Квадраты шахматного города - Джон Браннер

Он с любопытством посмотрел на меня.

– Вы, надо думать, уже слышали о Марии Посадор?

– Я встречал ее, – ответил я. – Это вдова человека, которого Вадос победил при выборах на пост президента.

Тонкие брови профессора изумленно поползли вверх. Но прежде чем он успел высказаться по этому поводу, жена дернула его за рукав.

– Леон, – спокойно произнесла она.

Я заметил, что гости стали подниматься к президентскому дворцу. На плитах дорожки расставляли стулья. Музыканты уже убирали свои инструменты. Несколько слуг пронесли рулон плотной ткани и положили его на траву в той стороне лужайки, где находился оркестр.

– Ах да, да, конечно, – сказал профессор и взглянул на часы.

Мои собеседники без объяснений повели меня к лестнице. Мы поднялись последними. Но стулья были расставлены так, что с любого места была хорошо видна вся лужайка.

Занимая свое место, я заметил, что Вадос сидит в первом ряду в центре и оживленно переговаривается с Гарсиа.

Служители стали быстро раскатывать рулон, который оказался огромным шахматным ковром. Как только они удалились, с обеих сторон тенистой аллеи появились две шеренги мужчин. Те, что шли с левой стороны, были одеты в белое, а те, что шли справа, – в черное. Головы первых восьми мужчин в каждой команде прикрывали гладкие шапочки. У последующих на головах красовались ладьи, кони и слоны. Под гром аплодисментов шествие заключили две дамы и два кавалера в золотых коронах. Под барабанный бой каждая из фигур, отвесив поклон в сторону президента, заняла свое место на гигантской шахматной доске.

Я с немым вопросом повернулся к сеньоре Кортес.

– Вы ничего не знали? – удивленно спросила она. – Это высшая честь, которой мы удостаиваем наших победителей чемпионата страны по шахматам или международных турниров. Здесь перед избранной публикой еще раз разыгрывается партия, принесшая победу. Сеньор Гарсиа уже в девятый раз удостаивается такой чести. Но смотрите, игра уже начинается.

Удар барабана – белая ферзевая пешка шагнула на две клетки вперед, еще удар – черная пешка сделала шаг ей навстречу.

Зрители поудобнее устроились на своих местах, приготовившись к долгому представлению. Я же, наоборот, был настолько захвачен увиденным, что не мог сразу расслабиться. Это была самая необыкновенная партия, которую я когда-либо видел.

Конечно, я был наслышан об играх-представлениях, которые устраивали восточные владыки, где рабам, изображавшим выбывшие из игры фигуры, отрубали головы, читал я об инсценированных играх и без варварских жестокостей, но такой спектакль – повторение уже сыгранной партии в столь грандиозных масштабах – превзошел все мои представления.

12

Игра длилась долго – в партии было восемьдесят или девяносто ходов. Шахматист я был слишком заурядный, чтобы по достоинству оценить тонкости финальной части. До тех пор, пока силы противников не сократились до двух пешек и ладьи с каждой стороны, я ощущал какое-то беспокойство. Нечто подобное я уже испытал, наблюдая за игрой Кордобана и доктора Майора.

Но растущее чувство нетерпения ощущал не один я, хотя представление было задумано достаточно интересно. Фигуры выводили друг друга из игры ударом кинжала. «Пешки» из стана противника уносили очередную жертву с шахматного поля и укладывали с края на траву. Все происходило в полной тишине, которую нарушали лишь удары барабана, объявлявшие следующий ход. Удачные ходы зрители сопровождали аплодисментами. А с момента, когда игра вступила в затяжной эндшпиль, на лицах гостей уже все отчетливее проступала вежливо скрываемая скука. Все чаще и чаще подзывали официантов, которые сновали с подносами, полными напитков. Исключение составляли лишь Гарсиа и еще несколько человек. Гарсиа, которого я не выпускал из поля зрения, находился в состоянии сильного возбуждения, будто проигрывал партию заново. С таким же напряжением следил за игрой Вадос. Диас же в свою очередь с не меньшим вниманием наблюдал за Вадосом.

Однажды в момент паузы между ходами я заметил, как Вадос посмотрел на своего министра внутренних дел. Их взгляды встретились. Скулы на лице Вадоса напряглись. Руки Диаса, которые тот держал на коленях, сжались в кулаки. Дуэль взглядов длилась мгновение, затем оба опустили глаза, словно непослушные дети, осознавшие свою вину, и снова стали смотреть на шахматное поле.

Меня удивила явная неприязнь их друг к другу. Даже не неприязнь, нет. Это граничило с ненавистью, не лишенной вместе с тем взаимного уважения. Я уже слышал о их соперничестве и теперь понял, что оно непреодолимо. И если бы не умение сдерживать себя, неприязнь вылилась бы в открытую вражду.

«Игра» заканчивалась. Белый король, упав на колени, склонил голову; черный – покинул шахматное поле и, отвесив низкий поклон Гарсиа, вручил ему свой кинжал, затем проводил самого победителя на поле, чтобы тот нанес свой coup de grace [4].

Вадос зааплодировал первым. Стоя между двумя высокорослыми королями, Гарсиа нервно раскланивался, поблескивая стеклами очков.

Диас снова взглянул на Вадоса, на этот раз с улыбкой.

Сеньора Кортес поднялась со вздохом облегчения.

– Будем считать, что представление окончено, – сказала она с удовлетворением. – Теперь остается только церемония прощания с президентом, гости уже становятся в очередь.

– Белита, – профессор окинул жену холодным взглядом. – Ты ведь сейчас поедешь на студию? А мне бы хотелось остаться, чтобы разобрать с Пабло начало партии и все ходы коня. Я еще не встречал у него такой комбинации.

– Хорошо, – сдержанно произнесла сеньора Кортес. – Тогда встретимся вечером дома.

Кортес стал пробираться среди гостей, которых становилось все меньше. Служители скатывали гигантский шахматный ковер. Я раскланялся с Вадосом и направился к машине.

Любопытная страна, думал я по дороге к центру города. Чемпионы по шахматам становятся национальными героями. Общественное мнение создается и определяется путем воздействия на подсознание, чего даже не пытаются скрывать. Самые жалкие лачуги соседствуют со зданиями будущего. По меньшей мере непонятным казалось это «детище» Вадоса…

Но что же делать мне? Ведь я понимаю все последствия воздействия на подсознание. Мария Посадор оказалась права, предположив, что моей первой реакцией будет неприятие всего этого. Но профессор Кортес своими рассказами о трущобах смутил меня. Он производил впечатление человека интеллигентного, отличавшегося той старомодной добропорядочностью, которая не приемлет лжи.

Чтобы оставаться честным в собственных глазах, я должен быть беспристрастен. И в то же время я спрашивал себя, насколько я действительно искренен в своем желании не вникать в то, что выходит за рамки моей профессиональной деятельности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});