Проживи мою жизнь - Терри Блик

Анри задал встречный вопрос:

– Почему ты так заинтересовалась этим приятелем?

Майя безразлично ответила:

– Я вчера ходила на закрытие фестиваля. Я его там видела. И у меня появилось много вопросов.

Шамблен будто не услышал окончание фразы. Он вскочил, сделал несколько шагов, уставился куда-то сквозь стекло и, не оборачиваясь, выдавил:

– Май, ты всё-таки решилась. Monsieur Verlaine оторвёт мне голову.

В напряжённую спину стукнул вопрос:

– Это ещё почему?

Дёрнул плечами, стал вполоборота, всё так же поглядывая на улицу, словно там затаилась неотвратимая опасность:

– Monsieur Verlaine потребовал, чтобы я запретил тебе туда ходить. И чтобы я сделал всё, чтобы отговорить тебя. Задержать. Вымотать, – грустно улыбнулся и продолжил: – А я не уследил…

Майя тоже поднялась и остановилась на расстоянии шага, чтобы видеть глаза Шамблена:

– Анри, а ты не сказал ему, что это бесполезно? Что, если я решила, так и будет?

– Не сказал. Я никогда с ним не спорю. Я надеялся, что ты откажешься от этой мысли сама. Ты же понимаешь, что тебе в толпе небезопасно…

Майя потёрла пальцем внезапно занывший шрам на виске. Шамблен, уцепившись взглядом за это движение, скривился, как от зубной боли, и обречённо кивнул:

– Но история в Екатеринбурге – это не моя затея. Я ничего не подстраивал, клянусь тебе.

Верлен, впиваясь взглядом в заместителя, снова вспомнила непривычно эмоционального отца, его странное намерение купить взломщика, его механическую теорию цифровых следов и негромко сказала:

– Значит, мы можем допустить, что в этой истории замешан père? Можем, Анри, тем более что след оборвался как раз в Париже. И сейчас тебе нужно решить, ты будешь мне помогать или не будешь мешать? Я не отступлюсь. В этом деле слишком много белых пятен. Я намерена их раскрасить. Я сделаю это, со мной ли ты или стоишь в стороне. Иди, думай. Жду тебя через час.

Лицо Анри исказилось, будто он собрался заплакать. Но эта иллюзия длилась полсекунды, не больше, и вот уже заместитель уходит из кабинета с прямой спиной и поднятым подбородком.

Верлен, оставшись одна, снова едва заметно пожала плечами:

– Бог с тобой. Как решишь, так и будет. Я всё равно дойду до конца.

Снова села за стол и, понимая, что для работы этот час бесполезен, подвинула к себе листы бумаги, взяла карандаш и дала возможность кипящим мыслям выплеснуться через отточенный грифель.

* * *

Ровно через час дверь снова открылась. Майя подняла глаза и рефлекторно перевернула листы, заполненные карандашными очерками: солнечная пыль, танцующая на редких монетках в кружке для подаяний; дымчатый лунный свет, подсвечивающий призрачными каплями безлюдный балкон; очерченный молнией узкий профиль в сумрачном шёпоте дождя…

Анри приблизился к столу, но садиться не стал. Постоял, помолчал, откашлялся. Выдохнул:

– Monsieur Verlaine будет очень недоволен. Но я готов помогать тебе.

Эти слова, это решение стоили очень многого. Шамблен – доверенное лицо её отца. Но он также был и её другом. Он учил её стрелять, проходить полосу препятствий, сопоставлять и изучать, доверять интуиции, но не доверять людям. Он всегда говорил: «Бессмысленно верить человеку. Он, намеренно или случайно, всё равно предаёт тебя либо использует в своих целях. Не бывает бескорыстных и искренних. Поэтому чем меньше о тебе знают, о тебе как человеке, личности, тем ты в большей безопасности. Мне ты тоже не должна верить». Но Майя так и не разучилась доверять Анри. Поэтому, памятуя про крутой характер президента банка, просто сказала:

– Этические проблемы решать будем потом. В любом случае, тебе нужно будет поставить его в известность. Будет хуже, если отец узнает всё сам. Тогда тебе точно головы не сносить.

Заместитель кивнул, покатал желваки на скулах. Потом ещё раз кивнул и усмешливо брякнул:

– Я сегодня – китайский болванчик, киваю да киваю. Ну что, с чего начнём?

Майя поёжилась от внезапного озноба, разложила перед замом веер фотографий, постучала по ним карандашом:

– Прежде всего – сбор первички. Тебе достаются Константин, Владимир и любовницы нашей танцовщицы. Привлекай Костякова, пусть перетряхнёт имеющиеся базы, пошарится по сетям, кто они, откуда, какие доходы, какие проблемы. Не мне тебя учить. А Солодовым мне придётся заняться самой. Поговорю с Августом, осторожно выясню, откуда он взял этого типа. Начнём собирать на всех досье с самого начала. Да, и пробей, пожалуйста, как мы можем получить все копии протоколов их допросов. Можем купить, конечно, но надо ли? Выясни, в общем.

Анри кивнул, забрал фотографии и вышел: работы много, и она вся, мягко говоря, дополнительная.

Майя усилием воли задвинула подальше желание немедленно поехать к брату и погрузилась в отчёты, аналитику, данные и графики, время от времени бросая хищный взгляд на неподвижную точку «Фиата» в планшете.

* * *

После обеда машина Дианы двинулась по улицам Петербурга, останавливаясь в разных точках – гостиницы, вокзалы, скверы: скорее всего, идёт широкое русское прощание с зарубежными гостями. Верлен поглядывала на экран, осаживала себя, подлавливая на мысли, что после увиденного и пережитого вчера ей не просто нужно, ей хочется поездить и понаблюдать, как танцовщица вписывается в реальный мир. Почему-то казалось, что такое танго не может не изменять того, кто его не просто танцует, но – создаёт, творит, играет, живёт им.

Размышляла: «Всю жизнь только и занимаюсь, что рассматриваю чужие секреты под увеличительным стеклом. Но никогда прежде они меня не задевали, не были интересны. Только с точки зрения влияния на дело, на благонадёжность. Но здесь? Мне хочется подсмотреть эту диковинную, таинственную, удивительную чужую жизнь. Попытаться уловить мельчайшие детали, преображающие танцующих людей. Марта говорила, что танго – это страсть, свобода, квинтэссенция красоты, это – то самое настоящее, которое ты проживаешь только здесь и только сейчас.

Но что-то же от этой игры в жизнь (или от собственно жизни?) остаётся? Не может же быть, что творящие красоту за пределами танго такие же мелочные, гнусные стервятники, бьющие коленом в пах и кулаком под дых, и хорошо, если не толпой? Или – может? Как узнать, что случается с такими людьми, кто впускает в себя ветер, даёт ему разворотить тонкие рёберные стенки и дарит всем обжигающие струйки запредельной любви?».

Устав от скачущих образов и вопросов, подтянула к себе телефон. Покрутила его, выкопала из электронных мозгов номер Макса, решительно нажала вызов. Гудок, ещё, три, четыре … На пятом отозвался мягкий, тёплый, обволакивающий голос:

– Привет, красавица! Соскучилась?

Майя откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза, ответила: