Всё, что у меня есть - Марстейн Труде

— Можно тебя на пару слов? — Ким почти кричит.

У меня горят щеки, язык онемел, но я говорю, думаю и снова говорю. Пора заканчивать, думаю я. Теперь остается только все уладить. С одной стороны, было бы легче, если бы все не было настолько просто, лучше, если бы мне это чего-то стоило. Мы только начали давать Ульрику меньше питья по вечерам, чтобы он перестал писаться в постель, — мы. Мы пригласили друзей Эйстейна и моих позавтракать с нами в День независимости Норвегии 17 мая, и это нам придется отменить. Ничего страшного.

«Ты расстроена?» — спрашивал Эйстейн снова и снова. Я забеременела, но случился выкидыш, и мы не заполучили квартиру нашей мечты после длительного раунда торгов. Потом мы упустили еще несколько квартир, которые могли бы стать пределом мечтаний, и я уже к этому привыкла. И привыкла к тому, что месячные приходят точно в срок — каждый месяц. Я ответила, что немного разочарована. «Понимаю», — ответил он. Эйстейн всегда говорит так, когда что-то случается.

Я прожила с осознанием того, что беременна, только три недели. Я гуляла по улицам, шла на работу, вставала утром с постели и была беременна. Три холодные январские недели. Приходила домой, и Эйстейн целовал меня в живот.

Как будто что-то во мне боролось со всеми моими заветными желаниями и мечтами, и каждое разочарование в то же время оборачивалось облегчением, давало отсрочку и время на раздумье. Запах Эйстейна, то, как он натягивает джинсы, поддергивая их выше пояса. Ульрик, звуки и запахи которого заполняют собой всю квартиру. Фотография Эйстейна на лыжах, висящая в коридоре. Эйстейн очень понравился Кристин, и она ему тоже, и Ивар, но я тут ни при чем. Ульрик и Ньол почти ровесники и обожают вместе играть. Мы были на даче, ездили туда отдыхать семьями. Вечером, уже в постели я сказала Эйстейну:

«Я люблю тебя», и он долго обнимал меня, а потом сказал: «Я тоже тебя люблю». В москитной сетке на окне с клетчатыми занавесками была небольшая щель. В комнате пахло лесом и болотом, пахло Эйстейном. Я подумала о том, что те несколько секунд между нашими признаниями меня не обеспокоили, я была уверена в Эйстейне.

В воскресенье утром Эйстейн мучился от похмелья после выпитого с Иваром виски и перед тем, как мы отправились на прогулку, принял две таблетки парацетамола. Ульрик посмотрел на него, и я сказала:

— У папы немного болит голова.

— А чем поможет таблетка? — спросил Ульрик, и я объяснила, что кровь разносит по телу болеутоляющее лекарство и доставляет его туда, где болит.

— А от горя это может помочь? — спросил Ульрик, и мы все — Кристин, Эйстейн и я — засмеялись.

Когда я ушла с работы в школе и начала писать тексты, то в какой-то момент поняла, что, если бы я работала в рекламном агентстве, когда мы познакомились, Эйстейн вряд ли бы в меня влюбился. Но теперь он с этим смирился. Хотя его удивила разница в жизненных установках — то, какими разными мы были на самом деле. Неужели он взаправду хотел завести общего ребенка с такой, как я? Ответ явно был положительный.

— Я и подумать не мог, что ты станешь работать в рекламе, даже не представлял.

Я хорошо справляюсь с работой, умею придумывать заголовки, умерять пафос риторических вопросов, сочинять концовки — не слишком иронично, не слишком претенциозно, соблюдая идеальный баланс, могу добавить что-то от себя, но не слишком много.

— А ты неплохо пишешь, — заметил Эйстейн. — Нет желания попробовать написать роман? Может, статью или колонку для газеты? О чем-то, что тебе самой интересно?

— Но мне интересно то, что я делаю, — ответила я.

— Джемы, мыло, порядок выхода на пенсию — тебе это правда интересно? — он поднял брови, но потом улыбнулся, словно пытаясь смягчить сарказм, на случай если я его ощутила. — «Подарите своей коже мягкость, — продолжал он. — Не пересушивайте кожу».

Картинка всегда красноречивее слов. А картинки часто похожи одна на другую — мать, отец и ребенок с золотистыми волосами в рассеянном свете. «Нежный запах летних цветов и идеальной чистоты».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда я иду домой, жизнь случайно встреченных людей видится мне необычайно простой. Они ездят на трамвае, держа в руках сумки и пакеты, просто делают свои дела день за днем, но ни с кем из них я бы никогда не хотела поменяться местами.

Мне ужасно хочется позвонить Толлефу; из всех, кого я знаю, он самый умный. У Кайсы и Толлефа в прошлом году родился сын, Сигурд. Но Толлеф такой бесконечно понимающий и человечный, и если он скажет, что мне лучше остаться с Эйстейном, не послушаться его будет просто ужасно, потому что тогда уже не останется сомнений в том, что он прав.

Толлеф называл те несколько недель, которые мы провели вместе после первого расставания, «бонусным временем». Слегка иронично — на это он имеет право. Но однажды он сказал: «Мне было хорошо в это бонусное время, я знал, что оно когда-то закончится, и был готов к разрыву, и в конце концов я просто расслабился».

Мы встретились в кафе. Он держал Сигурда на коленях и одевал его. Было непривычно видеть Толлефа старательно засовывающим ручки ребенка в рукава куртки. Мы с Эйстейном тогда как раз пытались завести ребенка, и я смотрела на детей другими глазами.

— Ты знал, что тебя ждет? — спросила я.

Толлеф кивнул и стал натягивать шапочку на крупную голову Сигурда, покрытую пушком вместо волос. Я чувствовала себя уязвленной.

— Но даже я не знала! — воскликнула я.

Эйстейн и Ульрик еще не вернулись домой. На кухонном столе грязная посуда, оставленная после завтрака, — это обычное дело, так происходит каждый день. С клетчатыми занавесками на кухне мне пришлось смириться, но я решила, что в новую квартиру их не возьму.

Я складываю стаканы, чашки и блюдца в посудомоечную машину.

Думаю о том, какой меня видит Эйстейн и почему принимает как данность все, что связано со мной. Потому что это я, любимая женщина, с которой он хочет иметь детей. Ему нравится, что я ношу без спросу его пижамные штаны и, босая, являюсь в них утром на кухню. Он даже смирился с тем, как я вытираю со стола — быстро и небрежно смахиваю крошки на пол, оставляя часть из них на столе. И я не прополаскиваю потом тряпку под краном, как это обычно делают. Он понимает, что мне нужно, чтобы меня пожалели и похвалили, когда утомительные выходные с Ульриком подходят к концу; что я могу сорваться, когда не знаю, чего хочу от жизни, и считаю, что наделала кучу ошибок.

Поскольку Эйстейн замешкался с ответом, когда я шутливым тоном объявила, что хочу съехаться, я ни слова не сказала про сосновую мебель и клетчатые занавески в его квартире.

— Ну, это немного сложно, — начал он. — Мы ведь коллеги.

— Если бы я была твоей ученицей, — парировала я, — вот тогда это было бы сложно.

В этот момент он еще не знал о Руаре.

— Когда мы сблизились с тобой, я повел себя не лучшим образом, — Эйстейн вздохнул. — Я никогда не считал себя особенно привлекательным, а тут две замечательные женщины вступают в борьбу за меня, и это в тот самый момент, когда я еще до конца не знал, закончились ли мои отношения с Янне. Я не знал, как мне со всем этим быть. Я стал бесцеремонным и эгоистичным.

Ну да. С тех пор я все пыталась разглядеть, что скрывается за его добродушной внешностью и доброжелательной улыбкой. Ведь он больше не был ни бесцеремонным, ни эгоистичным, и теперь ему будто не хватало изюминки.

Дверь открывается, и на пороге появляются Эйстейн и Ульрик, подражая гудкам паровоза, вваливаются в коридор со спортивной сумкой и футбольной амуницией. Ульрик снимает кроссовки на липучках, Эйстейн целует меня. Он частенько задает один и тот же вопрос: «Ну, как прошел день на ниве рекламного бизнеса?» Но сегодня все иначе. «Фигово, что мы упустили эту квартиру».

Ульрик берет меня за руку и сообщает, что до следующего матча его назначили капитаном футбольной команды. Каждый раз, когда он видит меня, его лицо расплывается в улыбке, я ему нравлюсь.