Сентиментальные агенты в Империи Волиен - Дорис Лессинг

Конечно, рядом еще есть я, но Грайс просто не может найти со мной общий язык. Иногда ему становится легче от того, что я, мотцанец, могу оказаться способен на обычное неуважение, даже дерзость; его радует, что мотцанец может критиковать Мотц. А порой он, похоже, подозревает неладное.

— А вы часом не шпион? — как-то рявкнул он.

— А как же, шпион, — ответил я. — Как умно и проницательно с вашей стороны, что вы меня опознали. Хотя свояк свояка видит издалека… Не так ли, губернатор Грайс?

Клорати Джохору, с Волиена

После того как я отправил вам свой последний рапорт, я успел сделать следующее: а) съездил к Ормарину на Волиендесту, он уже вышел из больницы, выздоровел и готовится к будущему, благоразумно и спокойно изучая историю нескольких наших планет; б) облетел вокруг всей Волиендесты и убедился, что большие пространства на ее территории приобрели красноватый оттенок; в) объехал весь Волиен из конца в конец.

Я получил сообщение от Инсента; он пишет, что чувствует себя достаточно хорошо и рискнет прервать уединение; хочет проверить себя. Он тоже путешествует по Волиену. Я его встретил дважды.

Первый раз — в небольшом городке, где были волнения, беспорядки: иммигранты, бежавшие из ВЭ 70 и ВЭ 71, сцепились с местными. Как вы уже наверняка слышали, эти две планеты отказались подчиняться властям Волиена, и, согласно логике примитивных умов, этих несчастных иммигрантов, бывших долгое время счастливыми и лояльными гражданами Волиена, толпа вдруг провозгласила сирианами и, следовательно, предателями.

Я приехал туда с нашими агентами 33, 34, 37 и 38, вызвал их с места работы, с Волиендесты, чтобы по возможности смягчить крайние экстремистские проявления бесчинствующей толпы. Конечно, мы хорошенько замаскировались. И Инсент меня не узнал, он сидел и наблюдал сверху, с насыпи, а внизу толпились бунтари. Само его присутствие уже можно было счесть подстрекательством. Инсент выглядел хмуро, на бледном лице — трагическое выражение, но главное — он был всего-навсего зевака, не участник, — достаточно было бы несчастного случая, чтобы он стал жертвой. Я поручил агенту 33 незаметно понаблюдать за ним. Потом отправил Инсенту сообщение, предлагая присоединиться к нам, заняться настоящим, ответственным делом. Но ответа не получил. В следующий раз я встретил Инсента вчера, уже в Ватуне. И снова в гуще событий: дома горели целыми улицами, и небольшая толпа волиенцев, в основном молодых, крушила все на своем пути с криками: «Долой…»; «В костер…» — а дальше шло перечисление имен местных владельцев магазинов, в основном иммигрантов с Волиенадны. Инсент выскочил из центра толпы, забрался на мостик через улицу, по обе стороны которой горели дома. Дым, мечутся языки пламени, толпа бурлит вне себя от ярости, — и тут наш герой кричит — вернее, вопит, чтобы его расслышали все:

— Вы должны понять… нет, слушайте меня… вы предаете все, что делает вас настоящими, ответственными личностями, нет, вы должны послушать… вы в данный момент подчиняетесь своему животному началу… знаете ли вы, что…

Под мостиком первые ряды мятежников на миг остановились и подняли головы, разинув рты от удивления, в замешательстве, — в основном из-за этой задержки был сбит их эмоциональный настрой. Дым и тени от языков пламени скрывали лица людей в толпе. На минуту наступила относительная тишина, в которой стал слышен рев пламени и донеслись крики из задних рядов:

— Долой… свергнем его…

И опять голос Инсента:

— У вас у каждого в голове есть два ума, точнее, один — животный инстинкт, и когда он берет верх, вы ведете себя как животные, как сейчас, вы стадо…

Толпа саркастически заржала.

— Мы не просили тебя проводить тут урок биологии, — проорал из гущи мятежников наш агент 37, переключая их гнев.

Когда все обернулись посмотреть, кто это тут вещает от их лица, да еще словами, совершенно им не свойственными, вперед выбежал наш агент 38, схватил Инсента, которому грозила опасность быть разорванным на куски толпой.

— Послушайте, — кричал Инсент, — послушайте меня… Вами всеми управляет ваш примитивный мозг, вы не понимаете? Вы регрессировали на миллион лет назад…

Но наш находчивый агент 38 уже оттянул незадачливого оратора от мостика и подтолкнул к тому месту, где стоял я. Мы схватили его за руки и уволокли прочь с глаз толпы, потащили по той улице, где мятежников еще не было.

— Но я же прав, — все повторял Инсент, пока мы бежали.

Мы оставили его в небольшом пустом баре, велев никуда не выходить, пока мы не придем, и тут же вышли на улицу — надеясь, что еще что-то можно будет сделать. Дела обстояли очень плохо. Продолжались беспорядки, грабежи, драки, и когда я вернулся в бар, его уже закрыли, и Инсента не было ни следа.

Но, полагаю, не стоит за него беспокоиться! У меня такое ощущение, что Инсент на самом деле выздоравливает и больше не будет рупором вещаний Кролгула.

AM 5 — Клорати

На Мотце полная боевая готовность. Грайс едет в Волиен: Воплощения наконец-то потеряли к нему интерес. Они заявили: «Губернатор Грайс, просто уезжайте. Да, да, да, все, что хотите, только уезжайте». По просьбе Грайса с ним отправляют Стила.

Клорати Джохору, из Ватуна

Грайс прибыл в Ватун, и ему вдруг пришло в голову, что это не тот Ватун, из которого он уезжал. Повсюду беспорядки и восстания, поджоги и грабежи!

— Но волиенцы не такие, — протестует он, — мы вовсе не такие. Мы благожелательны и добры, мы разумные люди.

Но все же ему придется примириться с еще одним невозможным обстоятельством, которое подрывает его душевное равновесие. Теперь, когда о Волиене уже сказано все самое плохое, что только возможно, — и что там безработица, например; и что иммигранты с других планет не получают статуса граждан, и что уровень жизни падает из-за утраты Империи, — когда все это уже сказано, тем не менее оказывается, что большинство беднейшего населения на Волиене живет лучше, чем самые состоятельные граждане на Мотце. Как пристыдил губернатора Стил, уныло сопровождающий Грайса согласно полученному заданию «не спускать с него глаз»:

— Это, что ли, вы называете бедностью? Вы что, хотите сказать, что эти люди бунтуют потому, что они бедны? Ну уж нет, вы мне сначала объясните, пожалуйста! Я согласен взять эту вашу бедность и отвезти к себе в поселок. Нам на год хватит тех богатств, которые у вас здесь, прямо на моих глазах, растрачивают хотя бы на одной этой улице.

Грайс ухитрился и это обстоятельство, как и многое другое, вставить в свое великое «Обвинение».

Грайс никак не мог найти юриста, который согласился бы представить его дело, так что он отправился к государственному защитнику, лицу, специально назначаемому, чтобы обеспечить выслушивание законной жалобы. Этот джентльмен пролистал много сотен страниц «Обвинения» с недоумением, понятным Грайсу, который хорошо знал людей своего класса. Прежде чем защитник выставил его за дверь с изысканной любезностью, весьма знакомой Грайсу по собственному адвокатскому опыту, Грайс обратился к нему:

— Ты меня не узнаешь, Спаскок? Мы ходили в один детский садик, номер пятьдесят три.

Чиновник признал, что и впрямь ходил в детстве в этот садик, однако Грайса не узнает.

— А Виру помнишь?

— Конечно, Виру помню. Она очень много значила в моей жизни. Родители мои слишком часто уезжали в командировки на Волиенадну, и я рос практически вне семьи.

— Ты не встречал Виру с тех пор? — возбужденно продолжал Грайс. (Инсент подробно пересказал мне этот разговор, который происходил в его присутствии: они с Грайсом стали большими друзьями, что неудивительно.)

Спаскоку стало неловко, и он не мог этого скрыть, а Грайс продолжил:

— Я это почему спрашиваю, видишь ли, сам-то я встречал Виру значительно позже, и на мою жизнь она оказала решающее влияние.

Вира, очаровательная и отзывчивая девушка, ездила в отпуск на Волиенадну. Увидев, как страдает местное население под властью Волиена, она впервые поняла, что удобная жизнь, существующая на Волиене, не только недоступна его колониям, но обязана своим существованием исключительно этим колониям. Вира мгновенно переменила убеждения и поверила в Сирианскую Мораль. И за короткое время превратилась в их агента, причем довольно сомнительным, типичным для того времени путем: несколько взволнованных посещений посольства Сириуса, несколько случайных встреч на официальных приемах, приглашение посетить Сирианскую империю — в данном случае это была поездка на Олпут, который произвел на Виру самое благоприятное впечатление, — этим все и закончилось. Довольно скоро она узнала, какая ужасная тирания царит на Сириусе, и в буквальном смысле слова забыла о том времени, когда им восхищалась. Но за это время девушка, по сути дела, послужила орудием вербовки двух своих бывших друзей детства, теперь уже взрослых, заразив их своим восхищением Сириусом. Одним из них был Грайс, а другим — Спаскок.