Темная сторона Петербурга - Мария Артемьева

— Поздно, господин Гуссе! Мы обвенчались, — сказал Петр.

— Вы с ума сошли, молодой человек! Эта женщина больна. Она не владеет собой. Она — буйно помешанная.

— Вы плохой врач, если ставите такой диагноз совершенно здоровому человеку.

— Думаете, я ошибся? А как насчет вас, молодой человек? Вы-то сами в себе уверены? Посмотрите, кого вы называете своей женой. Анна, сними маску!

Петр обернулся: Аннинька, только что стоявшая перед аналоем со своим бледным фарфоровым личиком, подняла руки и… сняла маску. Простую белую маску без узоров и украшений.

— Анна?!

Нет, под маской оказалась уродливая старуха с головой, выложенной на блюдо испанского воротника из множества подбородков.

Увидав ее, Петр закричал, отшатнулся и упал… в оркестровую яму.

Очнувшись, он увидел себя в театре, возле сцены.

Вокруг него, освещенные белым лучом, метались разъяренные зрители, красные от кровавой росы, черные рты рвались в беззвучном крике. Где-то вдалеке на сцене мелькнул тонкий белый силуэт — Аннинька плясала среди буйствующих убийц.

Взревев, Петр бросился на сцену, пытаясь добраться до ненавистного Гуссе. Сомнамбулы рвали на куски тело мертвой старухи, а ужасный доктор, заметив Петра, кинулся за кулисы. Студент, не обращая внимания на руки, хватавшие его за рукава и полы одежды, чтобы остановить, бежал за преступным доктором.

Проскочив сцену и миновав холодный коридорчик, заставленный деревянными декорациями, он рванул на себя дверь.

Робер Гуссе был в комнате не один — с каким-то человеком, одетым с головы до ног в черное. Когда Петр вошел в комнату, оба собеседника повернулись и с удивлением уставились на студента.

— Господин Войтеховский, если не ошибаюсь? — сказал человек в черном.

— Да, я, — чувствуя себя странно и глупо, ответил Петр.

— Я — поверенный вашей тетушки. Она скончалась вчера, и, стало быть, все ее имущество и состояние теперь за вами. Соблаговолите принять и расписаться в получении.

Поверенный протянул Петру какую-то бумагу, указав место, где следовало поставить подпись.

Петр взял со стола перо, обмакнул в чернила и расписался. Он ничего не понимал. Голова его, будто ватой набитая, сидела на плечах как чужая, и все вокруг казалось ненастоящим.

— Господин поверенный! — произнес Петр, слыша свой голос как бы со стороны, гулким, исходящим будто из пустой бочки. — Вы юрист. Я прошу вас воздействовать на этого человека. Он преступным образом подвергает опытам и обманывает людей.

— О ком вы изволите говорить? — вежливо осведомился поверенный.

— О моей невесте, Анне Поляковой. Этот человек — ее опекун. Он мучает несчастную девушку и не позволяет ей выйти за меня замуж.

Петр и сам чувствовал, что во всем, что он говорит, как будто отсутствует логика, но остановиться не мог.

— Это мой обычный случай, господин Антонов. Я предупреждал вас, — сказал Робер Гуссе и, встав, подошел к Петру Войтеховскому поближе. Заглянул ему в глаза — Петр шарахнулся в сторону, но Гуссе крепко схватил студента за плечо.

— Не вырывайтесь, — ласково сказал француз. — Я понимаю ваши чувства. Но, видите ли… Дело в том, что вы очень ошибаетесь. С вами произошло несчастье — вы ударились на представлении головой. И все, что вы видели, — это всего лишь ваши фантазии. Болезненные игры вашего мозга. Анна Полякова действительно была моей подопечной. Но она умерла. От чахотки, четыре года назад. Аннинька, которую вы видели, существует только в вашем воображении. Это ваш навязчивый бред. С юношами, у которых умирают возлюбленные, такое часто случается, поверьте мне. Я знаю. Вы должны мне верить, потому что с моей стороны нет никакой корысти…

Завороженный его голосом, Петр стоял посреди комнаты каменным истуканом. Душа его ныла, истерзанная горем, голова пылала. Неожиданно краем глаза он подметил какое-то движение: оказывается, поверенный в черном костюме, ни слова не говоря, не попрощавшись, что казалось совершенно невежливо, собрал со стола подписанные студентом бумаги и приготовился улизнуть с ними.

Петр насторожился. А почему, собственно, поверенный принес мне эти бумаги от тетушки в театр, подумал он вдруг.

Да и вообще — что, собственно, это были за бумаги, которые я только что подписал здесь, не читая, не глядя, не понимая, что происходит?

Вспышкой мелькнуло воспоминание: безобразная старуха перед аналоем в церкви, он держит ее за руки. Тонкие руки, словно из костяного китайского фарфора, с синими прожилками…

— Я готов помочь вам. Я готов многое сделать, чтобы вылечить вашу болезнь, — Гуссе все еще разливался соловьем, заглядывая Петру в глаза.

— Я вам не верю. Аннинька жива, — глядя в лицо доктору, твердо заявил Петр.

— На самом деле вы мне верите, молодой человек, — грустно сказал Гуссе. — Вы просто не можете иначе.

Петр рванулся вперед, скинув тяготившее его тяжелое оцепенение. Француз отскочил в сторону, кинулся влево; Петр за ним, но вдруг натолкнулся на препятствие — прямо перед ним встало зеркало. Он поднял взгляд на свое отражение и не узнал его: лицо человека по ту сторону стекла укрывала маска. Простая белая маска без узоров и украшений.

Сияющая белая мгла наплывала со всех сторон. Петр застонал…

* * *

О происшествии, случившемся в театре спустя два дня, говорил весь Петербург и писали все газеты — хотя и по-разному.

«Невский обыватель» с возмущением обличал нравы:

«Предприятие господина Казанского перешагнуло уже всякие границы. Третий созданный им театр, что разместили на Литейном, является прямым подражанием парижскому театру „страшных пьес“ господина Анри де Лорда. Вероятно, основатель и предшественник и сам пожалел бы о таком „детище“, увидав столь грубую и пошлую подделку под созданный им стиль. В новой постановке „Злодеяние художника, или Белая маска“ господин Гуссе — человек с поистине извращенным вкусом — изобразил убийство художником своей натуры, юной девушки. Прямо на сцене, перед зрителями, актер, изображающий художника, желающего навсегда запечатлеть красоту возлюбленной, наложил на лицо актрисы белую маску из гипса.[10]

Каково же было потрясение зрителей, когда девушка, оставленная на время, чтобы маска эта затвердела, внезапно начала задыхаться и, дергаясь в смертельных конвульсиях, в кровь раздирать себе шею и грудь, пытаясь сорвать маску и глотнуть воздуха!

Какими же поистине зверскими чувствами обладает человек, допускающий подобные „увеселения“!

Ужасно, что такая безвкусица развлекает наших обывателей. Но вряд ли стоит удивляться, когда безнравственные идеи в искусстве подсказывают безнравственные поступки в жизни.

Некий молодой человек, вероятно, с уже сломленной и нездоровой психикой (полиция уверяет, что он был студент-химик), почему-то решил, что на сцене театра была на самом деле убита его знакомая. И, дабы отомстить за ее убийство, он изготовил бомбу и швырнул ее в карету француза-гипнотизера, когда тот покидал театр после представления. Иностранец убит, молодой человек покалечен и при смерти, извозчик и лошадь ранены. Пострадали несколько случайных прохожих.

Вообразите же, сколько еще подобных студентов-химиков имеется в Петербурге?!

Многие из них, как известно, увлечены новомодными и весьма вредными европейскими веяниями, такими как спиритизм, магизм, нигилизм. Молодые люди затевают у нас тут клубы самоубийц. Они стреляются и вешаются. Они склонны к унынию и больны неверием. И вот этих-то маломощных бледных детей новорожденного XX века господин Казанский намерен развлекать ужасами, окончательно сводя с ума несчастных безумцев!»

«Криминальный листок» пытался расследовать дело в собственном ключе:

«Бомбист умер, не приходя в сознание. Лицо и руки его так изуродованы, что до сей поры никто не опознал его личности. Его похоронят на средства города, как бродягу.

Смерть эта — большая потеря, в том смысле, что теперь мы можем никогда не узнать истинной подоплеки всей трагедии.

Через Министерство иностранных дел мы навели справки о погибшем Робере Гуссе. Известно, что он учился у знаменитого доктора Шарко в школе Сальпетриер. Два года назад взял из польского дома призрения какую-то сиротку и удочерил ее. Впоследствии оказалось, что за девушкой имелись права на богатое российское имение под Калугой. Но к тому моменту, как ей можно было бы вступить в наследство, девица — весьма слабого здоровья — уже скончалась от чахотки.

Больше ничего разузнать об участниках чудовищного происшествия не удалось».

Но самые удивительные и далеко идущие выводы сделала, как ни странно, финансовая газета — солидные «Биржевые ведомости»:

«Мы должны признать, что цивилизованное человечество заскучало, — писал известный аналитик-обозреватель. — В условиях новой эпохи развлечения — наиболее востребованный предмет коммерции.