Знак Дракона (сборник) - Сергей Казменко

Без нас оно ни существовать, ни развиваться не могло бы.

Да и сейчас оно не больно-то развивается. Застыло на одном уровне. Ведь развитие, его темпы и направления определяются соотношением между стабильной информацией и информацией динамической, и чем больше доля первой, тем медленнее его темпы, тем труднее обществу реагировать на меняющиеся условия существования. Когда-то в древние времена, когда информация передавалась в лучшем случае со скоростью всадника, и ее объем был крайне ограничен, все существование устойчивых сообществ на огромных пространствах базировалось почти исключительно на стабильной информации на религии, на вере в то, что правят миром избранники богов, на законах, выработанных еще далекими предками и впитавшихся в плоть и кровь людей. Но менялись внешние условия, и все рушилось, потому что всякая стабильная информация может быть неверной, не соответствовать реальному положению дел. И в конечном итоге всегда побеждали те сообщества, где доля динамической информации оказывалась выше. Если, конечно, менялись условия обитания.

А сейчас эти условия снова меняются.

Йенг-хорн остался позади, и я стал постепенно снижать машину, увеличивая скорость. Включил светоусилители, чтобы лучше видеть поверхность. Сразу же далеко впереди яркой белой точкой показался купол Станции, и я направил машину в его сторону. Через десять минут я посадил ее у входа, предварительно облетев холм со всех сторон. Здесь, конечно же, никого не было.

— Мне надо кое-что забрать со Станции, — сказал я. — Ты, Эли, посиди пока в машине и не выходи — тут еще, наверное, порядочная радиоактивность.

Он кивнул в ответ, я отворил дверь и вышел. Потом просунул внутрь голову и сказал:

— Я вернусь примерно через час. Принесу поесть.

Я оставил все в машине включенным. Я не боялся, что он улетит без меня.

Внутри Станции все было, как всегда. Светло, тепло, чисто, сухо. Я скинул с себя грязную одежду, вынул все из карманов, сложил на столик около кровати, а тряпки сунул в утилизатор. Тщательно вымылся под душем. Когда я еще сумею сюда вернуться? Оделся во все новое, сверху натянул новую защитную форму из второго комплекта, вынул шлем и положил его у выхода. Прошел к главному пульту.

За время моего отсутствия не было принято ни одного сообщения, все выглядело тихо и спокойно. Я раскрыл сейф и достал оттуда бумаги с переговорами резидента. Ради этого я, собственно, и вернулся. Все заранее было сложено в папку и запечатано. Я положил ее рядом со шлемом, прошел на кухню и собрал всякой еды — побольше и получше. Все. Больше задерживаться здесь не стоило. Пора лететь на Континент.

Мы сделали привал на ночь на вершине одного из холмов к северу от поселка, а утром, сразу после завтрака полетели на восток. Через два часа впереди показался берег. Здесь, южнее Голубого Маонга, он был обрывист и высок, но между скалами обрыва и океаном на полторы тысячи километров протянулась полоса пляжа — самого грандиозного на Сэлхе. Когда налетает ураган, волны катятся по песку до самых скал, и нет спасения от них для того, кто не успеет отступить — улететь или вскарабкаться вверх по редким крутым тропкам, проложенным миллионами поколений обрывных ящеров, что откладывают яйца в горячий песок у подножия скал. Потом, когда из яиц вылупляются их личинки и на целый месяц заполняют полосу прибоя, охотясь за псевдорыбами, пляжи становятся недоступными и опасными. Но через месяц отъевшиеся личинки пятиметровой длины вновь закапываются в песок, чтобы за год подземной жизни отрастить себе по шестнадцать лап-присосок и превратиться в настоящего обрывного ящера — неповоротливое существо, питающееся лишь водой, воздухом и лучами солнца — и пляжи снова становятся безопасными. Пока не налетит ураган.

Я снизил машину до пятисот метров и полетел на юг вдоль верхней кромки обрыва. Где-то там, впереди, было несколько ферм, куда — я это знал наверняка — бежали многие с острова. Я никогда там не был, но фермы на Сэлхе никогда не прятались, наоборот, они выделялись на фоне фиолетово-зеленой растительности ярким цветом построек, и сочной зеленью полей и лугов. Я был уверен, что не пролечу мимо. Слева, всего в сотне-другой метров уходил вниз знаменитый обрыв, сложенный светло-коричневыми, иногда почти желтыми песчаниками. Кое-где он казался покрытым темно-красной рябью — это обрывные ящеры гроздьями висели на скалах, подставив солнцу свои фотосинтезирующие бока.

Через час мы достигли фермы Оланга.

Вечером, когда все население временного поселка собралось перед моим домом, я рассказал о полученной директиве. Я знал, что последует дальше. Я знал, что пройдет всего лишь несколько дней, и кто-то — неважно, кто именно — скажет:

— Единственное, чего я боюсь — это предательства.

Ночевали мы на вилле Гарраучи. Она совсем не пострадала, хотя сад, которым Гарраучи так гордился, зарос скхином, и желтеющие листья деревьев при малейшем порыве ветра падали вниз, усыпая желтыми пятнами молодую зелено-фиолетовую поросль скхина, которая достигала уже полутораметровой высоты. Если бы хозяин виллы был жив, он, наверное, не перенес бы этого зрелища. А нам было все равно. Никто даже не позаботился включить киберов для расчистки — надолго задерживаться здесь мы не собирались, возвращаться сюда — тоже.

Мы последний раз прочесывали остров.

План операции, даже сам ее замысел, рождался в муках. Не всем и далеко не сразу стала ясна необходимость ее проведения, не все из собравшихся в главном лагере на Континенте и сейчас поддерживали эту идею. Но как это иногда случается, в споре победили те, кто предлагал конкретный план действий. Противники же прочесывания не могли предложить ничего, кроме бездействия и ожидания для всех нас, возможно, гибельного.

Самым острым стоял вопрос о резиденте — ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы он снова вышел на связь с Метрополией. Подозревать следовало всех — в этом Эни Салдо был абсолютно прав. Из всех, кто собрался в главном лагере, один лишь я был на первых порах вне подозрений, но на этот счет я себя иллюзиями не тешил — ступи я хоть один-единственный раз внутрь Станции во время пребывания на острове, и наверняка найдутся люди, которые заподозрят меня в предательстве. Станция для меня теперь закрыта. Возможно, навсегда. Хорошо, что я успел тогда, в последнее свое посещение, привести все внутри в порядок, заменить аварийные блоки и уничтожить все лишнее — сделать это когда-нибудь позже мне, наверное, не удалось бы.

Я всегда отличался предусмотрительностью.

После долгих споров решили, наконец, что во время прочесывания, с самого первого момента нашей высадки на остров Станцию круглосуточно будут охранять четыре часовых. Это, конечно, не исключало того, что резидент сумеет прорваться внутрь силой, как не гарантировало и от того, что он уже находится внутри Станции или успеет туда раньше нас. Но в таком случае к нам он уже никогда присоединиться не сможет. Минирование гарантировало, что он не покинет Станцию до прибытия подмоги из Метрополии. О мине, что я установил внутри Станции, в шлюзе, говорить я не стал, чтобы не лишать резидента, если он находится среди нас, возможности на ней подорваться. Поэтому, когда прочесывание все-таки началось, один я был уверен, что Станция все еще пуста.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});