Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, пошел, – прикрикнул на коня Фролов.
Тот не сдвинулся с места.
– Он по-русски не понимает, – засмеялся Михаил. – По-немецки ему скажи. Или он только по-польски кумекает?
Илья просто дернул за вожжи, причмокнул губами. Конь неохотно, но послушно вышел на дорогу и потащил воз за собой.
– Вот и разжились у противника транспортным средством. С каждым днем кучерявее живем, товарищи, – усмехнулся Прохоров. – Если так и дальше пойдет, то в конце пути будем ехать в купе вагона скорого поезда.
– Успех отметить надо, – обернулся Илья.
– Главное, есть чем отметить, – посмотрел в глаза командиру Кузьмич. – Ну, и твое выздоровление заодно замочим, – напомнил он о должке Прохорову.
– Согласен. В честь очередной локальной победы и захвата транспортного средства разрешаю допить начатую бутылку, вторая переходит в НЗ и может быть использована только в крайнем случае… Коню не наливать, кто-то должен быть трезвым.
Над дорогой полетел смех. Прохоров тут же предупредил.
– Тише.
Самогонки в недопитой Карлом бутылке оставалось всего по паре глотков на каждого, но она таки сумела слегка затуманить головы отвыкшим от нее мужчинам. Даже не само спиртное подействовало, а чувство свободы, самостоятельности в принятии решений, которых они долгое время были напрочь лишены в плену.
Прохоров лежал навзничь, смотрел в небо, сквозь облака изредка выглядывали звезды. Он думал о том, что где-то там есть другие миры. Там, возможно, тоже живут люди. Они так же рождаются, умирают, гибнут в войнах, как и здесь, на Земле. И тут же подумалось, что там, в одном из далеких миров, в этот момент кто-то так же смотрит на ночное небо, видит мерцающий голубой огонек Земли и думает о том, есть ли на нем жизнь, Михаилу даже показалось, что он чувствует этот взгляд, прошедший через безвоздушное пространство, достигший его, вошедший в душу, несмотря на расстояние.
«Может, смотрит он на нас не просто невооруженным глазом? Может, у него есть какой-то чрезвычайно сильный телескоп? И он видит нас, плывущих в телеге по ночной дороге?» – подумал Михаил.
Но тут же вспомнилось и то, чему его учили на занятиях по астрономии, а ее преподавали в летном училище неплохо. В случае чего летчик должен уметь ориентироваться по светилам. Свет от звезд идет до Земли многие годы. А значит, и взгляд того разумного существа, который он прочувствовал, принадлежит невидимке. Носителя его нет в живых. Вот так же и с ними – бывшими узниками офлага. Смотрящий с далекой звезды в мощный телескоп пока не видит их, не подозревает об их существовании. Он созерцает мирное время. А когда сегодняшний свет с Земли достигнет его наследника, другого наблюдателя – и расскажет о войне, то и Прохоров, и Фролов, и Кузьмин уже перестанут существовать. Но свет, рассказывающий об их жизнях, будет идти от одной звезды к другой до бесконечности.
– О чем задумался, летчик? – спросил Кузьмин.
Прохорову не хотелось признаваться в том, о чем он думал. С одной стороны, собственные рассуждения казались ему величественными – думами о вечности. Но с другой, было стыдно признаваться в них. Товарищи могли не понять, поднять на смех.
– Да так, о доме думаю, – сказал он. – Далеко он отсюда, но кажется, что я все вижу. Вот только прошлое это или будущее, не знаю.
– О доме – это хорошо. О доме всегда вспоминать надо, – согласился Фролов.
Ехать – это не идти, куда веселее, да и продвигаешься быстрее. Даже хилый конь, которого согласился принять от польских крестьян в качестве отступного немецкий капрал, бежал довольно резво. Скорее всего сказывался испуг, столько хозяев у него сменилось в течение дня, что исчезла всякая вера в стабильность существования. А ведь что человеку, что животному важно знать, что ждет его в будущем, тогда и жизнь кажется более-менее спокойной.
Ночное небо понемногу бледнело, одна за другой гасли звезды. По низинам стлался утренний туман. Всю дорогу спали по очереди. Когда над горизонтом показалось солнце, ребром встал вопрос – продолжать ли движение и днем? Тут мнения бывших пленных офицеров разделились. Осторожный Кузьмин считал так:
– …ни в коем случае. Днем на дорогах появляются немцы. Одна такая встреча, и нам конец.
Фролов занял промежуточную позицию.
– Если связанного капрала найдут, немцы быстро сопоставят побег из лагеря под Ченстоховой и то, что трое неизвестных завладели телегой с конем. Следует коня отпустить. Он и побежит к своему дому. А сами пойдем лесом.
А вот Прохоров верил в удачу.
– Едем и в дневное время суток. Ты же сам, Илья, немецкую бумагу подправил. Есть шанс с ней проскочить, даже встретившись с немцами.
– Так-то оно так, – согласился Фролов. – А если не проскочим?
Спорили минут десять. Конь, уставший за ночь, в это время стоял, жевал овес, выбирая его из подвешенного на морду мешка.
– Вот кому хорошо, – осклабился Илья. – Жрать ему дают. А не дадут, так он и травку пощиплет. И, главное, думать не надо. Все за него люди решают. Скажут – будешь на немцев горбатиться, значит, хорошо, на немцев. На поляков – будет на поляков. Ну а теперь на красноармейцев работает. И никаких моральных сомнений он не испытывает. Никто его врагом народа или врагом Фатерлянда не назовет.
– Так то же самое и у нас в офлаге было, – поддел Прохоров. – Все за тебя решали, не спрашивали, на кого хочешь работать. Чего ж ты оттуда рванул на волю?
– Я не к тому клоню, – обиделся Илья. – Просто коню пособничество беглецам в вину не поставят, на расстрел не поведут. Будет работать, как и раньше вкалывал.
– Вижу, что в рядах нашего подразделения, – перешел на серьезный тон Михаил, – начались разброд и шатания. Я, как командир, могу решить все в приказном порядке…
Аверьянович промолчал, но его взгляд красноречиво говорил, что, мол, ты можешь приказывать, однако тут тебе не регулярная армия, у каждого в руках оружие, каждый добыл свободу своими силами. А если и держимся вместе, то лишь потому, что нас объединяет общая опасность. Прохоров решил не рисковать, в конце концов, командиром он назначил себя сам…
– …а потому предлагаю, чтобы наш спор решил случай, – сказал Михаил. – По-моему, это будет справедливо.
Илья глянул на Кузьмина, тот пожал плечами, понимая, что другим способом к общему знаменателю не прийти. Не дожидаясь, пока кто-нибудь вызовется вместо него бросить жребий, Прохоров сломал сухую веточку сосны, переломил ее на три части, зажал в пальцах.
– Тут две коротких, одна длинная, – выставил бывший летчик перед собой руку. – Принимаем вариант того, кто вытащит длинную палочку. Справедливо?
– Прямо тебе бирюльки какие-то, – поморщился Кузьмин.
– У тебя, Аверьянович, есть лучшее предложение? – спросил Фролов. – Ну, так и не умничай. Тащи.
– Не промахнуться бы, – Кузьмин поводил пальцами над палочками, словно отсчитывал их по какой-то, одному ему ведомой системе, наконец, вытащил, присмотрелся к ней. – А она длинная или короткая?
– Сейчас сам увидишь, – усмехнулся Прохоров. – Была б длинная, я б тебе об этом сам сказал. Теперь твоя очередь, Илья.
Фролов вытянул свой жребий сразу, не задумываясь. Его палочка оказалась точно такой же длины, как у Кузьмина. Они даже сложили их вместе, померили.
– А у меня длинная. – Михаил отбросил свою палочку в песок дороги, надеясь, что никому из его спутников не придет в голову поднять ее и померить с двумя другими палочками-жребиями – все три оказались бы одной длины.
Прохоров торопливо снял мешок с овсом, затянул тесемку в горловине, сел на облучок.
– Поехали.
– Дай лучше я конем править буду, – стал рядом Фролов.
– А что такое?
– Если немцев встретим, я с ними говорить стану. А вы молчать будете. Так больше шансов.
– Согласен. – На этот раз Прохоров понял, что Илья абсолютно прав.
Солнце поднялось довольно высоко, оно весело золотило песок дороги, стволы сосен. Пару раз навстречу попадались крестьянские телеги. Встречные неизменно настороженно здоровались. Беглецы предпочитали приветствовать жестами. Прохоров просто вскидывал ладонь, Кузьмин с важным видом кивал. А вот «полиглот» Илья уже вполне сносно научился произносить польское: «Чэсьць!» – что-то вроде русского «привет». Правда, не рисковал применять это умение в действии, практиковался, когда никого чужого рядом не наблюдалось.
– Ну, вот, а вы опасались, едем, как на экспрессе, без остановок, – улыбался Прохоров.
– Не сглазь, командир, – повернулся и сплюнул три раза через левое плечо Фролов.
– Ты на кого плюешь? На нас с Аверьяновичем, что ли? – продолжал улыбаться Михаил.
– На черта плюю. Он у каждого человека за левым плечом сидит и гадости ему подстраивает. Особенно если кто-то в неурочный час глупость сболтнет. Он тут же за нее ухватится. А за правым у меня ангел-хранитель. Ему честь и уважение.
- Убить президента - Максим Шахов - Боевик
- Гоп-стоп – дело серьезное - Максим Шахов - Боевик
- Непрощенный - Максим Шахов - Боевик
- Устранение строптивого - Максим Шахов - Боевик
- Полковник против полковника - Максим Шахов - Боевик
- Телохранители для апостола - Максим Шахов - Боевик
- Жизнь длиною в обойму - Александр Афанасьев - Боевик
- Расплата за жизнь - Эльмира Нетесова - Боевик
- Пробуждение силы - Сергей Самаров - Боевик
- Сестры. Мечты сбываются - Белов Александр Иванович - Боевик