Ледяное озеро - Элизабет Эдмондсон

Роджер налил себе чашку кофе, добавил несколько кусочков желтого сахара и аккуратными, точными движениями его размешал.

— Если позволишь мне сказать, Питер… — произнес он, снова садясь на место и громко захрустев печеньем. — Хочешь кофе, Хэл?

— Нет, спасибо.

— Дела обстоят следующим образом. Мы с Питером за тебя беспокоимся. — Он протестующе поднял руку, когда Хэл собрался что-то возразить. — Нет, позволь мне договорить. Ты посвятил себя ненадежной профессии, и всем известно, что твоя сценическая карьера не увенчана тем успехом, который приносит ощутимое финансовое вознаграждение. Я уверен, что ты несколько лет не работал.

— А откуда, черт побери, вам это известно? — усмехнулся Хэл. Право же, он недооценил пронырливость братьев. Что у них на уме?

— Мы наводили справки, — пояснил Роджер.

Значит, они потратили средства, и немалые. Ради чего им потребовались его акции? А они, очевидно, требовались, и требовались настоятельно. Что ж, прекрасно, Хэл любил торговаться с позиции силы. Без сомнения, им не пришло в голову просто попросить его продать свою долю бизнеса, в этом случае он согласился бы. Он мог бы вложить деньги куда-нибудь еще, семейные акции не имели для него сентиментальной ценности, и если братьям они были нужны для осуществления тех или иных планов, он был бы рад услужить им. Однако они предпочли завуалированный путь, театральные эффекты.

Немедленное исполнение этого желания должно быть им отклонено. Питер шумно втянул в себя воздух, чтобы энергично пуститься в спор, но в это время из-за дверей библиотеки послышались голоса. Питер резко оборвал себя, по его просветлевшему лицу расплылось выражение радостного узнавания, и, забыв про Роджера и Хэла, он бросился к двери.

Дверь открылась, и за ней все увидели утонченного вида белокурую молодую девушку в платье, показавшемся Хэлу последней парижской моделью, с меховой накидкой на плечах. Огромные голубые глаза, капризно надутые губки и общий налет манерности.

— Розалинд, дорогое дитя! — воскликнул Питер. — Как ты, мой нежный лепесток?

Нежный лепесток? Неужели Питер поддался самому опасному из страстных искушений для человека средних лет — ослеплению молодой девушкой, не достигшей и двадцати? Нет, решил Хэл, наблюдая их вдвоем. Нежность Питера была иного свойства: в его глазах засветился огонек отеческой гордости, которого Хэл не замечал у брата в присутствии сыновей или Урсулы.

Очевидно, что Ева, вбежавшая в библиотеку вслед за дочерью, не имеет оснований беспокоиться насчет какой-то более тесной и неподобающей привязанности со стороны своего мужа. А Хэл полагал, что его невестка достаточно проницательна, чтобы немедленно заметить подобную тенденцию, если бы таковая имела место. Вряд ли Ева носила повязку на острых и наблюдательных глазах.

Рот Розалинд сложился в улыбку, став больше похожим на розовый бутон, чем на куриную гузку. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Питера в щеку.

— Здравствуй, папа Питер, ты по мне скучал?

Папа Питер? Хэл обменялся взглядами с Роджером, на лице которого появилось предназначенное для суда выражение глубочайшего неодобрения и преувеличенного недовольства.

— Розалинд, дорогая, иди и познакомься со своим новым дядей. Это — Хэл.

Хэл с высоты своего роста оценивающе посмотрел на вновь обретенную племянницу. Там, безусловно, было на что посмотреть, но даже отдаленно она не походила на тот тип женщины, с которой он предпочел бы провести время, и не потому, что очень молода, а просто не в его вкусе.

После первого изумленного взгляда она принялась беззастенчиво строить ему глазки.

— Вы совсем не похожи на папу Питера, и на дядю Роджера тоже.

Его позабавило, что она не умеет правильно произносить звук «р». Она говорила что-то вроде «дядя Воджер». Тот же, после краткого приветствия, нацелился улизнуть. Это означало, что с бизнесом на сегодня покончено и он, Хэл, тоже может ускользнуть.

Ева положила руку ему на плечо. Рука легкая, но хватка крепкая.

— Вы не должны убегать, Хэл, в тот момент, когда познакомились со своей новой племянницей.

Хэл хотел заметить, что сводная племянница не является настоящей родственницей, но увидел вспышку в глазах Евы. Все, что угодно, ради спокойной жизни! Проклятие, но почему эта чертова женщина заставляет его чувствовать себя гостем в родном доме? И почему он мирится с этим, почему не скажет: «Извините, Ева, у меня есть другие дела»?

Поступить так означало бы разозлить Питера, а Хэл не желал дразнить его. Кроме того, ему хотелось приглядеться к Розалинд: когда она вошла в библиотеку, он в очередной раз испытал смутное ощущение чего-то знакомого. Уж не страдает ли он от какой-то умственной аномалии, вызванной слепящей белизной снега или шоком от приезда домой? Почему склонен наделять каждого незнакомца чертами кого-то виденного прежде?

Хэл посмеялся над собой, сообщил, что останется на ленч, и направился в утреннюю комнату[33], где позвонил горничной и попросил чашку крепкого кофе.

Горничная посмотрела на него с сомнением. Миссис Гриндли особенно обстоятельна в отношении того, как следует готовить кофе, она велела использовать на кухне специальную мерку для отмеривания кофейных зерен, которую нельзя превышать.

Хорошо, тогда примените эту мерку, но возьмите только половину — нет, треть! — обычного количества воды; он уверен, что это не вызовет проблем на кухне.

Скорее улыбка Хэла, чем аргументация вызвала у горничной сдержанный смешок, а позднее она подала кофейник какого-то напитка, уже больше похожего на кофе. Но Хэлу не удалось спокойно им насладиться. В утреннюю комнату, где с газетой укрылся он, крадучись забрел Роджер и потянул носом воздух.

— Пахнет хорошо. Не возражаешь, если я позвоню и попрошу еще чашечку? Пойло, которое нам только что подавали, было малопригодным.

Роджер не был расположен к беседе, и братья сидели, погруженные в молчаливое общение, присущее английской семейной традиции, пока не раздался гонг, созывающий к ленчу.

Анджела приветливо махнула Хэлу, приглашая занять место рядом с ней.

— Что ты думаешь об этой молодой леди? — спросила она вполголоса.

— Я воздержусь от оценки.

Она бросила на него насмешливый взгляд.

— Едва ли требуются какие-либо слова. Мне так жаль Урсулу.

У самой Урсулы на лице было выражение смирения, в то время как Ева поощряла Розалинд рассказать присутствующим о своих успехах в Мюнхене.

— Наверное, у нее случился роман с учителем фехтования, — пробормотала Сеси в платок.

Урсула хихикнула и одобрительно толкнула кузину ногой под столом.

Питер пребывал в необычайно благостном расположении духа, Ева — в торжествующем, Розалинд была разговорчива, остальные — мрачны и угрюмы.

Хэл ел тушеное мясо и вспоминал, где видел Розалинд. На Юстонском вокзале в Лондоне, где он садился в поезд, отходящий на север. Она привлекла его внимание, потому что выглядела такой юной, что ей полагалось бы иметь мать, няню или гувернантку, которая сопровождала бы ее. Интересно, у английских девушек по-прежнему гувернантки или их всех отправляют в школу-интернат, как Урсулу? Но та юная леди была слишком элегантна для школьницы. Особенно в той маленькой шляпке. Впрочем, как он заметил, шляпка имела особое назначение: вскоре девушка дернула вниз вуаль и превратилась в таинственную даму, путешествующую инкогнито.

Эта самая женщина-загадка сошла с поезда раньше Хэла. Он видел, как она вышла в коридор, когда поезд подъезжал к Престону — вот уж удивительное место, совсем не подходящее для дамы под вуалью! — и с маленьким чемоданчиком в руке заспешила к дверям вагона.

И вот она здесь, болтает, и из ее слов можно заключить, что она села вчера вечером в лондонский спальный вагон и утром прибыла в Лоуфелл. Хэл заинтересовался. Создалось впечатление, что по возвращении из Германии она гостила у друзей в Лондоне. Судя по тому, с какой гордостью и значительностью Ева произносила имена этих друзей, было ясно, что семья занимает высокое положение. Хэл об этом семействе никогда не слышал.

У него были свои собственные, вполне резонные соображения относительно того, чем может заниматься семнадцатилетняя девушка вдали от дома, когда делает вид, что находится в одном месте, а сама едет в другое. И такого бы Ева, а тем более Питер отнюдь не одобрили. Они ужаснулись бы. Однако моральный облик Розалинд Хэла не касается, и какой фокус выкинуло это воплощенное совершенство — не его дело. Впрочем, он мог бы пустить это знание в ход, чтобы ее приструнить, если по отношению к Урсуле она продолжит вести себя так же снисходительно и покровительственно.

— Как, неужели ты этого не знаешь, Урсула, дорогая? — говорила в тот момент Розалинд.