От убийства до убийства - Аравинд Адига

Наконец он увидел справа от себя вывеску: «Ганеш Паи: Вентиляторы и Мебель» – и остановился.

Ченнайе казалось, что деньги прожигают в его саронге дыру, ему хотелось как можно скорее отдать их хозяину. Он вытер ладонь о саронг, толчком открыл дверь магазина, вошел, присел на корточки рядом с углом стола мистера Паи. Ни сам мистер Паи, ни его служащий-тамил никакого внимания на Ченнайю не обратили. Развязав узел на подоле саронга, он опустил ладони между коленями и уставился в пол.

Шея снова заныла, Ченнайя, пытаясь расслабить ее, повертел головой из стороны в сторону.

– Прекрати.

Мистер Паи протянул руку за деньгами.

Ченнайя встал, медленно приблизился к хозяину, вручил мистеру Ганешу Паи банкноты. Тот окунул палец в воду, сосчитал деньги – семьсот сорок две рупии. Ченнайя смотрел на чашу с водой; на ней были вырезаны лепестки лотоса, а вдоль дна изготовивший ее ремесленник даже решетку для цветов изобразил. Мистер Паи щелкнул пальцами, надел на пачку круглую резинку и снова протянул к Ченнайе ладонь:

– Еще две рупии.

Ченнайя развязал на саронге еще один узел и протянул хозяину две рупии.

Эту сумму он должен был отдавать мистеру Паи после каждой доставки: одну рупию за обед, который ему выдадут в девять вечера, другую – за честь работать у мистера Ганеша Паи.

У магазина юноша-тамил давал наставления одному из возчиков, дюжему молодому парню, получившему здесь работу совсем недавно. Парню предстояло отвезти клиенту две уже лежавшие в его тележке коробки, и тамил говорил, постукивая по ним:

– В одной миксер, в другой вентилятор с четырьмя лопастями. Занесешь их в дом, да не забудь перед отъездом убедиться, что они работают.

Он назвал рабочему адрес и велел повторить вслух, точно учитель, имеющий дело с учеником-тугодумом.

Теперь черед Ченнайи должен был настать не скоро, поэтому он пересек улицу, направляясь к человеку, который, сидя на тротуаре, продавал маленькие четырехугольные билетики, разноцветные, точно леденцы. Увидев Ченнайю, продавец улыбнулся и с треском провел пальцем по обрезу стопки билетов:

– Желтый?

– Сначала скажи, не выиграл ли мой последний, – сказал Ченнайя, доставая из еще одного узла на саронге грязный клочок бумаги.

Продавец взял газету, глянул в нижний правый угол страницы и громко продиктовал:

– Выигравшие номера: 17-8-9-9-643-455.

Ченнайя знал английские названия цифр достаточно хорошо, чтобы прочитать номер своего билета. Некоторое время он, прищурясь, вглядывался в этот клочок бумаги, затем разжал пальцы, и билет, попорхав по воздуху, опустился на землю.

– Люди, прежде чем выиграть, покупают билеты по пятнадцать, шестнадцать лет, Ченнайя, – сказал ему в утешение продавец лотерейных билетов. – Но в конце концов тот, кто верит, непременно выигрывает. Та к устроен мир.

Ченнайя такие разговоры терпеть не мог, когда он слышал их, ему начинало казаться, что те, кто печатает лотерейные билеты, обирают его.

– Я не могу жить так все время, – сказал он. – У меня шея болит. Не могу больше.

Продавец кивнул:

– Так что, желтый?

Увязав билетик в узелок на саронге, Ченнайя доковылял до своей тележки и повалился в нее. И пролежал какое-то время, но усталость никуда не делась, к ней лишь добавилось отупение.

Внезапно по голове его пристукнул палец:

– Твой черед, Ченнайя.

Это был юноша-тамил из магазина.

Покупку следовало доставить в переулок Сурьянарайан-Рао. Юноша повторил адрес:

– Сурьянарайан, пятьдесят четыре…

– Хорошо.

Снова пришлось лезть в Маячную гору. Добравшись до середины подъема, Ченнайя спешился и дальше пошел пешком, волоча за собой тележку. На шее его вздулись жилы, воздух обжигал легкие, да и всю грудь. Та к дальше нельзя, твердили изнуренные конечности. Та к дальше нельзя. Но именно в такие минуты в нем нарастала потребность воспротивиться судьбе, и он тянул тележку, пока недовольство и гнев, весь этот день донимавшие Ченнайю, не вылились наконец в слова:

– Вам не сломать меня, мудаки! Меня вам никогда не сломать!

Если доставлять приходилось что-нибудь легкое, матрас к примеру, пользоваться велотележкой не разрешалось и вещь приходилось тащить на голове. Повторив адрес юноше-тамилу, он выступал в путь неторопливой, легкой походкой – ни дать ни взять толстяк, совершающий пробежку трусцой. Однако спустя недолгое время матрас наливался невыносимой тяжестью, придавливал шею и позвоночник, вонзал в спину копье боли. И вскоре Ченнайя впадал в полуобморочное состояние.

Этим утром он отволок матрас на железнодорожный вокзал. Клиентом оказался уроженец Северной Индии, покидавший вместе с семьей Киттур, и клиент этот – Ченнайя с самого начала догадался, что так и будет (глядя на подобного богача, по одной его осанке, по повадкам сразу понимаешь, порядочный он человек или нет), – отказался дать ему чаевые.

Однако Ченнайя настоял на своем:

– Ну ты, мудак! Гони мои деньги!

Он победил; клиент смилостивился и заплатил ему три рупии. Покидая вокзал, Ченнайя думал: «Я так ликую, а ведь он всего лишь отдал мне то, что задолжал. Вот к чему свелась моя жизнь».

От запахов и шума железнодорожного вокзала Ченнайю замутило. Он обогнул здание вокзала, присел у насыпи на корточки, подобрал полы саронга и задержал дыхание. Пока он сидел так, тужась, по рельсам загрохотал пассажирский состав. Ченнайя повернулся к нему спиной: пусть пассажиры видят, как он срет. Да, получится хорошо: мимо него пролетает поезд, а он испражняется, словно швыряя свое дерьмо в лица проезжающих.

Но тут Ченнайя обнаружил рядом с собой свинью, занимавшуюся ровно тем же, чем и он.

И сразу подумал: боже, во что я обратился? Он заполз за кусты и покончил там с этим делом, говоря себе: никогда больше не буду гадить вот так, в месте, где меня могут увидеть. Ведь есть же разница между человеком и скотом; есть же разница.

Он закрыл глаза.

От кустов исходил аромат базилика, доказывавший, что в мире есть и немало хорошего. Однако, открыв глаза, Ченнайя увидел, что его окружают только колючки, дерьмо и бродячие животные.

Он взглянул в небо, вздохнул. Какое оно ясное, подумал Ченнайя. Вот там все чисто. Он оторвал несколько листьев, подтерся ими, потом немного повозил левой ладонью по земле, чтобы отбить запах.

В два часа дня снова наступил его черед: требовалось доставить огромный штабель коробок в Валенсию. Тамил с особой тщательностью проверил, запомнил ли Ченнайя адрес: обогнуть больницу и двигаться к Семинарии, к домам священников-иезуитов.

– Сегодня у нас много работы, Ченнайя, – сказал он. – Так что отправляйся коротким путем – через Маячную гору.

Ченнайя крякнул, привстал с седла, чтобы перенести весь свой вес на педали, и покатил. И сразу же начала погромыхивать ржавая железная цепь, крепившая тележку к передним колесам велосипеда.

В конце главной улицы он попал в пробку. Остановился и немедля вновь ощутил все свое тело. Шея болела, спину пекло солнце. И, едва почувствовав боль, Ченнайя начал размышлять.

Почему некоторые утра выдаются трудными, а некоторые легкими? У других возчиков не было ни «хороших» дней, ни «плохих», они просто исполняли свою работу – как машины. А у него то такое настроение, то этакое. Он опустил голову, чтобы облегчить боль в шее, взгляд уткнулся в ржавую цепь, обвивавшую у его ног металлическую трубу, которая соединяла велосипед с тележкой. Пора смазать цепь, сказал он себе. Не забудь.

Снова вверх. Наклонившись вперед, Ченнайя выбивался из сил, воздух вонзался в его легкие, как раскаленная кочерга. На середине подъема он увидел спускавшегося навстречу слона с небольшой охапкой листьев на спине и с погонщиком, легко постукивавшим животное по уху железным прутом.

Ченнайя остановился – он не мог поверить своим глазам. И закричал слону:

– Эй ты, на что тебе листья, взял бы лучше мой груз! Он тебе больше к лицу, мудила!

За его спиной загудели машины. Погонщик слона, повернувшись к Ченнайе, взмахнул железным прутом. Прохожий закричал, чтобы он не задерживал движение.

– Неужели ты не видишь, что все в этом мире устроено неправильно? – спросил Ченнайя, обернувшись к водителю стоявшей прямо за ним машины, который колотил мясистой ладонью по кнопке сигнала. – Слон спускается с горы, прогуливается почти без всякой поклажи, а человеку приходится волочь в нее такую тяжесть!

Гудение машин обратилось в какофонию.

– Разве ты не видишь, что здесь все не так? – закричал Ченнайя.

Машины гудели. Это мир прогневался на его гнев. Мир хотел, чтобы Ченнайя убрался с дороги, но он был рад, что оказался именно здесь и не дает проезда стольким богатым и важным персонам.

В тот вечер небо расцветилось гигантскими розовыми полосами. После закрытия магазина возчики перебрались в лежащий позади магазина проулок; они выбегали оттуда по очереди, чтобы купить бутылочки деревенского вина, распивали их, а опьянев, нестройно пели на каннада песни из фильмов.