастить. Одно лишь время способно дать Бату видение и мудрость – качества, которых ему на сегодня недостает.

Молчали они достаточно долго, пока терпение Бату, как верно предугадывал Субэдэй, не началось раскачиваться, словно лодка в бурю. Этому гневливому молодому воину не был присущ покой, не было в нем внутреннего мира. Ощущение такое, что он готов вскипеть гневом, и все вокруг это чувствовали.

– Ну что, Субэдэй – наш

багатур

, я прибыл. – Почетное звание военачальника – «отважный» – Бату произнес с некоторой издевкой. – Что же там такое доступно лишь твоему взору?

Субэдэй ответил с гладчайшей, способной вызвать у юноши тайный гнев невозмутимостью:

– А вот что. Когда мы двинемся, Бату, твои люди не смогут просматривать местность. И в итоге, может статься, заблудятся или напорются на какое-нибудь препятствие. Видишь вон там невысокие такие холмы?

Бату вгляделся туда, куда указал ему Субэдэй.

– Отсюда, – продолжал багатур, – заметно, как близко они сходятся, оставляя посередине зазор гадзара три. Четыре-пять

ли

, по цзиньским меркам. Мы могли бы устроить там засаду, спрятав с каждой стороны по мингану. Завязав с урусами бой чуть дальше этих холмов, мы затем ложным отступлением затянем их в этот зазор, и обратно из ловушки они у нас уже не выйдут.

– Ну, и что здесь нового? – усмехнулся Бату. – О ложных отступлениях мне и так известно. Я-то думал, ты сообщишь что-то более интересное, из-за чего мне стоило тащить лошадь на эту горищу.

Секунду-другую Субэдэй сверлил Бату холодным взглядом, но тот выдержал его с дерзкой надменностью.

– Да,

орлок

Субэдэй? Вы желаете о чем-то мне сказать?

– О важности правильно выбрать место, – ответил тот. – А еще о том, что его следует хорошенько разведать: нет ли там скрытых препятствий.

Бату, спесиво фыркнув, снова посмотрел вниз. Невзирая на внешнюю заносчивость, было ясно, что он вбирает в себя все подробности рельефа, пытливо вглядываясь в них и запоминая. Учеником он был на редкость строптивым, но сметкой не уступал ни одному из известных Субэдэю тысячников. Иногда, глядя на него, сложно было не вспомнить его отца – память, вмиг остужавшая раздражение багатура.

– Расскажи, что происходит в наших туменах, – сменил тему Субэдэй.

Бату пожал плечами. С высоты ему было видно пять огромных колонн, медленно текущих по местности. Одного взгляда на них юноше достаточно для уяснения маневра.

– Идем пятерней. Движемся порознь, атакуем вместе. Пять пальцев охватывают как можно больше земли. Нарочные поддерживают меж ними быструю связь и отклик на любое действие врага. Все это ввел в обиход, кажется, мой дед. И с тех пор такой подход всегда себя оправдывал.

Отвернувшись от багатура, Бату улыбнулся. Он знал, что такое построение ввел как раз Субэдэй, но приятно лишний раз ему досадить. А между тем строй действительно что надо: небольшая армия прокатывалась по обширнейшей местности, разоряя на своем пути города и поселки, так что сзади оставались лишь пепелища. А сходились колонны, лишь когда появлялись основные силы врага: нарочные стремглав сводили тумены воедино, в кулак, способный разбить сопротивление до того, как оно сплотится.

– Глаза твои зорки, Бату. Расскажи, что тебе еще известно о порядке построения наших войск.

Голос Субэдэя выводил из себя своим спокойствием, и Бату на это клюнул, решив показать старому вояке, что в его уроках не нуждается. Он заговорил быстро и отрывисто, рубя ладонью воздух:

– Перед каждой из колонн скачут разведчики –

арбанами,

то есть десятками. В поисках врага они могут отрываться вперед аж на двести гадзаров. В центре перемещаются кибитки с семьями, со всем скарбом и юртами, быки, верблюды с барабанщиками, а также хошлоны в разобранном виде, счет которых может идти на тысячи. Есть еще передвижные кузницы на кованых колесах, с запасом железа. Это, кажется, придумали вы. С ними шагают не вошедшие в возраст отроки и пехотинцы – наш последний оплот, если вдруг истинных воинов, вопреки всему, удастся одолеть. А вокруг них передвигаются стада овец и коз, ну и, само собой, табуны запасных лошадей, по три и более на одного воина. – Юноша говорил все увлеченнее, блаженствуя от возможности выказать свою осведомленность. – Далее шествует тяжелая конница туменов, построенная в тысячи,