Под кровью — грязь - Александр Золотько

   – Я понимаю, – кивнула Маша, – у меня такое тоже бывает. А девочки про деньги не спрашивали. Ты же сам знаешь, что профессионалок сюда не пускают. Трахаться за бабки – на третий этаж.

   Это да. Это точно. Знакомясь с планировкой Центра и его режимом, Гаврилин поднимался и на третий этаж. Единственно возможным способом. И там он еще раз убедился, что любить за деньги можно только деньги. И что голая техника остается просто техникой, даже в голом виде.

   – Сейчас заплачу за кофе, – опомнился Гаврилин, увидев, что Маша все еще стоит возле него.

   – Потом, когда будешь уходить. Так что девочкам сказать?

   – Это они тебя послали?

   – Когда ты поумнеешь? Это я с ними поговорила. Не могу спокойно смотреть, как ты каждый божий вечер сам с собой в бильярд играешь.

   – Ну, спасибо.

   – Никто тебе их не навязывает. Поболтаешь, научишь играть, шлепнешь по попкам – что им, много для счастья нужно?

   – Маша, – строго сказал Гаврилин, – ты о ком беспокоишься, обо мне или о девочках?

   – Думай сам, а я скажу, что ты их приглашаешь к столу. И принесу им по бокалу кампари. За твой счет.

   – Так бы и сказала, что нужно делать план, – крикнул ей вдогонку Гаврилин.

   Что он, в самом деле? Совсем озверел. Чем меньше он будет вспоминать о делах славного воинства Палача, тем будет лучше. В первую очередь ему самому.

   И не исключено, что пара девчонок позволит ему не думать о том, что сейчас делают его подопечные. Он даже сможет, наконец, перестать представлять себе, как этот Центр досуга будет выглядеть в Рождественскую ночь после нападения группы Палача.

   Кровь

   Трупов в темноте видно не было, но Стрелок чувствовал их запах, запах давно не мытого тела, грязного тряпья и приторный запах крови.

   Кто мог знать, что этим вечером пара бомжей заявится ночевать на этот самый чердак. Не было их здесь накануне, их здесь вообще в течение недели не было.

   Стрелок и Блондин их бы и не заметили, если бы не вонь, исходившая от бомжей. Мужик и баба. Вернее, то, что осталось в этих отбросах от мужика и бабы. Слава Богу, что Блондин справился со всем этим сам.

   Стрелок не успел даже дернуться, когда Блондин метнулся в угол чердака, и через секунду оттуда раздался надсадный хрип. Потом вскрик, и к Стрелку из темноты метнулось что-то, ударило в грудь, обдало смрадом. Повинуясь инстинкту и брезгливости, Стрелок ударил ногой, словно отбрасывая от себя мусор.

   Нога попала во что-то мягкое, потом из глубины чердака вынырнул Блондин. Стрелок видел его силуэт на фоне светлеющего чердачного окна, сверху вниз метнулась рука Блондина, хлюпнуло, и волна нового запаха прокатилась по чердаку.

   Кровь. Стрелок сплюнул и посмотрел в окна напротив, в доме через дорогу. Штора задернута была неплотно, и в неприкрытую часть окна было видно край накрытого стола и людей, сидящих за ним.

   Стрелок осторожно положил ствол винтовки на подоконник и посмотрел через оптический прицел. Мелькнуло обнаженное женское плечо, атласный лацкан смокинга, породистое мужское лицо. Не то.

   Стрелок хорошо запомнил четыре лица на фотографиях. Этих убрать в первую очередь. Если не получится – кого угодно. Но лучше бы хоть кого-нибудь из тех, кто на фотографии.

   – Сколько время? – не оборачиваясь, спросил Стрелок.

   –Два еврея. Третий жид по веревочке бежит! – из темноты ответил Блондин. Ему доставляло удовольствие подкалывать слишком образованного и надутого Стрелка. Сам Блондин считал человеком простым и этим гордился.

   Жить нужно просто и со вкусом. И делать все, что хочется. И плевать на все остальное. Кто не спрятался – я не виноват. Решения должны быть всегда простыми, а прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Эта аксиома было почти все, что Блондин запомнил из школьного курса геометрии, и она же замещала для него все философские концепции мира.

   По прямой! И если кто оказался между ним и его целью – ему же хуже. Блондин сносил препятствие и шел дальше, мгновенно забыв о происшедшем.

   Если он чего-то не любил в этой жизни, так это умников. Умники все усложняют и выкобениваются, блин, а из себя ничего не представляют. Ничегошеньки. Вот как этот человек с ружьем.

   Герой пришить кого угодно на другом конце улицы, глядя через стекляшку. А вот так, чтобы лицом к лицу, чтобы ткнуть пером прямо в горло или влупить в упор из обреза двустволки. Обосрется, падлюка.

   После того как пришил второго бомжа, вернее, бомжиху, Блондин присветил себе фонариком, чтобы убедиться в ее смерти, луч он направил вначале на лицо трупа. Ударил он ножом несколько раз, один удар, как видно пришелся в легкое, на губах бабы пузырилась кровь. Мелкие пузырьки, словно красная пена, собирались в уголках рта и все еще шевелились, лопаясь.

   Потом Блондин вытер нож о тряпки, оставляя пятна, а потом, как бы случайно, направил луч фонаря на лицо Стрелка. Бледный, губы крепко сжаты, будто он пытается удержать то ли зевок, то ли позывы к рвоте…

   – Я спросил, который час, – мертвым голосом сказал Стрелок.

   – Со своим часами нужно ходить, – ответил Блондин и, присветив себе фонариком, посмотрел на циферблат, – у нас еще есть сорок пять минут. Ты вообще, собираешься стрелять сегодня? Или как?

   Стрелок не ответил, снова наклонившись к прицелу. Он старался не реагировать на дебильные шутки Блондина. Старался не реагировать внешне, потому что вульгарность и глупость Блондина в душе его коробила.

   Не человек – гнойник. Может думать только о выпивке, жратве и бабах. Ему не понять, что самому Стрелку противно вот это копание во внутренностях своего ближнего, что Стрелка интересует азарт вовсе другого рода. Точно и аккуратно. Чтобы сразу было ясно, что сделал это мастер, человек с железной волей и крепкими нервами.

   Люди на другом конце траектории полета пули были вовсе не людьми, а только целями, возможностью продемонстрировать его талант. Стрелок не чувствовал себя властителем человеческих судеб, он получал удовлетворение от того, что был безошибочен, что мозг его умел рассчитать все составляющие точного выстрела, и что тело в момент выстрела действовало слаженно и эффективно. Такому как Блондин этого не понять.

   Стрелок увидел, как кто-то на той стороне улицы сунулся к окну. Правильно. Всегда в застольях наступает момент, когда всем становится жарко и открывается окно. Стрелок ждал этого момента, и этот момент наступил.

   Оконная рама открылась вовнутрь и потащила в сторону штору. Отлично. Стрелок смог увидеть весь стол и всех людей вокруг него. И три из четырех лиц на фотографиях. Теперь нужно действовать быстро, пока кто-нибудь не сообразит, что так можно нарваться и на снайпера.

   А снайперов за декабрь в городе стали бояться. Это было для Стрелка самой высокой оценкой его таланта. Деловые и не очень теперь стараются не появляться на открытом месте и окна на первых этажах держат занавешенными. А те, что покруче, предпочитают зашторивать и окна на пятом этаже, как вот хозяин квартиры напротив. Спохватится или нет? Во всяком случае, нужно торопиться.

   Стрелок плотнее прижал приклад к плечу. Дистанция для него мизерная. Он привык к более сложным заданиям. Вот сейчас он продемонстрирует им всем скоростную точную стрельбу.

   Прицел скользнул вдоль стола, прикидывая цели. Трое из тех, кто на фотографиях. И еще у него останется семь патронов для остальных. Сможет он сделать десять из десяти?

   Палец лег на спуск. Сердце забилось было возбужденно, но он несколько раз медленно вздохнул, и сердце снова стало работать размеренно. Голова ясная, каждая клеточка тела гудит от напряжения.

   Десять из десяти. Десять из десяти.

   Палец аккуратно потянул металлический полумесяц спускового крючка.

   Грязь

   Агеев очень хотел, чтобы его кто-нибудь узнал. Вот, например, бармен. Чтобы его скучающий взгляд вдруг превратился в испуганный, чтобы бутылка, из которой он разливает водку по стаканам, выпала из его руки, грохнула о стойку, чтобы стаканы со звоном разлетелись вдребезги.

   Агееву нравилось, когда его боялись. Он даже понял, что с теми малолетками в увольнениях развлекался только потому, что они, испугавшись, были готовы сделать все, что угодно. Они так пугались, заглянув в его глаза, что ему уже не нужно было применять силу.

   Но то были малолетки. За последние же месяцы он смог понять, что куда приятнее видеть страх у людей взрослых, сильных и самоуверенных. До встречи с ним.

   Нужно было только немного надавить, и души этих сильных и самоуверенных сминались расплавленным пластилином, с чавканьем выдавливались комками между пальцами. Его пальцами.

   Агеев мог в баре все закончить за минуту. Минута грохота, вспышек выстрелов, криков, звона разлетающегося стекла, острого запаха сгоревшего пороха. Всего за минуту.