Скажи им, мама, пусть помнят... - Гено Генов-Ватагин

Одно забавное событие внесло разнообразие в нашу жизнь. По приказу штаба нам удалось освободить в селе Равногорово пленного американского летчика-офицера, бомбившего нефтехранилища и сбитого зенитным огнем. Американец, высокий и худой человек, целыми днями терзался мыслью, чем бы себя занять. Ему никак не удавалось понять смысла нашей борьбы и нашего боевого духа. Его холодному рассудку мы казались едва ли не чудаками.

Несмотря на огромное внимание, которое ему оказывали почти все партизаны, он оставался замкнутым. Он выполнял все, что ему приказывали, даже участвовал в бою, так и не поняв, за что же он воюет. Да он и не пытался разобраться в обстановке.

Невзирая на наши усилия и особенно старания девушек, проявлявших большое упорство в стремлении расшевелить союзника, американец выучил только несколько слов по-болгарски.

И как раз тогда, когда мы подшучивали над ним, как гром среди ясного неба, на нас свалилась страшная весть. В бою у Стефанова камня, около села Вырбен, погибло одиннадцать партизан.

Удар был ошеломляющим, тем более что в последнее время нас не покидало приподнятое настроение. Если зимой, осенью или ранней весной такие вести в какой-то мере были закономерными, то в тот момент, когда лес оделся в свой зеленый наряд и стал таким надежным защитником и союзником партизан, это известие действительно казалось нам невероятным.

Мы получили и более тревожные новости, свидетельствовавшие о том, что там имело место предательство. Надо было как можно быстрее расследовать этот случай. Но мы понимали, что это не только ответственное, но и сложное дело.

Я выбрался из Свеженских гор, прошел через местность Дондуково и спустился к Златоселу и Вырбену. День стоял мрачный, и я то и дело попадал в полосу тумана. Со стороны Бакаджика надвигались темные тучи, приближалась гроза. Сильные порывы ветра гнули ветви кустов. Я шел задумавшись, мысленно разговаривая с погибшими у Стефанова камня. Они просили отомстить за их гибель.

Первым в моем воображении появился Чапаев с его обаятельной улыбкой и пристальным взглядом. Воля и сила нашей молодости, возможно, нашли наиболее яркое выражение именно в его мужественном и благородном лице. Он являлся одним из тех ребят, которые сочетали в себе самые лучшие качества ремсиста. Когда Чапаев, бывало, стоял и любовался заходом солнца в горах, он неизменно шептал стихи Ботева, а знал он их немало.

Мне никак не удавалось примириться с мыслью, что Чапаева нет в живых. Какая у него была светлая и широкая душа! В памяти он сохранился все таким же, каким я его знал. Помню, мы шли с ним по полям у села Чоба, вдыхая аромат только что вспаханной земли, а он, самый старший и самый разумный из нас, завел разговор:

— Когда-нибудь здесь раскинутся сады Чобы, а вот там, напротив, на Баямлыке (так называется местность юго-западнее села), будут сплошные поля.

С нами тогда шли Дамян и Банко — земляки Чапаева. Четверо партизан — четверо друзей. Мы перешли через почти пересохшую реку и вошли в сады, где была назначена явка.

Туда пришел и Петр Запрянов — зять Чапаева. Он оказался интересным человеком и впоследствии очень помог партизанскому движению в своем крае.

Петр начал с того, что передал большой привет от Данки.

Тетю Данку, жену Петра и сестру Чапаева, мы все очень любили. Она излучала такое благородство, что с первого же взгляда пленяла собеседника.

Ни одно другое семейство в селе Чоба не принесло столько жертв в борьбе с фашизмом. Только бабка Стефаница формально не участвовала в ней, но была обо всем осведомлена. Она вырастила и выкормила всех: старший сын Кольо погиб где-то около Мадрида во время Испанской революции, и она так ничего о нем и не узнала; Чапаев и Иван стали партизанами и скитались по всему Среднегорью; Данка учительствовала и от всего сердца помогала нам. Дорогая тетя Данка! Как только вспомню о ней, так в душе тут же просыпаются самые нежные чувства. Однажды после тяжелого боя меня, замерзшего, усталого, именно тетя Данка, ничего не боясь, как родная мать, приютила в своем доме, обогрела, приласкала, спасла. Я обязан жизнью материнской теплоте ее рук.

А бабка Стефаница осталась в памяти как символ мудрости и страдания. Она всегда ждала. Ждала Кольо — самого старшего. Кто-то сказал ей, что он даст о себе знать из России, ибо разнесся слух, что он там. Ждала Чапаева. Все верила, что он не погиб и, возможно, покажется на пороге, как раньше, когда возвращался из города.

— Высохли мои глаза, Генко. Хочу плакать, а не могу. Нет слез — высохли мои глаза. Если бы один погиб, так я бы его оплакала. А то уже который год с тех пор, как исчез Кольо! И все жду. Тяжело мне так, что и слезинки пролить не могу. Большего наказания, чем это, нет на свете. Ах, этот господь как будто нарочно оставил меня жить, ждать и мучиться, — повторяла старуха при каждой нашей встрече. И все ждала, ждала…

Петр второпях рассказал, как у них дела дома, проинформировал нас о новостях, и мы сели перекусить тем, что он принес. Так прошло несколько часов, после чего мы забрались поглубже в лес над селом Чоба и уснули под летним звездным небом.

Стефанов камень! Стефанов камень! В одной старинной легенде рассказывается о парне, который, взобравшись на эту скалу, свои чувства к любимой девушке выражал в чудесной игре на свирели. Эта девушка поставила условие: тот, кто на руках донесет ее до вершины скалы, — тот и станет ее избранником. Стефан, самый отчаянный из молодых парней в селе, всегда носивший при себе свирель и часто оглашавший ее мелодиями всю округу, первым вызвался донести девушку до вершины. Он поднялся с любимой на руках на высокую скалу и захотел сыграть на свирели, но сердце не выдержало, и он упал замертво. С тех пор и ходит легенда о любви Стефана, а скалу назвали в его честь Стефановым камнем.

Я сел на скалу, с которой Пловдивская равнина видна как на ладони, и попытался представить себе мысленно новую легенду об одиннадцати партизанах. Ох, если бы я мог, как Стефан, сыграть на свирели! Если бы владел кистью, как художник Верещагин, то изобразил бы на полотне трагедию погибших орлов — моих товарищей.

И вот мне уже показалось, что они подходят ко мне вереницей, друг за другом, как приказал их командир Дочо. Первым идет Чапаев, потом Иван из села Стрелци, Иван Стойков тоже из Стрелцев, Иван — единственный партизан из села Генерал-Николаево, Иван и Юрдан из села Трилистник, Иван из Вербена, Тончо из Златосела и брат с сестрой из Падарско-Минка и Иван, Искра и Дзержинский.

Иван Йозов первым бросил вызов религиозным заблуждениям, не посчитался с упреками своих близких и земляков и стал бороться с невежеством. Попы предали его анафеме и причислили к врагам церкви, а он объявил их врагами родины.

Здесь встретились лучшие ребята из двух отрядов — отряда Бойчо и отряда Дочо. Это произошло в августе 1944 года, когда ужо явственно чувствовалось, что вот-вот взойдет солнце свободы. Брезовцы спустились с гор и разбрелись по селам, чтобы подготовить народ к массовым выступлениям против фашизма и разъяснить фальшивую политику правительства Багрянова. В эту группу включили Чапаева, Милко, Огняна и других. Здесь же, около Златосела, находился и отряд Дочо. Они встретились, чтобы скоординировать свои действия по подготовке предстоящей операции. А враг в это время бросал против нас свои последние силы и использовал все средства, стремясь нанести удар по партизанскому движению в этом районе. Он поднял на ноги всех находившихся в селах жандармов и войсковые части, которые непрестанно прочесывали леса и горы.

Рано утром, когда партизаны после холодной ночи еще только пытались размяться и хоть немного согреться, из села Златосел до них донесся звук трубы. Немного погодя разведка доложила, что, развернувшись цепочкой, к ним приближаются солдаты и жандармы. Дочо дал команду подготовиться к бою. Все начали готовиться отбить атаку. А труднейший момент наступает непосредственно перед самим боем. Именно тогда нервы берут свое и человек сильнее всего испытывает страх от неизвестности. Слух, внимание и зрение — все, как в фокусе, собрано в одной точке, а воспоминания текут и текут, как горный ручей. И тогда наступил такой момент, тем более все чувствовали, что уже близок конец нашей борьбы. Тяжело погибать молодым, да еще накануне победы. Отряд решил встретить врага огнем, нанести ему поражение и отобрать оружие, потому что многие товарищи все еще имели только одни пистолеты, а этого недостаточно.

Дочо распределил людей. Основную группу он послал в засаду. Замысел у него был простой: определить расстояние, с которого открыть огонь, нанести молниеносный удар по врагу и прорвать вражескую цепь. После этого собрать необходимое количество оружия и оторваться от противника. Наступил решительный момент. Нервы у всех были напряжены до предела. Каждый выбрал себе удобную позицию и стал ждать. Дзержинский и Искра, как всегда, залегли рядом. А Чапаев и Милко затаив дыхание укрылись за скалой.