Неизвестный солдат - Вяйнё Линна

– Что вы сказали?

Ламмио повысил голос, но затем вспомнил, что его идеальный офицер не сделал бы этого, а действовал бы холодно и ровно, как и полагается аристократу, и поэтому он воскликнул официальным тоном:

– Прапорщик Коскела!

– Да-а…

Коскела появился из палатки, и Ламмио начал свои поучения. Его тон лишний раз должен был показать Коскеле, какой он плохой офицер, если не в состоянии обеспечить дисциплину в своем взводе.

– Наказываю младшего сержанта Лехто, а также солдат Мяяттю и Рахикайнена суточным строгим арестом. Наказание заменяется выполнением стойки «смирно» в течение двух часов с полной выкладкой и с оружием и приводится в исполнение с начала следующего часа. Причина: самовольная отлучка из строя во время похода, присвоение продуктов питания, а у Лехто вдобавок недопустимое поведение по отношению к старшему по званию. Ясно?

– Ладно, – сказал Коскела и полез обратно в палатку.

Ламмио продолжал кричать ему вслед:

– Украденные продукты сдать Мякиле для дальнейшей передачи на склад батальона.

Ламмио ушел, и трое «преступников» залезли в палатку.

Лехто улегся и мрачно проговорил:

– Думаю, не буду я выстаивать по стойке «смирно».

У Коскелы был расстроенный вид. Он долго откашливался, а затем проговорил:

– Ну, я особо в это дело вмешиваться не собираюсь, но, ясное дело, стоять вы будете.

– Я, черт подери, не боюсь таких попрыгунчиков. Пусть хоть к стенке ставят. – Лехто скрипнул зубами: – Еще немного, и он отправился бы в госпиталь, а я в тюрьму.

Коскела возился со своим вещмешком.

– Дело не в том, боитесь вы его или нет. По-моему, так меньше всего хлопот.

– Ну, я могу пару часов и постоять, но без всякой выкладки. И еще скажу, пусть этот попрыгунчик держится от меня подальше, не то получит по морде, а потом будь что будет.

– Черт с ней, с выкладкой. Просто так постойте, – с облегчением проговорил Коскела и добавил: – Но продукты надо сдать Мякиле.

– Ну уж только не все, – заявил Рахикайнен. – Он же не проверял, сколько там всего, поэтому мы можем в каждую коробку положить понемножку, а остатки – себе. Из-за них я, пока полчаса прятался, едва не задохнулся, да и караульный чуть не застрелил. Не буду я задаром два часа стоять навытяжку.

Так и сделали. Мякиле отнесли треть, а оставшееся разделили поровну. Коскела этого не запрещал, но свою долю взять отказался. Когда прапорщик на минуту вышел из палатки, Лехто сказал:

– Не будь Коскела в этом скверном деле замешан, не стал бы я стоять эти два часа. Топором бы меня не заставили. Хм-м…

III

Фельдфебель выплачивал суточные. Тут же возникали картежные компании, потому что денег было больше обычного: на этот раз им впервые дали повышенное жалованье. Проштрафившиеся получали первыми, поскольку им надо было спешить отбывать наказание. Это наказание очень смешило Корсумяки, и он говорил ребятам, ухмыляясь:

– По крайней мере получка сохранится в кармане на два часа дольше.

Писарь брал расписки. Он был все так же щеголеват, тщательно ухожен и причесан, как на пожарище. Рахикайнен некоторое время внимательно на него поглядывал, размышляя, а затем вытащил пилку лейтенанта Брасканова и начал ковырять ею ногти.

– Хорошенькая вещица. Жаль, не хватает времени красоту наводить. За пачку табаку отдам, если бы кому пилка понадобилась.

– Покажи.

Писарь с интересом рассматривал пилку и, чуть поразмыслив, сказал:

– Получишь пачку.

– Ладно. Это дешево, но раз уж самому не нужно… Не хватает времени.

Другие, участвовавшие в дележе маникюрных принадлежностей лейтенанта, тоже стали предлагать их писарю, но за остальные предметы он давал лишь по нескольку папирос.

Хиетанен, назначенный следить за исполнением наказания, поторапливал Рахикайнена. Остальные уже ушли, и Рахикайнен отправился вслед за ними, волоча за собой ружье и удовлетворенно приговаривая:

– И не догадывался тот лейтенант, какими ценными окажутся его вещички, когда попадут в руки настоящего мужчины. У меня такая легкая рука, что в ней все оказывается благословенным. Может, это у меня дар божий. Конечно, ну а чей же еще… Однако придется тут с ружьем на плече навытяжку стоять, а все потому, что я рисковал своей шкурой, чтобы ребят накормить.

Хиетанен отвел их подальше от палаток, поскольку они вовсе не собирались слишком уж добросовестно отбывать наказание. Провинившиеся встали в ряд.

– Ну, ты можешь встать в середину, ведь ты командир отделения и самый большой разбойник, – сказал Мяяття, обращаясь к Лехто.

– Вы прямо как на Голгофе, – сказал Хиетанен и уселся на камень покурить. – Постойте-ка немножко. Я не собираюсь торчать тут два часа. Бекас отправился присмотреть себе «лотту» в штабе, это я точно знаю, а Коскела сразу заснет.

– Да постоим. Вот только получится ли Иисус Христос из нашего младшего сержанта, хоть он и в середке стоит? Ведь это ты нас в грех ввел, послушных и неопытных, к беззаконию склонил.

Они стояли в позе, весьма отдаленно напоминающей стойку «смирно». Приклады уперли в поясной ремень, так что винтовки удерживались у плеча сами собой. Хиетанен давал хорошие советы; хоть он обычно бывал дисциплинированным, но однажды, еще новобранцем, сам вспылил и схватил некоего чересчур зарвавшегося капрала пальцами за нос да повернул так, что хрящ хрустнул. Строгач помог ему разобраться в этом деле.

Полчаса продолжалась эта потеха, как вдруг в небе послышался тихий гул. Он усиливался, и вскоре глаза солдат различили темные точки, которые все увеличивались.

– Бомбардировщики.

– А может, наши?

– С востока идут. Хотя оттуда, конечно, и наши могут идти. Нет, ребята… один, два, три, четыре… Нет, черт побери. Восемнадцать. Наши такими большими эскадрильями не летают. И еще девять истребителей прикрывают их с хвоста…

Гул усиливался. Моторы ревели, как орган, на монотонной, ноющей ноте: воу-воу-воу-воу.

– Противник. Зенитки бьют.

Издалека послышался рокот легких орудий противовоздушной обороны, но их красные трассирующие снаряды вычерчивали свои орбиты далеко позади самолетов.

– Сюда идут.

От палаток послышались крики: «Воздушная тревога! В укрытие!»

Коскела вышел из палатки, посмотрел на приближающиеся самолеты и крикнул Хиетанену:

– Пусть ребята кончают это стояние и идут в укрытие!

– Давай, ребята, в лес! – сказал Хиетанен, обращаясь к ним, но Лехто не двинулся с места и ответил сердито:

– Никуда я не пойду. Буду стоять навытяжку.

Хиетанен вначале рассмеялся, ибо принял эти слова за шутку, но затем понял, что Лехто говорит серьезно.

– Нечего с ума-то сходить, – проворчал Рахикайнен, беспокойно глядя на приближающиеся самолеты.

Лехто зло усмехнулся. Он даже не взглянул в сторону самолетов, но произнес спокойным голосом:

– Кто боится, пусть уходит! Я не пойду.

– Да и я могу здесь постоять, – сказал Мяяття, и это сделало положение Рахикайнена трудным. В нем начисто отсутствовала геройская закваска, не было ни капельки безрассудства, и он сказал, боязливо поглядывая на самолеты:

– Ну, взлетим на воздух. Мне наплевать.

– Да не сходите с ума! Какой в этом смысл?

Хиетанен переводил взгляд с самолетов на стоящих по стойке «смирно» солдат.

– Спроси у Бекаса, – сказал Лехто. – По крайней мере это не я сошел с ума.

– Думаешь, я такой олух, что не понимаю, что ты хочешь сказать? Ты хочешь сказать, что караульный может убежать, а вы будете стоять. Если вы не уйдете, то и я здесь останусь. Даже если бы баба сюда за мной явилась… Но глядите! Я видел, как бомбы отваливаются. Да, черт побери, кончились наши постирушки на берегу канавы!

Воздух задрожал от мощного рева десятков моторов. Самолеты поблескивали в лучах вечернего солнца, под ними отчетливо виднелись отделяющиеся бомбы. Впереди уже загрохотало. Дым и столбы земли взметнулись к вершинам деревьев.

– Эти к нам идут! Опять бомбы.

Эскадрилья была уже над ними. Последняя шестерка еще не подошла к цели, и они знали, что сброшенные ею бомбы упадут на землю в то самое время, когда самолеты будут над головой. Послышался пронзительный вой.

– Оставайтесь на местах! Не бегите! – закричал Лехто.

Он был очень бледен, но упрям и решителен. Когда вой усилился, Рахикайнен втянул голову в плечи и сказал:

– Сейчас нам конец.

Первые бомбы взорвались за дорогой. Рахикайнен скорчился и присел. Остальные продолжали стоять. Последовала серия мощных взрывов, и воздушная волна ударила им в спину. Ближайшая бомба упала все же на безопасном от них расстоянии, между палаток, одна из которых рухнула на землю. Во время взрыва Рахикайнен распластался на земле, но тотчас же вскочил, так что другие, застывшие в невыносимом напряжении, этого даже толком и не заметили. Солдаты стояли бледные и серьезные, но, как только они поняли, что взорвалась последняя бомба, и осознали, что стоят на месте невредимые, лица их расплылись в улыбках. Будет о чем поговорить!