Однажды и навсегда - Мора Сигер

Она слышала ритмичный гул барабанов. Звук нарастал, пока не заглушил ее учащенного дыхания. В вышине над холмом, над сияющей рекой, палисадом плыл голос камышовой свирели, выводящий нежную и страстную мелодию.

— Я так хочу тебя, — прошептал он, стягивая с ее плеча тунику. Она вздрогнула от восторженного предвкушения, чувствуя, как радость вспыхнула в ней, словно бутон цветка раскрывается под весенним солнцем. Как прекрасно наслаждаться этим днем, и этим мужчиной, и своим собственным «я». Они бросили в реку жемчужинку, привезенную с дальнего южного берега. Совершили приношение Великой Матери, прежде чем…

Сара широко распахнула глаза. Неужели это действительно происходит с ней? Ведь она же — Сара из Эйвбери. Сара Хаксли из дворянского поместья. У нее есть свой сад, она благовоспитанная женщина. Та самая Сара, которая нашла убитого цыгана и, которая, неведомым ей чутьем, ощутила, что в ее родной деревне творится неладное. Потому и явился в ее Эйвбери сильный и гордый человек… Явился этот мужчина, чтобы упасть в ее объятья.

Он жадно разжал языком ей зубы и коснулся ее языка. Это обжигающее ощущение было ей совершенно незнакомо и одновременно пронзило все тело сладкой истомой. Так вот, значит, что это такое? Неслыханная для нее прежде близость с мужчиной. Вкус его поцелуев, тепло его тела, запах его кожи, любовные стоны. Она ощущала его кожей, биением сердца, каждым жадным вздохом. Боже милостивый, совсем не удивительно, что люди сходят с ума, отведав однажды…

Она пошевелилась, ожидая от него новых ласк. Он и готовностью уступил ее желанию. Она шевельнулась еще раз, более откровенно. По его телу пробежала дрожь. Он крепко сжал ее в своих объятиях и застонал, грудным хрипловатым стоном, от которого все в ней затрепетало.

Она оказалась отгорожена от мира крепкой стеной из гранита и бархата. Ее плоть знала наперед каждое его движение. Она жадно радовалась ему, желала ощутить его вокруг себя, внутри себя. Ей хотелось, чтобы он довел ее до полнейшего изнеможения и одновременно наполнил жизнью. Она хотела его с такой жаждой и жадностью, что совершенно позабыла о том, что ей еще угрожает помешательство.

Она обвила его руками за шею. Их бедра соприкоснулись. Она чуть раздвинула ноги, как бы приглашая его лечь с ней на траву возле старого замка, возвысившегося над рекой, в сиянии весеннего дня. Оказавшись пойманной между небом и землей, в этом месте жестокости и красоты, она осмелилась развязать на нем рубашку и дотронуться ладонями до его обнаженного тела. Он оторвался от ее губ и теперь целовал изгибы ее шеи. Она стонала, уносясь в заоблачные выси блаженства и муки. Она трепетала. Волосы рассыпались по плечам и скользили у него под пальцами. Он хрипло и сдавленно позвал ее, словно имя с силой вырвали у него. Его рука скользнула ей под юбки, провела по шелковистой коже ее бедер. Он дразнил и ласкал столь искусно, что остатки ее сдержанности рассыпались в прах. Она провела рукой по его спине до изгиба поясницы. Согнула ноги в коленях и прильнула к мужчине всем телом. Фолкнер застонал. Его руки потянулись к поясу панталон. Еще мгновение, еще вздох и они…

Он замер. В ушах гудело. В глубине земли слышалось биение, мерное и низкое, словно рокот барабанов, призывающих его к свершению древнего ритуала. В вышине, в самом поднебесье заливалась и завораживала своей мелодией камышовая свирель. Безумие. Чем же еще можно объяснить неукротимое желание взять эту женщину? Наплевать на совесть и честь? Кажется, он позабыл о том, кто он и что он. Он забыл о том, кто она, каково место каждого в этом мире здравого смысла и начертанных правил. От его прежнего благоразумия не осталось и следа. И все же, в закоулках его сознания, этот мир все еще существовал и диктовал ему свои правила. Пусть он был затуманен нарастающей в нем волной страсти и нетерпения. Но тот мир исподволь напоминал ему: то, что он намеревается совершить — станет жестокой и неисправимой ошибкой.

И не только по обычным причинам. Конечно же, честь и приличия требовали, чтобы он остановился. Того же требовала от него привычка считать себя независимым и хладнокровным мужчиной, который не попадется ни в какие сети, как бы хитроумно они ни были расставлены. Но Сара трепетала в его объятиях — нежная, раскрывшаяся навстречу ему. Разве он способен оставить ее, словно наскучившую игрушку? Раз отдавшись ему, она завладеет им навсегда.

Какая-то часть его души навсегда останется на этой крутизне, где дуновения ветра легки, а земля недавно пробудилась к жизни. И эта частица никогда больше не вернется к нему. Она будет потеряна им навсегда, отданная в жертву охватившего его пламени.

Он замер, пока рассудок боролся в нем с желанием, столь древним, что он никак не мог подыскать ему название. И все из-за его любопытства, из-за того, что ему не терпелось лучше понять эту странную женщину, загадочную и хрупкую на вид, но такую сильную. Настолько сильную, что она может самостоятельно решать, чего же ей хочется.

— Сара? — он то ли прохрипел, то ли прошептал, предостерегая ее. — Мы не должны этого делать, — дыхание его прерывалось.

Он сделал все, что честь и здравый смысл требовали от него в данных обстоятельствах. Теперь же, все, что ни произойдет, целиком в ее руках. Как и он сам, в нежных, трепетных руках, лишавших его возможности сопротивляться. На ее губах блуждала улыбка, за которой крылось удивительное понимание. Ее улыбка давала ему понять, что сейчас любые сомнения никчемны и бесполезны.

Так уж получилось. Сара привлекла его к себе. Ее тело подалось и раскрылось навстречу ему. Последняя преграда пала в считанные мгновения. Здесь, на крутом холме, под ослепительным весенним солнцем они отдались друг другу. Из кустов вспархивали в бездонное небо жаворонки, парил в воздушных потоках сокол, под холмом бежала и сверкала на солнце река.

Прохладный ветер щекотал ей бедра. Сара села и, словно спросонья, огляделась по сторонам. Она весьма удивилась, что мир пребывал в том же состоянии покоя и на том же месте, где они оставили его, когда отважились отправиться… Впрочем, тот мир, в котором они побывали, находился теперь где-то далеко.

Фолкнер спал. Сара взглянула на него мельком и убедилась в этом. Она была несказанно рада. Пусть он спит. Более, чем когда-либо, ей нужно побыть наедине с собой, со своими мыслями. Она должна свыкнуться с мыслью о том, что же произошло между ними.

И как она только допустила? Как может благовоспитанная леди, отдаться мужчине, малознакомому, вовсе не мужу? Она уступила соблазнам и плотской похоти. Нарушила заповеди, которые внушались ей с детства. И главное — совершенно не жалела о случившемся!