Библиотека географа - Джон Фасман

— Панда, — сказал я.

— Да, именно. Панда. Удивительное имя. Но его обладателя я не знал. Впрочем, не совсем так. Встречал как-то раз у Арта и Донны на одной из их богемных вечеринок. Это темнокожий джентльмен, не так ли?

Я неопределенно пожал плечами, поскольку никогда не видел Панду.

— Думаю, это был он, — сказал Остел. — Хм… Приятный парень, хотя и иностранец. Внезапно умер, насколько я понимаю?

— Его сбила машина и даже не остановилась.

Остел снял очки и уставился на меня, словно видел впервые.

— Правда? Неужели? Какой ужас! Кто-нибудь… хм… вызвал полицию?

То, как он произнес слово «полиция», свидетельствовало, что полицейские были для него людьми экзотическими — эдакими отчаянными парнями, носившими дешевые блейзеры и врывавшимися в дома с пистолетами в руках. Сомневаюсь, чтобы он когда-либо разговаривал с полицейским (кузены Олафссон не в счет).

— Да, полицию вызвали на место происшествия сразу после инцидента. Пока подозреваемые не выявлены. Свидетели никак не могут договориться, какой марки была машина и кто сидел за рулем.

— Ты звонил в полицейский участок?

— Звонил. Но там мне ничего интересного не сообщили.

— Очень жаль. Ну а если не считать всего этого — как продвигается твоя работа? — спросил он меня отеческим тоном.

— Спасибо, нормально продвигается. Не жалуюсь.

— Это хорошо. Ты слышат, что Веррил открыл в своем магазине овощную секцию? Должен тебе заметить, это вызвало в городе чуть ли не сенсацию. Кстати, ты в Клоугхем больше не ездил?

— Не ездил и пока не собираюсь. Такое впечатление, что все концы этого дела здесь или в Уикендене.

— Приятно слышать. Как я уже говорил, Клоугхем всегда был весьма странным местом. Я бы лично без особой необходимости туда не наведывался.

Я кивнул в знак того, что принял его слова к сведению, и вернулся к своему столу. Оставшуюся часть утра мы проработали в тишине, которую изредка нарушал Остел, когда проговаривал вслух фразу из своего сочинения, или я, когда стучал по клавиатуре компьютера, набирая вчерашнее интервью с Ханной. Должно быть, именно по этой причине ее образ все чаще появлялся перед моим мысленным взором. Чуть позже, когда я принялся считать часы, а потом и минуты, остававшиеся до нашей встречи, неожиданно обнаружилось, что из-за всего этого я совершенно не в состоянии работать. Остел, уйдя с головой в свой трактат о грибах, напевал что-то заунывное себе под нос, будто стонал подбитый камнем ястреб. Когда время приблизилось к полудню, мысль о предстоящем полноценном свидании с полноценной живой женщиной, к тому же очень красивой, настолько меня взбудоражила, что я не мог спокойно сидеть на месте. Я сказал, что хочу съездить к Веррилу и побеседовать с ним о расширении его магазина, и вышел из комнаты, прежде чем Остел успел попросить меня что-нибудь ему принести.

В шесть сорок зашло солнце, и сразу похолодало, а в воздухе повис туман. Вернувшись к себе домой и не зная, как скоротать время до встречи с Ханной, я прибегнул к проверенному временем средству — бросал в стену теннисный мячик, пока моя квартирная хозяйка не разразилась ответным стуком. Потом я посмотрел по телевизору «Новости». Новостные программы телестудий маленьких городов существуют, похоже, только для того, чтобы опровергать тезис о журналистике как виде деятельности, призванном показывать происходящие в мире изменения. Прожив два месяца в Линкольне, я пришел к выводу, что вечерние «Новости» здесь представляют собой почти неизменный набор сведений о пожарах, болезнях членов городского совета, победах футболистов местной школы, полученных ими травмах, новых схемах уплаты муниципальных налогов, изменениях в погоде и положении в турнирной таблице местной хоккейной команды. И так далее, в том же духе. Сегодня вечером главной новостью стало сообщение об открытии большого современного бакалейно-гастрономического магазина. Это означало, что люди, приезжающие в Линкольн на уик-энды, теперь избавлены от необходимости везти с собой деликатесы, которые они привыкли вкушать в Нью-Йорке. Когда в «Новостях» перешли к успехам местной школьной баскетбольной команды, вышедшей в четвертьфинал чемпионата штата, я выключил телевизор. Потом надел пиджак спортивного покроя — впервые после окончания университета (за многие месяцы постоянного висения в гардеробе он, казалось, уменьшился в размерах), пригладил щеткой свои непокорные волосы до состояния частичной покорности и вышел за дверь, подбросив вверх от полноты чувств связку ключей, которую, впрочем, не поймал, как намеревался, и вынужден был вылавливать из лужи.

Подъездная дорожка Академии Талкотта, имевшая форму подковы, была освещена стоявшими по обеим ее сторонам похожими на маленькие луны желтыми фонарями, и тянулась мимо принадлежавших академии зданий, выстроенных в различных архитектурных стилях — от раннего новоанглийского сельского (увитый плющом красный кирпич) до конструктивистского проекта Хартфорда семидесятых годов. В конце своего пути она упиралась в простые, из стекла и стали, задние двери. Ханна стояла за этими дверями и вышла, как только я махнул рукой и помигал фарами (зачем, спрашивается, я это сделал? Это не мой стиль, и раньше я никогда так не поступал. Тем более этот холодный дождливый вечер на стыке осени и зимы был, казалось, исполнен скрытой внутренней борьбы и противоречий, что на игривый лад отнюдь не настраивало). В заливавшем парковочную площадку мягком свете Ханна в своей зеленой вязаной шапочке с выпущенными из-под нее волосами цвета меда и с серебряными серьгами в ушах казалась существом прекрасным, загадочным и вневременным, напоминая некий сказочный персонаж вроде феи или зачарованной принцессы.

— Вы очень точны, — сказала она, забираясь в машину, — и это приятно. Пять минут назад я как раз закончила просматривать письменные работы своих учеников.

— На какую тему?

— Как обычно, музыкальную. Мне хотелось, чтобы старшеклассники написали о своих представлениях о контрапункте. Я проиграла им первую французскую сюиту, а потом композицию «Битлз» «Когда мне исполнится шестьдесят четыре» в переложении для кларнета. Новейшая версия, знаете такую?

Я не знал.

— Ну разумеется.

— Если судить по этим эссе, не уверена, что они правильно поняли тему. — Она посмотрела в зеркало заднего вида и провела пальцами по своим локонам, разделяя слипшиеся от дождя прядки. — Кстати, вы знаете, куда ехать?

— Нет. У меня топографический кретинизм. Могу заблудиться в двух столбах. — Она засмеялась — одно очко в пользу местной команды. — Вы мне скажете, как ехать.

— О'кей. Нам надо выехать на федеральную дорогу номер восемьдесят семь, а для этого повернуть… — Она неожиданно разволновалась и положила ладонь мне на руку. — Притормозите здесь, пожалуйста. У Святого Стефана.

Справа от нас высилась каменная громада церкви. Перед ней суетились двое мужчин в сутанах и накинутых поверх куртках. Они вколачивали в землю столбики с какими-то объявлениями и являли собой полную противоположность друг другу. Один из них был упитанным белым парнем с цветущей внешностью жизнелюба, второй — худым сосредоточенным чернокожим. Когда я притормозил рядом с ними, священники оставили свое занятие и подняли на меня глаза. Увидев в салоне Ханну, полный белый парень швырнул молоток на землю и подошел к машине.

— Вы только посмотрите, кто тут сидит! Привет, Ханна! Какой приятный сюрприз. Куда это вы направляетесь? Люк, ты только посмотри, кто к нам приехал! — повернулся он к своему приятелю. — Это мисс Роув!

Второй священник тоже подошел к машине, одарил Ханну вежливой улыбкой и поклонился. Она мимолетно улыбнулась в ответ, но заговорила не с ним, а с толстяком.

— Мы едем обедать. Познакомьтесь: мой друг Пол. А это преподобный Хэмпден. — Священник снял митенку и просунул в боковое окно машины вялую руку, напомнившую мне снулого карпа, даже не соизволив ответно сжать мою длань. Потом убрал руку из окна и быстро надел перчатку. — А это — преподобный Макгабо.

Чернокожий священнослужитель ответил мне энергичным рукопожатием и короткой фразой: «Очень приятно». Я не смог определить его акцент.

— Итак, ребята, куда вы держите путь в этот дивный вечер? — осведомился Хэмпден.

— В «Траут».

— Чудесно, чудесно… Отличный выбор. Скажите мне, Пол, вы местный?

— Нет. Но сейчас живу в Линкольне.

— Неужели? Фантастика! Чем занимаетесь? Какую церковь посещаете?

— Не сказал бы, что слишком часто хожу в церковь. Что же до моих занятий, то я работаю в «Курьере».

— Репортер, значит. Думаю, это все объясняет, — шутливо подмигнул он Ханне. — Представители современной прессы — народ настолько занятой, что не может обременять себя еще и хождением в церковь. Даже Арт и Донна не ходят в церковь, о других я уже не говорю. Хотя Арт — католик, и возможно, по этой причи… — Он замолчал на полуслове и выставил перед собой ладонями вперед затянутые в митенки руки, словно опасаясь, что я могу на него напасть. — Простите, я не хотел вас обидеть. Католик вы или нет, в данном случае несущественно… Просто сидящая рядом с вами Ханна бывает в церкви гораздо чаше прочих молодых людей. Не так ли, Люк? — Макгабо согласно кивнул, но Хэмпден даже не повернулся к нему, чтобы удостовериться в подтверждении. — Возможно, все дело в том, что ей приходится сопровождать в церковь представителей младшего поколения. Так, да?