Заговор сионских мудрецов (сборник) - Михаил Веллер

Герцен — бежал в Лондон.

Бунин — бежал во Францию.

Набоков — бежал в США.

Бродский — бежал в США.

Некрасов — бежал во Францию.

Гладилин — бежал во Францию.

Галич — бежал во Францию, официальный диагноз «смерть от электрошока».

Аксенов — бежал в США.

Солженицын — официально выслан в США.

Евтушенко — официально выехал на заработки в США.

Попугай, влетевший в форточку на лубянке

— Тир-раны! Тир-раны! Пастер-рнак! Пастер-рнак! Р-русская культур-pa! Р-русская культур-pa! Шедевр-ры! Шедевр-ры! Жер-ртва! Жер-ртва! Бор-рьба! Бор-рьба! Р-родина! Р-родина! Ур-роды! Литер-ратура! Литер-ратур-ра! Пиастр-ры! Пиастр-ры! Кр-ровь! Кр-ровь! Р-россия! Р-россия! Пр-роза! Пр-роза! Дрррраматуррррргия Рррррремесло! Прррррроклятый Крррррремль! Прр-прр-пррезидент! Р-руки обор-рву! Р-рабы! Р-рабы! Трр-трр-тррепещите! Кр-расота! Элитар-рно! Гуманир-рно! Прррррравославие! Самодерррррржавие! Наррррррродность! Пиастр-ры! Пиастр-ры! Прр-прр-прросвещение! Серр-рдце! Прр-прр-прремия! Тр-риумф! Бр-рать! Крретины! Кр-ретины! Беррррезовский! Ер-рофеев дур-рак! Хррр-рам! Ррр-рецензия! Министр-р-р-р! Грроб, грроб! Кррррр-ремация! Патррр-рриот! Хорр! Барр! Мирр! Мррак, мр-рак! Кор-ряги! Гр-рубияны! гр-рубияны! карррраул! Р-рамки!

Сочинение девятиклассника на тему: «что я мечтаю совершить в жизни»

«Я бы хотел многое совершить в жизни прекрасное и полезное для своей страны и своего народа. А потом выйти на пенсию и иметь хорошее здоровье и достаточно денег.

Правильно жить человечеству помогают книги. Хороших книг много, но их почти нет. Я бы хотел написать прекрасные книги, нужные людям; и чтобы все их прочли. А потом жить на заслуженном отдыхе на даче, среди других знаменитых писателей, и давать читателям мудрые советы. Утром купаться в реке и гулять по лесу с собакой, потому что собака — лучший друг человека.

Иногда я бы ездил в другие страны и рассказывал везде о прекрасной и великой русской литературе. А также выступал бы перед школьниками и иногда писал статьи в разные газеты по важным вопросам, которые всех волнуют.

Еще бы я мечтал быть награжденным премией за хорошую работу в русской литературе. Деньги не так важны, их даже можно отдать на развитие, чтобы больше читали.

Я бы хотел дружить с другими знаменитыми писателями, и по вечерам мы бы разговаривали у камина о глубоких проблемах жизни.

Я приложу силы и знания, чтобы прожить такую достойную и счастливую жизнь, потому что писатели — это самые умные и образованные люди, пользующиеся авторитетом у окружающих и хорошо зарабатывающие».

Записка в главное управление исправительно-трудовых учреждений

«Для поддержания охраны поселка на необходимом уровне срочно требуется выделить: колючей проволоки — 40 мотков, досок — 18 м3, прожекторных ламп — 8, бараньих тулупов — 4, ракетниц сигнально-осветительных — 1, биноклей — 2, пулемет — 1, походно-полевых кухонь — 1, собак сторожевых — 2, наручников — 10, шнура бельевого — 50 м, Конституции РФ — 50 экз.»

Памятка практического врача по борьбе с алиментарной дистрофией

«Основой профилактики алиментарной дистрофии является сбалансированное регулярное питание…» (всего 18 страниц)

Сучий кусок

«…ихологического дискомфорта. Феномен обиды слуги на тюремщика был одной из примечательнейших особенностей советской литературы. С уходом натуры понять это уже непросто.

Заключенный прославлял свою тюрьму. Как минимум он был обязан произносить формулы любви и благодарности распорядку и надзирателям. Таков был официальный аспект его существования — своего рода общественный договор между писателем и властью.

За это власть давала заключенному (писателю) паек в соответствии с назначенным рангом, установленной комфортности хату со шконкой и талоны на потребительские товары. Условно-освобожденные за примерное поведение пользовались правом, после проверок и инструктажей, кратковременного увольнения за пределы зоны.

При этом на уровне неофициальных отношений между писателями этика диктовала подразумевать, что писатель ненавидит тюрьму, страдает в ней и пребывает во внутренней оппозиции к власти. То есть: пользующийся страдалец, он же страдающий пользователь.

Иногда писатель (заключенный), по умыслу либо недомыслию, делал то, что власти не нравилось. Тогда она могла счесть общественный договор нарушенным с его стороны и лишить пользователя каких-то благ, наложить дополнительные ограничения.

Вот это приводило страдальца в неистовство. И неофициально все должны были ему сочувствовать и поносить власть. Мало того, что она уничтожала миллионы людей, развязывала войны, нагло лгала своим гражданам и содержала их в нищете — она еще смела лишать неугодного писателя того, что сама же ему дала.

Скажем, поэта Твардовского власть в общем порядке лишила дома и отца: отец был лишен всего имущества и прав состояния, выслан с семьей в лесотундру и умер на морозе. Однако Твардовский-сын писал угодные власти стихи и был за это награжден орденами и премиями и вселен в коттедж, и претензий власти не предъявлял.

Поэт же Пастернак семью имел вполне благополучную, а власти никаких услуг не оказывал, но также был пожалован коттеджем в Переделкино; когда же его за роман, сочтенный неполезным власти, лишили права увольнения за зону (о каковом праве подавляющая масса заключенных и близко не мечтала), а за отказ официально признать неполезность своего романа — вывели из списков Союза советских писателей, это он сам и вся интеллигенция как тюрьмы, так и, что примечательно, зазонья, переживали крайне болезненно и расценивали как большую несправедливость.

Представим себе христианина, с изъявлениями благодарности принимающего дары гонителя христианства — и искренне страдающего, если гонитель вдруг лишает поднесенных ранее даров именно его. И что же — церковь осуждает суемирного? Нет: сочувствует ему и осуждает гонителя — не за поступки, достойные антихриста, а за то, что мешает гонимому наслаждаться дарами кесаря. При этом вопрос о моральной невозможности принимать христианину подарки от антихриста даже не ставится: ставить его считается негуманным и неприличным. Неэтичным, неуместным, некорректным.

По этой причине и властью, и интеллигенцией решительно осуждался Макиавелли, сказавший: „Можно простить смерть отца, но не потерю вотчины“.

С горечью констатируем вбитую в гены истину: родина собаки — палка, и она жаждет ответной любви……»

Правила всемогущества

«Что бы я сделал, если бы все мог».

— А вы?

Мефистофель с хрустом ввернул точку:

— А я могу больше: одарить этим вас. — Он отер мел и обернулся к ученикам: — Соблазняет? Прошу дерзать!..

Тема была дана.

Здесь надо пояснить, что Мефистофеля вообще звали Петром Мефодиевичем. Или Петра Мефодиевича звали Мефистофелем? как правильно? Велик и могуч русский язык; не всегда и сообразишь, что в нем к чему. Валерьянка вот не всегда соображал, и скорбные последствия… простите, не Валерьянка, а Вагнер Валериан. «Школьные годы чудесные» для слабых и тихих ох не безбедны, а еще дразнить — за какие ж грехи невинному человеку десять лет такой каторги.

Но — о Петре Мефодиевиче: он здесь главный — он директор средней школы № 3 г. Могилева. А по специальности — физик. Но любит замещать по чужим предметам.

Прозвище ему, как костюм по мерке: черен, тощ, нос орлом, лицо лезвием — и бородка: типичный этот… чертик с трубки «Ява». Но это бы ерунда: он все знает и все может. Поколения множили легенду: как он выкинул с вечера трех хулиганов из Луполова; как на картошке лично выполнил три нормы; как по-английски разговаривал с иностранной делегацией; а некогда на Байконуре доказал свою правоту самому Королеву и уволился, не уступив крутизной характера.

Петр Мефодиевич непредсказуем в действиях и нестандартен в результатах. Когда Ленька Мацилевич нахамил химозе, Петр Мефодиевич сделал ему подарок — книгу о хорошем тоне, приказав ежедневно после уроков сдавать страницу. К весне измученный, смирившийся Мацыль взмолил, что жизнь среди невежд губительна, а станет он метрдотелем в московском ресторане.

После его урока географии Мишку Романова вынули в порту из мешка с мукой: он бежал в Австралию. Замещал историчку — и Валерьянка всю ночь рубился с римскими легионами; проснулся изнеможденный — и с шишкой на голове!

На Морозова только полыхнул угольными глазами, и Мороз зачарованно выложил помрачающие ум карты; он клялся, что действовал под гипнозом, оправдываясь дырой на том самом кармане, прожженной испепеляющим взором Петра Мефодиевича.

А однажды у стола выронил фотографию, а Генчик Богданов подал: так Генчик уверял, что на фотке молодой Петр Мефодиевич в форме офицера-десантника и с медалью.