Алмазное сердце - Ирина Шевченко

— Сана!

Голос Джеда заставил меня встряхнуться. Наверное, чары, которые использовал ворвавшийся ко мне маг, чтобы заставить вспомнить и говорить правду, разрушились ещё не до конца, и потому страницы книг и отрывки учебных лекций с такой чёткостью всплыли в памяти.

— Да–да, Тропы, — я попыталась забрать у него бутылку с настойкой. Никогда прежде не использовала спиртное в качестве успокоительного, но мне понравилось приятное тепло, от одного глотка разливавшееся по желудку, а затем и по всему телу. — Рассказывай.

— А что рассказывать? — оборотень обеими руками вцепился в бутылку и отдавать мне её не желал. — Мы прошли по тропе. Представляешь?

— Представляю, — я уныло смотрела, как остатки жидкости с бульканьем отправились в ненасытную волчью пасть. — Ты шаман, да?

— Кто? Я?

Самой в это не верилось. Да и на языке, уже немного заплетавшемся от выпитого, вертелся другой вопрос: хотелось бы знать, почему на нём из одежды только кусок белой тряпки, расшитой по канту маками и колокольчиками. Где‑то я её уже видела…

— Нет, я не шаман. Тропу может отыскать любой волк.

— Ну да, конечно, — я зевнула. — Волки они такие. Ходят этими своими тропами, где захотят. Детей пугают…

— Каких детей? — опешил Джед.

— Мне бабушка в детстве рассказывала. Говорила, что если я буду себя плохо вести, придёт серенький волчок и укусит…

— Укусит?

— Да, — зевнула я снова. — За бочок.

— Сана, — мужчина встряхнул меня за плечи. — Ты как себя чувствуешь?

— Спать хочется, — призналась я, укладываясь прямо на землю.

Земля тут почему‑то была мягкая–мягкая, хоть и холодная.

— Нельзя здесь спать, замёрзнешь, — непонятно с кем продолжал беседовать Джед. — Нужно хотя бы костёр разложить…

— Угу, — согласилась я: с костром будет теплее.

— У тебя в сумке есть спички? Или кремень?

— На! — я протянула ему огонёк на ладони — даже ярмарочные фокусники так могут, что уже говорить о почти дипломированной магессе.

А теперь — спать…

Джед

Сана подала мне яркий лепесточек, и пока я оглядывался в поисках какой‑нибудь веточки, на которую можно было бы «пересадить» огонёк, девушка уже уснула, а пламя соскочило с её ладошки на землю. Не тратя времени, я набросал сверху прошлогодней хвои, а там нашлись и ветки.

У костра было теплее, хоть вряд ли мгновенно отключившаяся лекарка почувствовала разницу. Она даже не заворочалась, когда я оттащил её подальше от огня и попытался уложить поудобнее: сказывались усталость и переживания последнего дня. Я и сам был не в себе: события разворачивались слишком быстро и слишком странно. Неудачный визит к ювелиру, разорённый номер, маг в маске и наконец — Тропа. Меня охватило ощущение нереальности, но болезненный щипок и горечь травяного настоя помогли убедиться в том, что это не сон. Сердце бешено колотилось, руки немного подрагивали, голова готова была взорваться от избытка накопившихся в ней вопросов. Во что я влез? Что будет теперь?

За сотни миль от Ро–Андира остался убийца и до сих пор ждёт моего возвращения Унго. Ещё немного, и он обратится в городскую стражу, а когда в доме никого не найдут, ему останется лишь сообщить о моем исчезновении отцу. Что он скажет? Когда‑то Унго поклялся хранить в тайне то, что я открыл ему об алмазе, и я верил, что клятву он сдержит. Не станет он рассказывать и о попытке ограбления Лён–Леррона, и о моих приключениях в Лазоревой Бухте: это не сделает мне чести, а тайлубиец всегда заботился и о моей репутации, и о спокойствии моего родителя. Так что, скорее всего, он выложит лишь факты. Вошёл и не вышел. Возможно, среди дознавателей найдётся соплеменник–метаморф и сумеет почувствовать, что мы с Саной ушли по Тропе. Тогда Унго не станет сообщать отцу, а будет дожидаться вестей от меня…

Собравшись с силами, я прогнал сумбурные мысли, заставив себя сконцентрироваться на проблемах насущных. Ночи в горах холодные, и мне удобнее было бы переменить облик — в шерсти всё же теплее, чем в скатёрке на голое тело. Но тогда не получилось бы поддерживать огонь, а это грозило Милисенте простудой, а то и чем похуже, если она после возьмётся сама себя лечить. Потому я насобирал ещё хвороста, присел рядом с целительницей и, не ломая больше голову безрезультатными размышлениями, погрузился в чуткий полусон — умение, свойственное волкам и метаморфам и доведённое мною до совершенства в ночных караулах во время службы в гвардии.

Когда небо на востоке посветлело, я встряхнулся, подбросил в огонь сухих веток и, отойдя от спящей девушки, всё же перекинулся: отдохнуть мы вроде бы отдохнули, а теперь нужно было подумать и о еде. Правда, мысль об охоте отбросил сразу: я не сомневался, что мне удалось бы загнать какую‑нибудь мелкую дичь, но освежевать тушку без ножа и приготовить мясо так, чтобы оно не вызвало отвращения у моей юной спутницы, мне вряд ли удалось бы. Сам я в звериной ипостаси не побрезговал бы и сырым мясом, но из солидарности с лекаркой решил потерпеть и поискать другую пищу. Потому я лишь взбодрился, волком пробежав по росе, окончательно согрелся и проснулся, вновь вернулся к людскому облику, обвязался, уже почти привычно, скатертью и пошёл к запримеченной во время пробежки черничной полянке — не самая сытная пища, но для завтрака сойдёт, а обедать я рассчитывал уже в посёлке.

Набрал пригоршню ягод и медленно с наслаждением разжевал, вспоминая их вкус — вкус детства. Такая черника только тут: вызревшая под северным солнцем, льющим свет сквозь высокие кроны сосен, впитавшая воздух гор и силу земли Снежного Волка. Ещё одна горсточка темно–синих бусин, и ещё одна — я готов был до заката обирать низкорослые кустики, забыв обо всем на свете. А если б ещё и грибов набрать! Белых уже сто лет не ел… Вспомнив о спящей неподалёку девушке, я мысленно отвесил подзатыльник не ко времени проснувшемуся мальчишке, как селянка в подол, набрал ягод в отворот своей юбки–скатерти, донёс их к Сане и аккуратно ссыпал на траву рядом с целительницей. После вернулся на полянку и собрал небольшой букетик из стебельков с мелкими светло–зелёными листиками.

Девушка и не думала просыпаться, а мне жаль было её будить. Чтобы дать ей ещё немного отдохнуть и самому в это время не покуситься на неприкосновенность черничной горки, решил просмотреть злополучные бумаги. Сейчас я был не в том состоянии, чтобы вдумчиво оценивать какую‑либо информацию, но полностью игнорировать источник всех бед было бы странно. Да и вдруг ответ лежит на поверхности и хватит прочесть несколько слов, чтобы во всем разобраться и решить, как быть дальше.

Пошарив в сумке, я достал стопку листов, но это оказались бумаги не из шкатулки, а те, что я прихватил со стола — по всему, документы моей спутницы. Оттягивая знакомство с тайнами покойной дэйны Виктории, я проглядел их. Письмо–характеристика расписывало дэйни Милисенту Элмони как прилежную ученицу, показавшую отличные результаты в теории и практике, и я не удержался от смешка, вспомнив уксус и масло. Следующий документ заставил меня недоуменно нахмуриться. Это была нотариально заверенная доверенность: Милисента Элмони перепоручала выполнение работ по договору найма некой Лисанне Дманевской. Это имя было мне откуда‑то знакомо, а сама доверенность была составлена неверно и не имела юридической силы — в прилагаемом тут же договоре найма чётко значилось имя Элмони, и передача обязанностей третьему лицу в условиях не оговаривалась. Прохвост–нотариус должен был знать, что доверенность на выполнение работ по такому договору будет незаконной. Но Милисента, видимо, тоже об этом узнала, раз уж поехала к баронессе Солсети лично. Очередной развёрнутый лист подверг предыдущую мысль сомнениям — паспорт на имя Лисанны Дманевской. Зачем Милисенте чужой паспорт? Тем более, что путешествовать по нему она вряд ли сможет: в документе помимо имени и возраста имелось подробное описание дэйни Лисанны. Рост, сложение, цвет глаз, цвет волос. За исключением последнего всё перечисленное соответствовало и самой Сане…