Я — авантюрист? - Кирилл Фисенко

языка вместе с психологом заставлял бедняг разыгрывать жанровые сценки.

Полтора десятка человек сошли с ума. Они все слышали, видели, понимали, но ничего не хотели. Психолог обозвал это состояние эмоциональной каталепсией. После нескольких бесплодных попыток включить их в общественную жизнь Виктор назначил каждому отдельного сопровождающего, которые за руку водили этих несчастных на сбор хвороста, грибов, уборку территории и ли другие несложные однообразные работы.

Алёна взвалила на себя самое трудное бремя — воспитание детей. Двадцать с лишним ребятишек разного возраста весь световой день проводили вместе, занимаясь самообразованием и посильно трудясь под надзором пятерки взрослых. Остальной люд, кроме разведчиков, спешно обживал и благоустраивал лагерь.

Неожиданно из леса пришёл странный мужчина. Он выглядел, как умалишённый — в грязной и драной одежде, с лицом, покрытым многодневной грязью. В уголках глаз скопились катышки пыли, что бывает у персидских котов. Его накормили, попытались умыть, чему он яростно сопротивлялся, бормоча невнятные слова, похожие на молитву.

— Ну-ка, отпустите его, — приказал Виктор, улышав знакомое бормотание, и попросил мужчину. — Скажи, что тебе открыл господь. Ты же его слышишь?

— О да! Мы заслужили гнев господень, развратом и праздностью. Молить его надо было о спасении, ежечасно молить, чтобы снизошёл и помиловал. А мы? Не вняли его предупреждению, приняли ту войну за апокалипсис, а не надо было! Когда узрел он, что покусились мы на структуризацию пространства, возомнили, что механика есть сила человеческая, забыли о резонансе биосферы — тут он и показал нам проход через «ноль», как и при всемирном потопе. Но не ковчег спас, а чистота душ…

Психолог сделал Виктору знак пальцем у виска, шепнул:

— Рецидив религиозности. После введения вапамов все конфессии захирели, только старички и старушки по инерции в церкви ходили…

А патлатый мужчина разошёлся не на шутку, вещал уже в полный голос:

— Я вижу открытым сознанием, как идут сатанинские существа сквозь стены мира, но встречь несутся сонмы ангелов-хранителей с крыльями, как было при резонансе биосферы в минуту смерти Иисуса Христа, который прошёл программу спаситель. Было сказано: И земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись и, выйдя из гробов по воскресении ЕГО, вошли в святой град и явились многим… Идём же, братья и сёстры и мы в град святой!

— До Иерусалима путь далёк, — осторожно заметил Виктор, — надо бы подготовиться. Останься у нас, отдохни, а там и спутников найдёшь.

— Нет, — отшатнулся от него мужчина, — мне некогда!

Его не удерживали. Вечером того же дня несколько человек, слышавших фанатика, организовались в кружок, стали на колени лицом к заходящему солнцу и молились.

* * *

Расширенное совещание, которое провел Виктор, как только профессор собрал научную группу, выдало пессимистический прогноз на ближайшее будущее. Ждать помощи от государства, которое лежало в руинах, не приходилось. Следовательно, рассчитывать можно было лишь на собственные силы и ресурсы. Для этого Виктор и создал группы разведчиков, которые уже изучили окрестности, как свою ладонь.

Автоматизированный свинокомплекс перестал существовать во время землетрясения, но полусотня выживших животных добровольно пошла вслед за разведчиками и сейчас благоденствовала в обширном загоне, который получился из оползня. Создать там пруд не удалось — вода уходила в землю, зато огораживать пришлось чуть больше двухсот метров. Комбикорм из упавшей башни элеватора ежедневно таскала целая бригада женщин, заполняя временное хранилище и костеря почём зря безруких мужиков.

А те и сами страдали от недостатка привычных знаний. Вапам, то есть, внешняя память — зависел от серверов мировой сети, которая безвозвратно погибла. Из объяснений профессора Виктор так и не понял, почему вполне нормальные люди вдруг полностью утратили значительную часть знаний, сохранив двигательные навыки.

Например, четверо механиков сумели собрать странный на вид, но вполне грузовой автомобиль из четырёх, повреждённых рухнувшими стенами гаража. Однако завести его не удавалось, хотя аккумулятор исправно крутил двигатель.

— Да, он внутреннего сгорания, как бы, — подтвердил учёный, которого Водянов аттестовал спецом по теплотехнике, — но другой принцип, не поршневой. Нет, не роторный и не турбинный. Представьте раскалённый вихрь, который вращается и рождает электрический ток… Не можете? А я не могу настроить двигатель. Это дело механиков.

Потеря знаний превратила всех специалистов в дилетантов. Из более пространных объяснений профессора Водянова удалось понять, что люди обленились и не тренировали память, имея постоянный доступ к любым знаниям, кроме базовых. Давным-давно уже никто не учил в школе таблицу умножения или стихи классиков, которые прочно сидели в голове Виктора:

— Мой дядя, самых лучших правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил,

И лучше выдумать не мог.

Его пример другим наука…

В шутку продекламировав на совещании изрядный отрывок, «вожак стаи» удивился:

— Вы что на меня уставились?

— Ты актер? — с восторженным придыханием произнесла Алёна. — Никто, кроме них, не учит так много наизусть.

От неожиданности Виктор промолвился:

— В наших школах так было принято. Правда, потом образование пустили под откос, по американскому образцу. Как и культуру, разменяли на поп, — и закончил горькой шуткой, понятной лишь ему, — которая продукт розовых и голубых поп.

Ушлый профессор сделал вид, что ничего не понял, но когда все вышли, остановил «вожака»:

— Вы не наш, я был прав. Такое отношение к гомосексуальным связям было свойственно концу двадцатого — началу двадцать первого столетия. Виктор, я вас умоляю, откройтесь! Только мне.

— Хорошо, Сергей Николаевич. Полтораста лет назад я жил в городе Новосибирске, а потом оказался здесь, под Русаримом. Всё.

— Да… Как вы красноречивы…

Дверь распахнулась, впуская Гришу, который сразу напросился в разведчики — настолько стыдился людей после осуждения и публичной порки.

— Командир, поймали мародёров!

Глава шестнадцатая

…сон истаял, но радостней от этого не стало — увиденное в нём оставило непреходящее чувство опасности, заставило напрячься, держать себя в руках и таиться, непонятно от кого. Лёшка осторожно осмотрелся. Тишина и неяркий свет.

«Медпункт, ага. Значит, то был сон, кошмарный сон. Или воспоминания бывшего хозяина Гарды, всё же? Не спросишь ведь у медкомплекса — чего ради себя выдавать! А если тот умеет читать мысли? Сейчас как врубит тревожную сирену, как скрутит манипуляторами, как вызовет спецназ, как арестует!»

Робот молчал. Манипуляторов рядом не было. Лёшка унял панику, осмотрел себя, огорчился, что нагой. Осторожно сел, едва не застонав. Голова сейчас гудела сильнее, чем после редких пьянок. Тогда ней, особенно после новогодних каникул, плескалась тупая и тяжёлая муть, постепенно оседая на дно, если не взбалтывать. То есть, передвигаться предстоит медленно,