Неизвестный солдат - Вяйнё Линна

Карилуото больше не писал писем родным убитых солдат взвода. Бои последних дней произвели в нем глубокую перемену: ему стала чужда напыщенность. Однако в это утро его былой идеализм ожил. Карилуото выпрямился, расправил плечи, поправил на себе китель и пошел к своему взводу. Его шаг был бодр, несмотря на усталость.

Сельскохозяйственный рабочий Ялмари Лахти, с морщинами усталости и лишений на небритом лице, угрюмо шагал по дороге. У него не хватало сил даже на ожесточение, он был всецело погружен в безнадежность и уныние. Его взяли на фронт прямо с работы – он копал осушительную канаву. Хозяин усадьбы, Кантала, правда, обещал отдать деньги его жене, но они вряд ли правильно подсчитают приходящуюся на его долю сдельную плату. А кто теперь будет косить и убирать сено у дороги? На какие деньги нанять человека, если даже они его найдут? А он еще и с собой взял восемьдесят марок, хотя без этого можно было обойтись. И еще пришлось занять у соседа полкило масла себе в дорогу. Ну, этот долг можно будет вернуть, как только корова отелится. Вот если б ребятишки хоть немного помогали, но они еще совсем маленькие. А старший сын уже в солдатах. Он егерь и, наверное, едет сейчас на своем велосипеде к Ладожскому озеру где-нибудь по этим самым местам. По крайней мере так думал отец. На самом же деле сын его уж два часа, как перестал быть егерем; его велосипед разлетелся на тысячу кусков, когда из-за поворота дороги навстречу ему вынырнул танк. Это произошло в ту минуту, когда Ялмари еще думал, что у него есть сын, вспоминая своего первенца, который принадлежал к самому младшему призывному контингенту, тогда как сам он принадлежал к самому старшему. Ялмари попробовал прибавить ходу, заметив, что отстал от своей части. Но ему трудно было шагать в ногу с другими: давала себя знать застарелая болезнь спины.

«Штурмовые части» продвигались вперед.

IV

Первый батальон пристроился в промежутке между проходящими мимо частями, чтобы снова соединиться со своим полком. Солдат удивляло, что их полк оказался не сзади, а впереди них. Нашли они его через два километра у развилки дороги. Все эти трое суток они дрались, ничего не зная о том, что творится вне их непосредственного окружения. Теперь до них дошли неопределенные слухи, что фронт противника прорван и что егерские части и соседняя дивизия уже утром продвинулись далеко в тыл противника. Они радовались этому, надеясь, что теперь останутся в резерве как бы в награду за то, что последние дни бились с непрестанным напряжением всех своих сил. Когда они увидели подъезжающую к ним полевую кухню, то испытали не меньший восторг, чем Карилуото, когда он увидел егерские части, преследующие противника.

– Что сегодня?

– Целлюлозная каша.

– Вот зараза!

Целлюлозной кашей называли кашу из цельных, неразмолотых зерен пшеницы, которую солдаты особенно ненавидели за то, что она слишком часто появлялась в их рационе. Снова повара с Мякилей должны были отдуваться за бедность родной страны, за беспомощность и нераспорядительность снабженцев. Солдаты выражали свою досаду так грубо, что даже фельдфебель Корсумяки чуть не вышел из себя, однако, поняв огорчение людей, попытался утешить их и сообщил, что снабжение табаком налаживается и что со дня мобилизации они получат повышенные суточные так же, как резервисты.

– Красота, ребята! Теперь снова можно резаться в карты, – сказал Хиетанен, посыпая кашу сахарином. – Теперь мы наверняка останемся в резерве. Те, на фронте, должны управиться своими силами, ведь какая масса тут прошла.

– Вот увидишь, когда дело застопорится, нас бросят вперед, – сказал Лахтинен. – Для этого в резерве и оставляют лучшие части.

– Перестань. Такая ли мы хорошая часть? Прямо даже удивительно.

– Ну да, если вообще существует такая штука, как хорошая воинская часть. Но я говорю про резвых молодцев, которые бегают, куда пошлет их какая-нибудь еловая голова. Резервистов куда попало не направляют. И вот что нужно сказать: если нам приходится так трудно, то не надо было пыжиться создавать Великую Финляндию… С такими-то резервистами! Всех в кучу собрали, кто только может жевать бутерброд.

– Да нет же, братец. Хороши уже и те, кто может жевать кашу. Бутербродов тут так и так нет, – сказал Рахикайнен.

Посмотри вон туда. Нет, правда, пойди и посмотри вон на тех, мил-человек. Что это, по-твоему, настоящие герои-солдаты? Вон те, у дороги. Они тоже не бог весть что. – Сихвонен указал на пленных, и Сало поправил его:

– У них пояса из приводных ремней. И штаны из черной дерюги. Их силой погнали на войну.

Лахтинен лег на спину и сказал:

– Не знаю. Только бы все шло хорошо. Они дерутся не поясами. Стойкие парни. Мне не кажется, что их так уж насильно гонят в бой.

– Тебе надо было бы биться на стороне русских, Юрьё, – сказал Хиетанен и насмешливо улыбнулся. – Если бы мне было не по нутру воевать на нашей стороне, я бы не стал зря молоть языком. Я бы перешел к русским и дрался как черт. Но наш Лахтинен ратикал. Он хочет дать всем деньги и землю. И чтоб каждый работал столько, сколько нужно, чтобы прожить. Они такие, эти ратикалы. А я вот дивлюсь на самого себя – сколько я всего знаю. Знаю все даже про законченных ратикалов.

– Лахтинен конченый ратикал, хи-хи.

Ванхала с минуту колебался, но все же отважился сделать такое замечание. Он был вознагражден. Все засмеялись и принялись крутить себе цигарки из газетной бумаги. Лахтинен, разозлившись, повернулся к ним спиной.

Каша им настолько опротивела, что, несмотря на сильный голод, ее хватило и для пленных. Они сидели сбившись в кучу и ели поочередно, так как ложки и котелки были не у всех. Голодными глазами смотрели они на своих товарищей, занятых едой, и дожидались своей очереди. Вокруг них собралась кучка любопытных.

– Во уписывают, – сказал кто-то.

– Оголодали, – заметил Сало, тоже пришедший посмотреть на русских.

Один молодой пленный со светлыми волосами улыбнулся и сказал вдруг по-фински:

– Три дня без еды.

– Ты говоришь по-фински?

– А-а, говорю. На чистом финском. Я ингерманландец. Из Ряяпюи.

– Как ты научился говорить по-фински?

– Еще бы не научиться! Моя мать едва говорит по- русски.

На пленного посыпались вопросы, он не успевал отвечать. Живо жестикулируя, он рассказал, что его рота была разбита и что один лейтенант собрал группу блуждающих по лесу солдат и хотел было вести их к дороге. Однако ночью они попали в перестрелку, и лейтенант был убит, а им ничего не оставалось, как сдаться в плен, потому что они заблудились и никак не могли выйти к своим.

– А разве ингерманлапдцев не сослали в Сибирь?

– А за что? Мы ничего плохого не сделали.

– Ну и как, лучше живется в России, чем в Финляндии?

– А мне откуда знать? Я в Финляндии не жил.

– А Сталина ты видел?

Солдат развел руками, затем сказал что-то по-русски своим товарищам. Пленные закивали, а один с силой ударил камнем по земле.

– Сталин, Сталин, – пробурчал он в такт ударам.

Ингермаиландец сказал:

– Скажите там своим, что нас забрали в армию силой.

Кто-то спросил пленных, как они называют финских солдат, и ингермаиландец, поколебавшись, сказал со смехом: чухна, и другие пленные засмеялись вместе с ним. Ванхала тоже засмеялся, сотрясаясь всем телом и притопывая ногами, как будто от радости не мог устоять на месте. Он несколько раз прошептал про себя это слово и посмотрел на товарищей, словно прикидывал, как оно к ним подойдет: «Сухна, сухна. Хи-хи-хи…»

Когда пленные увидели, что над этим словом можно безбоязненно смеяться, они развеселились, повторяя друг за другом: «Чухна, чухна». «Рус, рус», – вторил им подошедший Рахикайнен.

Солдаты были до того довольны, полагая, будто их определили в резерв, что пожалели время для сна, хотя и были вконец изнурены: «Еще успеется». Тем более жесток был удар, когда появился Миелонен с приказом:

– Приготовиться! Проверить обувь и портянки! Впереди долгий поход.

– Не ори, дьявол!

– Кто бы пристрелил этого чертова крикуна!

– В колонну по двое становись! Вольным шагом, марш! – скомандовал Миелонен.

Глава пятая

I

Они шли и шли. Вторые, третьи, четвертые сутки. Стояли прекрасные теплые дни середины лета. Солдаты проходили мимо карельских деревень, где дворы заросли сорной травой. Голубое марево переливалось в воздухе, временами откуда-то с юга доносились глухие раскаты артиллерийской стрельбы или гул самолетов. Там, в высокой бездонной сини, шли воздушные бои, и глухой треск пулеметов был похож на лягушачье кваканье.

Наши, – проговорил один из офицеров, глядя на проносящиеся над горизонтом истребители. -Прикрывают наступление нашей армии… Не будет больше на улице нашего соседа такого праздника, как в Зимнюю войну.