Друг по переписке (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

«Когда человек умирает трагически или насильственно, его дух часто не может двигаться дальше».

Мое сердце колотится, я шепчу:

— Майкл.

Словно в ответ, трескучая вспышка молнии разрывает зазубренными когтями ослепительно белого цвета темное грозовое небо.

23

Дорогая Кайла,

Когда я был ребенком, у меня был кот. Рыжее полосатое, тощее существо, которое ненавидело всех. Кроме меня. Этот кот любил меня. Я тоже любил его, хотя и не осознавал этого, пока его не сбила машина. До этого я думал, что О`Джей — настоящее зло. (Так его звали, О`Джей. Как апельсиновый сок. Не очень изобретательно, я знаю, но мне было восемь.)

Только когда кот умер, я понял, как сильно я его любил. Этот глупый кот был моим лучшим другом, но я понял это, когда стало поздно.

Забавная штука, не правда ли, особенно время спустя? К воспоминанию добавляется осознание, и события становятся другими.

И единственный способ найти смысл — это искать его.

Посмотри в прошлое.

Выкопай эти могилы.

Осмотри кости, которые ты там найдешь.

В последнее время я так и делаю. У меня так много свободного времени в этом месте, что размышления о прошлом стали постоянным способом занять время.

Ты спросила, что я сделал, чтобы очутиться здесь. Простой ответ заключается в том, что я слишком сильно кого-то любил.

Видишь ли, я извлек урок из смерти О`Джея. Я понял, что любовь ничего не значит, если ее не проявлять. Любовь нереальна без намерения. Это глагол. Это не предмет.

Но больше всего любовь — это самопожертвование.

Следует отдавать любви все, что она потребует.

И я бы с радостью отдал то, о чем просила меня любовь, тысячу раз. Даже если бы мне пришлось делать это каждый день до скончания вечности, я бы вскрывал себе вены лезвием бритвы и с радостью обескровливал бы себя досуха.

Данте

24

Сегодня суббота. На этой неделе дождь непрерывно шел днем и ночью, переходя в морось, а затем снова набирая силу и барабаня по пропитанной влагой земле.

Я сижу в своем кабинете с письмом Данте в руках и смотрю в окно на унылый день. Пролив имеет мутный железно-серый цвет, его воды неспокойны, порывистый ветер взбивает волны до белой пены. В доме время от времени слышен свист ветра, но в остальном царит тишина.

Она царит с момента моего разговора с Фионой в прошлый понедельник. Устрашающая тишина, как будто дом затаил дыхание.

Но затаил дыхание не только он.

Я почти не спала всю неделю. Я боюсь и шагу ступить по дому, мои нервы сходят с ума при каждом порыве ветра или звуке ветки дерева, царапающей оконное стекло. Но ничего из ряда вон выходящего не произошло. Больше не было ни маленького мальчика, ни мужчины в плаще, ни странных запахов, ни мерцающих огней.

В конце причала «Эвридика» тревожно покачивается на неспокойной воде. Влекомая какой-то непреодолимой силой, я возвращаю взгляд к ней снова и снова.

Я знаю, что все дело в моих измотанных нервах, но кажется, что лодка следит за мной в ответ.

Остаток дня я работаю с письмом Данте, кипящим на задворках моего сознания, пока на телефон не приходит сообщение.

Ты выиграла. Позвони мне.

Это Эйдан. Мы не разговаривали шесть дней. Я не чувствую особого желания разговаривать с ним, поэтому отправляю ему ответное сообщение вместо того, чтобы позвонить.

Что я выиграла?

Я почти чувствую его раздражение ‒ я ведь ослушалась и не стала звонить ‒ в трех прыгающих точках, когда он печатает ответ.

Ты должна была позвонить мне первой.

Нахмурившись, я печатаю:

Я не знала, что это было соревнование.

Звонит телефон. Я едва успеваю сказать «Алло?», как недовольный голос Эйдана раздается у меня в ухе.

— Я дал тебе пространство. Не думал, что оно превратится в дистанцию.

— Нет никакой дистанции. Просто это была странная неделя.

После паузы он спрашивает:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты в порядке?

— Честно говоря, нет точного ответа на этот вопрос. Кстати, я скучаю по тебе.

Его голос смягчается.

— Да?

— Ты знаешь, что это правда.

— Я надеялся. Все думал, что услышу стук в дверь и, открыв, обнаружу на пороге промокшую босоногую зайку в прозрачной рубашке.

Слова заставляют меня улыбаться.

— Разве это не то, чего хочет каждый мужчина?

— Может быть, но я ‒ тот, кому эта зайка досталась. — Его голос понижается на октаву. — Тащи свою сладкую задницу сюда, зайка. Ты нужна мне обнаженной в моей постели. Ты заставила меня ждать достаточно долго.

— Ты заставил себя ждать, Бойцовский клуб. Ты мог бы взять трубку несколько дней назад.

— Я же сказал, что даю тебе пространство.

— Не то чтобы я этого хотела.

— Я хочу дать тебе то, что тебе нужно, Кайла, и это может не совпадать с тем, чего хочешь ты.

Я заинтригована реакцией моего тела на эти слова — смесь желания и раздражения, которая сбивает меня с толку. Я бы хотела сорвать с себя всю одежду и встать на колени у ног Эйдана, но одновременно хочу повесить трубку.

Хотя я знаю, что перезвоню ему сразу же, так что это не вариант.

— И что именно, по-твоему, мне нужно, Эйдан?

— Забыть все, чтобы снова вспомнить, кто ты на самом деле.

У меня перехватывает дыхание. Не только из-за мрачно-чувственного тона, которым это было произнесено, но и потому что Эйдан прав. Мое сердце бьется быстрее, я облизываю губы и шепчу:

— Да.

— Я знаю. А теперь приходи ко мне. У тебя есть десять минут. Опоздаешь хоть немного ‒ будешь наказана. — Он вешает трубку.

Я сижу, сжимая телефон в руке, и мой желудок переворачивается, пока я размышляю: не подождать ли мне тридцать минут, прежде чем пойти, просто чтобы посмотреть, каким будет мое наказание.

Я решаю, что еще не настолько храбрая, и выхожу за дверь меньше чем через минуту. И снова Эйдан открывает дверь в свою квартиру прежде, чем я успеваю постучать.

Он выглядит красиво в паре выцветших голубых джинсов и босиком. Я смеюсь, когда он заключает меня в объятия и пинком захлопывает за нами дверь.

— Ты стоишь и прислушиваешься к моим шагам на лестнице?

— Ага. Только так я удерживаюсь от того, чтобы как маньяк не выбежать на парковку в минуту, когда ты подъезжаешь. — Когда я ухмыляюсь, он предупреждает: — Не злорадствуй.

— Никогда. Боже мой, ты еще красивее, чем я помню.

Он крепко целует меня в губы и хрипло говорит:

— Милая маленькая зайка. Как ты хочешь, чтобы тебя трахнули?

Взволнованно, я шепчу:

— Как ты захочешь.

Крепко прижимая меня к себе, он берет меня за подбородок и сжимает его, рыча:

— Как я захочу… кто?

Я таю. Я таю, как фруктовое мороженое, упавшее на горячий асфальт в жаркий летний день. Все другие мысли, кроме мыслей об Эйдане, вылетают у меня из головы.

И так, будто это самая естественная вещь в мире, режим работы по умолчанию, о котором я и не подозревала, без единой секунды сопротивления я просто сдаюсь.

Я говорю, затаив дыхание:

— Как ты захочешь, хозяин.

Он целует меня так, как будто всю свою жизнь умирал без моих губ.

Я прижимаюсь к Эйдану, чувствуя грудью, как бешено колотится его сердце. Я чувствую себя так, словно накачалась гелием и в любой момент могу со смехом взлететь к потолку. Эйдан всегда заставляет меня чувствовать себя такой живой, оторвавшейся от земли и совершенно беспечной.

Он заставляет меня чувствовать себя свободной.

И, черт возьми, это потрясающе.

Прерывая поцелуй, Эйдан стаскивает с меня футболку через голову и отбрасывает ее в сторону. Следующими слетают мои джинсы. Он неодобрительно рычит, когда видит, что на мне трусики, и нетерпеливо стягивает их с моих ног. Когда я оказываюсь перед ним полностью обнаженная, Эйдан расстегивает ширинку своих джинсов и хрипло приказывает: