Белый раб - Ричард Хилдрет

Эта аудитория в большинстве своём состояла из рабов. Не желая допускать их к участию в молениях, происходивших в кругу его семьи, мистер Карлтон не возражал против их присутствия на его открытых выступлениях, так как их было немало и они значительно увеличивали число слушателей, придавая этим религиозным собраниям известную eclat[24]. Случалось даже, что в конце проповеди он оказывал рабам честь, произнося несколько слов, обращённых непосредственно к ним, Тон его при этом резко менялся. Обращение «дорогие братья», так часто повторявшееся в начале его проповеди, сразу отбрасывалась. В голосе слышалось снисходительное пренебрежение, и он сухо и коротко уведомлял тех из своих слушателей, которых «господь создал на то, чтобы быть слугами», что вечное спасение они могут обрести, только проявляя покорность, трудолюбие и терпение. Он решительно предостерегал их от лжи и посягательства на чужую собственность — «грехи, которым вы особенно подвержены». И далее он многословно распространялся на тему о безумии и греховности помыслов тех из них, кто недоволен своим положением.

Все эти поучения шумно одобрялись присутствующими хозяевами, которые считали их основанными на священном писании и как раз подходящими для того, чтобы наставлять слуг на путь истинный. Слуги внимали ему, и лица их изображали покорность, которая, однако, была деланной. И если принять во внимание, каким истинам поучал Карлтон, то не приходится удивляться, что большинство из обращённых в его веру рабов были лицемерами и ханжами, которым религия служит лишь прикрытием для их плутовских проделок. Один из соседей мистера Карлтона был поистине прав, говоря, что у большей части рабов в этой стране нет никакой религии и что те, которые называют себя верующими, ещё хуже всех остальных. Да и может ли быть иначе, когда рабам под видом высокой религии преподносят тиранию в квадрате, проповедь уничижения? Тирания эта не довольствуется отдельными человеческими жизнями и требует, чтобы в жертву ей постоянно приносилась половина всего общества.

Горе тебе, христианство! Что пользы в твоей заботе о бедных, в любви к угнетённым, в твоём учении о том, что все люди — братья? Змий умеет извлечь яд из чуждой злу природы голубя. Тиранам во все века и во всех странах удавалось использовать христианство как орудие своих преступлений, запугивать им свои жертвы и оправдывать творимое над ними насилие. И никогда не оказывалось недостатка в продажных священнослужителях и лживых пророках, готовых поддерживать тиранов, рукоплескать и вторить им!

Хотя истины, проповедуемые мистером Карлтоном, были далеко не по душе рабам, которые инстинктивно им противились, они всё же охотно приходили его послушать. Эти собрания вносили какое-то разнообразие в их монотонную будничную жизнь, давали им возможность встречаться с рабами других плантаций и после проповеди веселиться всем вместе. На мой взгляд, эта возможность развлечься была самым лучшим плодом трудов и усилий моего благочестивого хозяина. Попадались, кстати сказать, кое-какие господа, которые боялись всяких сборищ рабов, видя в них очаг недовольства и даже заговоров. Джентльмены эти резко осуждали такого рода собрания, с ханжеским лицемерием жалуясь на то, что они якобы служат поводом к не подобающему для воскресных дней времяпрепровождению.

Мистер Карлтон был председателем какого-то библейского общества и, как мы уже говорили, пылал желанием способствовать возможно более широкому распространению библии. Тем не менее, как я вскоре узнал, кроме меня, ни на самой плантации, ни по соседству не было ни одного раба, умеющего читать. Мало того — мистер Карлтон был ярым противником обучения рабов грамоте.

Если задуматься над этим обстоятельством, то каждому станет ясно, что существующая в Америке рабовладельческая система является самой жестокой из всех, когда-либо существовавших тираний, что это чудовищное зло, о котором страшно даже и помыслить. Мистер Карлтон был убеждён — а большинство его сограждан думают так же, как и он, — что библия содержит в себе божественное откровение, ведущее человека к вечному блаженству. Следуя этому убеждению и проникнувшись идеей человеколюбия, они образовали ряд обществ, — а мистер Карлтон был председателем одного из них, — жертвовали значительные суммы во имя преуспевания этих обществ — и мистер Карлтон был одним из самых щедрых жертвователей, — с тем чтобы священное писание распространялось как можно шире и это содержащее непогрешимые истины руководство стало достоянием каждой семьи. Но проявляя такое рвение ради того, чтобы все люди стали обладателями этого неоценимого сокровища, они решительно отказывают в нём тем, кто по закону всецело был подчинён их опеке. Они отказывают в этом сокровище своим рабам, хотя господь бог, если воспользоваться их же любимым выражением, назначил их быть единственными защитниками этих рабов. Таким образом, эти люди, по их собственному признанию, сознательно и нарочито ставят своих рабов под угрозу вечного пребывания в геенне огненной. Они сознательно подвергают их этой чудовищной участи из страха, что они, научившись читать, узнают о своих правах и о средствах, которыми этих прав следует добиваться.

Где и когда человечность попиралась с большим бесстыдством? В других странах тирания покушалась на земное счастье людей и ради поддержания своего господства пускалась на самые крайние меры жестокости. Но где и когда в истории можно найти упоминание о тиранах, которые решились бы открыто, во всеуслышание, признаться, что они готовы скорее подвергнуть свои жертвы ужасу вечных мук, чем дать им возможность приобрести хоть крохи знаний, ибо эти знания, чего доброго, могут поколебать несправедливо захваченную тиранами власть? Можно ли равнодушно взирать на дьявольский цинизм, с которым делается это признание, и верить, что так поступают люди? И люди, в других отношениях даже как будто и благодушные, люди, которые привыкли разглагольствовать о свободе, о нравственности, о религии и которые даже позволяют себе говорить о справедливости и гуманности?

Будь я склонен к суеверию, я решил бы, что это не люди, а какие-то воплощения дьявола, исчадия ада, принявшие человеческий образ, чтобы тем самым легче скрыть своё участие в тайном заговоре против людей. Я подумал бы так, если бы не знал, что сила, толкающая одних людей к превосходству над другими, сила, из которой вырастает вся наша цивилизация, на которой зиждется весь прогресс, — что эта самая сила, если предоставить её самой себе, без главенства над нею иных, более высоких чувств, может развратить человека и толкнуть его на самые страшные и отвратительные поступки. А если к самой последней форме этой разнузданной страсти присоединится ещё и низменный страх и жестокость сочетается с трусостью, то приходится ли удивляться, что человек становится существом, достойным ненависти и презрения! Или, может быть, жалости? Душевнобольного вряд ли можно считать ответственным за те злодеяния, на которые его толкает безумие, даже и тогда, когда виновник этого безумия он сам.

Какой бы дьявольской ни была тирания, которая для поддержания захваченной ею власти готова пожертвовать и земным и вечным счастьем своих жертв, вне всякого сомнения она отлично приспособлена для выполнения своей цели — длиться вечно. Но надо сделать и ещё один шаг. Рабовладельцам следовало бы помнить, что всякое знание вообще опасно и что нет возможности хоть сколько-нибудь приобщить рабов к христианству и в то же время уберечь их от некоторых опасных идей. Что из того, что закон запрещает учить их чтению? Слово сказанное таит в себе такую же опасность, как и слово написанное, а катехизис — это только видоизменённая библия. Пускай же они доводят начатое ими дело до славного конца! Пускай они запретят всякую религиозную проповедь! Им придётся в конце концов это сделать. Я хочу сказать им, что прошло то время, когда проповедники поучали одному только послушанию, вроде того как это делал мистер Карлтон. Повеяло новым духом, и этот дух проникнет всюду, куда религия проложит свои пути. В наши дни уже больше нельзя называть раба братом во Христе, не признав за ним сначала прав человека!

Глава двадцатая

Хоть я и недолго находился у мистера Карлтона, мне стало уже ясно, что его расположение легче всего было заслужить, восхищаясь его проповедями и неукоснительно присутствуя на всех молитвенных собраниях, на которые допускались рабы. Никому, может быть, в такой степени, как мне, не было чуждо лицемерие. Но хитрость и обман — единственное оружие раба, и и давно научился тысячам увёрток, к которым, как я ни презирал их, я всё же бывал вынужден прибегать.

Здесь, в Карлтон-холле, это умение пришлось очень кстати. Я пустил в ход даже лесть и так быстро завоевал благоволение хозяина, что вскоре сделался его доверенным слугой. Это была почётная должность — я был теперь на плантации самым важным лицом после управляющего. Я должен был непосредственно обслуживать хозяина, сопровождать его верхом, когда он ехал на собрание, нести за ним его плащ, его библию, заботиться о его лошади: мистер Карлтон был не тому же ещё и любителем лошадей и неохотно доверял своего коня неумелым и небрежным конюхам соседей.