Глиномесы (СИ) - "Двое из Ада"

— Ну а меня можно — Зоря, — разулыбалась та, рассматривая рисунок, который вскоре станет украшением юного тела. — А многоуважаемый Илья Александрович в представлении, думаю, не нуждается… Кстати, пап, ты сам-то не дозрел?

— Я давно дозрел. Только платить кто будет? Если у тебя есть предложения, я их с радостью выслушаю… — Добрынин был мягок и игрив в общении с дочерью. Очевидно, выбранная Серегой политика подотчетности в каждом шаге его несколько успокоила, и во взгляде из-под суровой отчужденности проглянуло любопытство.

— У нас можно в рассрочку, — вставился Серый, как истинный торговец: на спрос выдал предложение. — Без процента, накрутки и с минимальным первым взносом… И мастеров много хороших, если я не устраиваю. — Тем временем по коже на лопатке девушки плавно скользила гелевая ручка. Серый часто бросал взгляд на рисунок, но рука шла легко, несмотря на волнение. — Переношу контуры. Перенесу — будем бить их. Самое сложное в татуировке для клиента именно это. Болезненно. Но стоит привыкнуть — и все сложится. Как ты относишься к боли, Зорян? Если что, можно обезболить, но это может повлиять на пигмент.

— К боли? Нормально. Ну, в смысле, я потерплю. Не хочу, чтобы что-то влияло на результат работы, — задумчиво протянула Зоряна. — А вы, если что, будете меня жалеть и целовать. Мы справимся, — рассмеялась она. Серега усмехнулся, но внутри все сжалось от испуга и неуверенности.

— Я надеюсь, поцелуев ты ждешь только от меня, а не от Сереги? — переспросил Добрыня. Серега закатил глаза и был рад тому, что этого никто не увидит, кроме синицы на листе. Да и отвлекаться ему было нельзя.

— А почему нет? — не унималась его дочь.

— Эй! Зоря. Я ведь буду ревновать…

— Кого? — сощурилась она, оглянувшись. А Добрыня уже чуть не краснел — пыхтел, сопел, скрипел стулом. Зоряне оставалось только сдаться: — Ладно-ладно, конечно, меня. Не переживай, папочка, подуешь мне на плечико и все пройдет, никого целовать не надо. Ну, начнем? — она выдохнула, собираясь с духом, когда почувствовала, что ручка перестала щекотать спину. Серега включил приготовленную тату-машинку, стараясь казаться безучастным к разговорам Добрыниных, и приступил. Он сначала прижал девушку рукой к спинке кресла, чтобы она не дергалась при первом проникновении иглы. А после отпустил, отдавая все свое внимание инструменту.

— Терпимо? — поинтересовался Серый, когда одна из линий уже заметно потемнела на фоне прочих.

— Да, все отлично, — ответила Зоря. Нет, она все же вздрагивала немного. Но не скулила, не дергалась слишком сильно и в целом хорошо справлялась. Чтобы отвлечься, она продолжила болтать с Серегой: — А когда ты вообще начал заниматься татуировкой?

— В твоем возрасте. Я начал с того, что забил портак прямо на икре. Потом до меня дошло, что это не очень красиво, когда кто-то из знакомых высмеял ее. Тогда я решил, что, наверное, следует подойти к этому с умом и все сделать в едином стиле. Ну и… лучше, чем я, никто не нарисует. Да и не нашел никого, кто мог бы воплотить задумку в том стиле, который мне представлялся. Так и пошло. Типа, я научился делать тату, чтобы забить себя. А потом сам себе рекламой стал. Люди спрашивали, кто сделал мне татуировку, не мог бы я дать контакты… — Серега улыбнулся воспоминанию. — А недавно решил, что хочу связать с этим жизнь… Чтобы в ней было чуть больше смысла… Вот, например, сейчас у нас акция: людям со шрамами татуировку поверх делаем с огромной скидкой. В зависимости от шрама, но там от пятидесяти до семидесяти пяти процентов. Так что если у тебя кто-то есть с подобным, пусть приходят… Правда, одно «но», делать будут только у меня и только в моей стилистике, — Серега прервался, проводя пальцем по новому контуру. Гелевая ручка стерлась, являя ему четкую картинку. Зайцев удовлетворился тем, что увидел, и продолжил.

— Очень мило, — воодушевилась Зоряна. — Ну, я тебе точно клиентуру организую, думаю, потому что… я в своей компании самая младшая, а башню у меня срывает раньше всех. Сам понимаешь, какая реакция будет, когда ребята увидят твое творение. А еще у папы ведь есть шрам! И ты хотел его перекрыть, да? — она едва удержалась от того, чтобы не развернуться круто к Добрыне. Живая была девица, порывистая. И оттого казалась совсем непохожей на отца, который на контрасте с ней вдруг стал казаться не просто сдержанным, а на самом деле очень зажатым. Серега заметил краем глаза, как Добрыня вздохнул и дернулся, словно его насильно выдернули из какого-то уютного угла, выстроенного из молчания и скрытности.

— Ну да, хотел, но небольшую… Сергей мне уже как-то готовил эскизы. Медведя и снегиря… Но я до сих пор боюсь подумать о том, сколько такая работа может стоить, — Илья Александрович неловко усмехнулся, опуская взгляд.

— Ага! Значит, пользуешься полномочиями, да? Эксплуатируешь своих студентов? — захихикала Зоряна. — И почему это я тогда не от тебя узнала о замечательном Сергее, раз ты был уже на полпути к тому, чтобы стать его клиентом?

— Ну, твой отец решил, что эксклюзивные именные эскизы — это вещь бесплатная и по знакомству. И даже не оценил масштаба моей щедрости, — ухмыльнулся Серега. Наконец-то! Наконец он мог ввернуть в разговор свои пять копеек и при этом не казаться обиженным юнцом. — Но вообще у меня даже есть скрины на телефоне его возможных будущих тату. Видно, не понравилось ему просто. Но тебе могу показать в перерыве, — Серега вдруг сильнее сжал оборудование, отчего резиновая перчатка на его руке скрипнула.

— Нет. Мне понравилось, — вдруг неожиданно резко одернул Добрынин. Но потом его голос постепенно стал тише, мягче. Слишком уж хорошо Илья Александрович за время работы в университете научился работать интонациями. — Но у меня не было возможности продолжить этот разговор. Да и не до того потом было…

— Хочу! — перебила его Зоряна. — Хочу эскизы, да-да-да, конечно! А если у меня будет синица, а у отца — снегирь, это же вообще круто! Очень по-семейному получится. Пусть все завидуют. Пап, ты точно не хочешь начать сразу за мной? На шраме сэкономишь. И мастера уважишь…

— Даже если хочет, то ему придется ждать своей очереди. Не особенный, — ухмыльнулся Серега, делая интонации максимально шуточными. Внешний контур был за разговорами фактически завершен. Наверное, это была самая увлекательная его работа: приходилось гадать, просчитывать шаги, думать, а еще и рисовать. И хорошо рисовать, иначе бы ему открутил голову Добрынин! Но еще больше прочего ум Сереги занимала мысль о странной шутке, которую выдала девчушка, про ревность. Интересно, думалось Серому, это она всерьез или просто «пальцем в небо»? — Я закончу контур и в перерыве покажу тебе. Знаешь, как я старался. Три дня рисовал запоем! Думал, он мне поставит оценку какую. Но хер там был…

— Уж не ври, — нахмурился Добрынин. — Ты и так у меня шел на «отлично». И следи за речью.

— Уж не вру, лишним никогда не будет, — отрезал Серега, обернувшись. — Я не в университете, не надо меня поучать. А вы — не мой клиент, чтобы я был излишне обходительным. Заплатите — буду. Не отвлекайте меня, а то попрошу вас подождать там, где и следует по правилам заведения, — и Зайцев вернулся к работе, на этот раз замолчав крепко. Немного раздражения пролилось. Его поведение не было похоже на шутливую форму, он просто не знал, как теперь вывернуть обратно то, что из него выскочило. Это ужасно, отвратительно и непрофессионально, думалось ему. И со стороны все это выглядело определенно подозрительно, и при взгляде на Добрынина тошнило от злости и обиды. Серега поддавался всему этому каждый раз, как глупая влюбленная девочка.

А тем временем внешний контур начал замыкаться. Зайцев горестно вздохнул, вновь любовно погладив припухшую под ним кожу…

— Я — твой клиент, — поправила Зоряна. — А при девушках материться неприлично. Даже если девушка из тех, кто умеет за себя постоять. Не кипи, татуировщик.

— Хер — это не мат. Это буква в алфавите.

Она напряженно притихла, почувствовав совсем уж открытую враждебность. А шла-то, небось, с мыслью о том, как любопытно и забавно будет свести отца с его студентом в неформальной обстановке!