Демид. Пенталогия (СИ) - Андрей Вячеславович Плеханов

очухался. Да и какое удовольствие – проснуться в чужой ледяной ванне, с дикого бодуна, голым, униженным, со сморщенной мошонкой, и выяснять, что ты тут делаешь, и что ты успел натворить, и что от тебя нужно... О каком душевном разговоре может идти в таком случае речь? А Дема желал разговора подробного. Может быть, не дружеского, не панибратского, возможно, даже с применением некоторых мер психологического воздействия, но все же не насильственно-гестаповского.

На минуту Демиду стало жалко майора Антонова. Бедняга не знал, с кем связался. К какому монстру собственноручно сунулся в берлогу, да еще и в пьяном виде.

«Жалко? А кто тебя жалеет? Жалеют, конечно. Жалеют – но только те люди, которые ничего для тебя сделать не могут. Милые, добрые, совершенно не приспособленные к волчьим законам волчьего времени».

Майор к таковым милым не принадлежал. И Демид решился. Собственно говоря, почему решился? Он давно уже решил. И выбора у майора не оставалось. Есть такая хитрая штука. Протрезвляет человека в два счета.

Правда, то, что человек при этом протрезвлении чувствует, лучше не описывать. Это, так сказать, издержки метода. Лучше оставить это за кадром в целях гуманности и видимости человеколюбии автора.

Словом, плохо себя этот человек чувствует. Все у него болит. Все, что может, болит, и даже то, что не может болеть, все равно болит. Например, волосы и ногти.

Вот к такому действу был приговорен майор Антонов, и Демид приступил немедленно. Он закатал рукав рубашки Антонова. Мощное предплечье поросло густыми черными волосами, а с внутренней стороны его Демид обнаружил татуировку – горы, орел и надпись: «Кандагар – 1982». В самой середине татуировки был круглый рубец. С обратной стороны предплечья тоже был шрам – только рваный и раза в три побольше. Из чего Демид сделал вывод, что Антонов (тогда, естественно, еще не в ранге майора) служил в Афганистане и имел, как минимум, одно пулевое ранение.

После этого Демид закрепил резиновый жгут на руке майора и, когда синие вены вздулись, вкатил майору ни много ни мало двадцать кубиков зеленой жидкости, которую совершенно официально заказывал ребятам с химфака для повышения мутагенности у лабораторных крыс.

Отвратительная гадость... Бр-р-р... Дему аж передернуло. Для твоего же блага, майор. Для твоего.

А потом сел в кресло и задумчиво уставился на своего гостя.

* * *

И все же не все рассчитал Демид. Расслабился. Был уверен, что майор минут двадцать будет корчиться от боли, и выть в голос, и просить анальгинчику, или промедольчику, или хоть чего, черт возьми, чтобы снять эту дикую ломку и не сдохнуть на месте. А майор – вот он, уже вскочил как пружина, физиономия перекошена до немыслимой конфигурации, глаза навыкате, кровью налиты, как у быка. И пистолет майоров – вот он уже в майоровой ручище и смотрит куда полагается. Прямо в лоб Демиду. Крепок мужик оказался. Зря все-таки ругают нашу армию. Зря.

Неадекватная реакция. Вот как это называется.

Неожиданно Демид осознал, что майор может выстрелить. Кто знает, что творится сейчас в его бедной башке, всхлестнутой выворачивающей мозги наизнанку дозой крысиного мутагена? Выстрелит. Будет потом жалеть о содеянном, срок поймает. Взял убил такого хорошего человека ни за что ни про что.

– Опусти пушку, Антонов, – сказал Демид. Майор нажал на спуск.

Демид невольно втянул голову в плечи. Зажмурился невольно. Зубы сжал. Ужасно, когда в тебя стреляют. Даже вхолостую. Не ожидал он такого от Эксперта В Хорошем Пиджаке.

– Слышь, майор, положи пушку. – Демид говорил медленно, слово за словом. – Ты сейчас немного не в себе. Сядь, успокойся. Пистолет я твой обезопасил, само собой. Обойма у меня в кармане...

Антонов взревел, бросился, как разъяренный медведь, полоснуть лапищей по морде. Демид даже вскочить не успел. Отправил майора в полный нокаут ногой. Въехал ему в спешке в солнечное сплетение – неблагородно, но что ж поделаешь? Не было времени на изящные танцы. С ракетой не шутят. Ее сбивают на лету.

Пресс у майора был – что твоя доска. Железный был человек. Другому хватило бы такого удара, чтобы две недели кишки свои нянчить. Антонов же самостоятельно заполз на диван, скрючился там и затих. Уставился на Демида красными глазами.

– Хреново? – поинтересовался Дема.

– Ты что делаешь, паскуда? – Первые слова, выдавленные майором, не отличались свежестью интонации, но уже внушали надежду на выздоровление. – Ты что, сучонок, творишь? Ты табельное оружие... Ты знаешь, что за это полагается?..

– А ты, майор, мать твою, чем думаешь? Задницей, как всегда? – Дема едва сдерживался, чтобы не вскочить и не продолжить экзекуцию. – Да ты Бога должен благодарить, что я «макар» твой разоружил! Сдурел? Я, конечно, не ангел, но пулю в лоб еще не заслужил. И статью за меня ты бы получил с полной выкладкой. Здесь тебе не Афган – пацанов отстреливать.

– Ты Афган не трожь. – Майор выплюнул сгусток крови на пол и вытер рот рукавом. – Сам-то ты, шкура такая, дома отсиживался, когда сынки под пули ложились. Я ведь знаю, как тебя призывали. Бронь тебе выписали, супермену-убийце, по всем правилам. Кротов хлопотал. Сам Крот, ядрить его в душу. Для себя берег.

– Я не супермен. И не убийца, типун тебе на язык. И с Кротом я работать не стал, и даже не