СССР: вернуться в детство 3 - Ольга Войлошникова

его, я путаюсь в этих наименованиях) и отвезли два номера дядьке, который нашу семью фотографировал и фотки печатал — это ещё когда на квартиру ордер выписывали, помните? Обещала же я.

Количеству авторских экземпляров я страшно обрадовалась. Почему-то я думала, что будет как с детскими журналами — по одному, а тут правила другие, что ли? Всей родне задарила по экземпляру, кто «Роман-газету» не выписывал: дядям, тётям, папе, баб Лёле с дедом. Одну съездили, отвезли бабе Лиде с дедом Вовой, с которых книга была написана — это даже не обсуждалось.

Больше ничего сверхзанимательного в ноябре не происходило, и это к лучшему, я думаю.

Я ИДУ ДОКАЗЫВАТЬ, ЧТО НЕ ОЛЕНЬ

Десятого декабря первым утренним рейсом мама, Женя и Федька улетели в Улан-Удэ. Не знаю, как Женя воспринял моё предложение подкупить декана, но сумка у него была тяжёлая даже на вид. А ещё ведь чемодан. Одним словом, полетели.

Я немножко расстроилась, что по числам всё получилось именно так, потому как аккурат на десятое меня пригласили на очередное декабрьское заседание Иркутского отделения Союза писателей. И попросили принести с собой печатные издания, если они у меня есть.

Я не совсем поняла по телефону — имелось в виду: «в принципе»? Или всё-таки «на руках»? Не могли же они не знать, что что-то у меня точно издано — иначе из-за чего весь сыр бор? А учитывая, что публикации у меня были в основном журнальные, это всё получилось довольно объёмистое. Машины нет — Женя-то с мамой в Улан-Удэ! Папа там же, на сессии, Наиль на работе, Вовкин дед тоже… А такси хрен вызовешь! Я вообще не очень понимаю, как они работают. Самопроизвольно катаются, что ли, в «рыбных» местах? Как это всё переть???

Хорошо, хоть Вова со мной. Увязали мы периодику в пачки. Получилось ни фига не мало: «Пионер» за два года «Мастерилкиных», «Костёр» — год с «Железным сердцем» да пара более ранних рассказов, подшивка «Пионерской правды» с Морозовыми, восемнадцать номеров «Смены» с «Председательницей», да два толстых — «Роман-газеты», таких свежих, что запах типографской краски ещё не выветрился — с «Грозам вопреки». Ну, и поволоклись на общественном транспорте. Со стороны — чисто два пионера, собирающих макулатуру.

Я ещё и с профессорским портфелем — чёрным, кожаным. А всё потому что пришла мне в голову идиотская мысль, что со школьным ранцем будет совсем по-детски. А портфель мне недавно папа подогнал, увидел на витрине в Минске, когда ребят своих борцов на соревнования возил — и купил. Хорошо, у этого портфеля прицепной ремешок имелся, через плечо.

В портфель я сложила роман-газету, книжку про спортивные игры и кой-какие бумаги. Банты завязывать не стала (это не про портфель, а про косы, а то навоображаете щас себе странного), скрутила привычный по старой памяти узел на затылке. Нарядилась строго: любимая чёрная водолазка, чёрная юбка. По классике, одним словом.

Шла я на это заседание со смешанными чувствами. Было у меня отчётливое подозрение, что меня хотят погладить по головке и отправить «дозревать» до законных восемнадцати лет. При этом отрапортовать по восходящей, что «работа с подрастающей сменой проведена». Но не пойти тоже было нельзя — вроде как, проявить демонстративное пренебрежение… Короче, я шла, но как на схоластический диспут, к каковым испытывала заведомую изжогу.

Суетливая мадам, в прошлый раз осчастливившая меня югославской машинкой, и в самом деле оказалась секретарём.

— Добрый день! Проходите! Проходите! Вот тут можно раздеться — и во-о-он в ту дверь! Через пятнадцать минут начало. Там увидите столик для выступающего, располагайтесь, решили, что ваш вопрос рассмотрим в первую очередь, чтоб не держать, а потом уж…

Что ж, огромное вам спасибо и за это. Терпеть ненавижу ждать.

В небольшом зале пустели расставленные полукругом стулья. И напротив этого полукруга — стул и столик, очевидно, для меня. Можно было почувствовать себя председателем или подсудимым — в зависимости от внутреннего настроя. В сторонке стоял стол с разложенными письменными принадлежностями — не иначе, фиксировать будут, для истории. Ну, и для порядка, само собой.

Вовка помог мне развязать и разложить газетные и журнальные пачки и слегка приобнял:

— Мне остаться?

— Да, наверное, не разрешат, — усомнилась я.

— Ну, я тогда в соседнем зале погуляю, там какая-то выставка. Если что — кричи.

— Ага.

Это шутка, если вы не поняли. Однако, настроение почему-то было соответствующее. Я от нечего делать пересчитала стулья в дуге. Двадцать. Вряд ли в Иркутской секции союза писателей состоит всего двадцать человек? Хотя, кто их знает. Я решила остановиться на версии, что тут заседает типа актив. Как они будут принимать решение, если разделятся пополам? А-а-а, секретарь, наверное, тоже имеет право голоса.

Со стороны двери, выходящей в неизвестные мне внутренности дома писателей, послышались голоса, и зальчик как-то быстро наполнился людьми. Я внутренне сжалась и почувствовала неприятный холод в районе желудка. Фубля. Ненавижу, когда меня обсуждают…

И тут же подумала: да какого хрена! Я старше любого из здесь присутствующих как минимум раза в полтора! О, кстати, про портфель-то я и забыла. Я вытащила из портфеля два номера «Роман-газеты» и спортивную книжечку.

— Во всех этих изданиях имеются ваши публикации? — удивлённо спросил кто-то.

— Товарищи, погодите, погодите! — замахала руками забежавшая следом за толпой секретарша. — Регламент! Рассаживайтесь! Начинаем очередное заседание…

Дальше было нудное, спасибо хоть не чрезмерно длинное, вступление про присутствующих, и «на повестке дня», и ещё какие-то официозные слова, во время которых я успела остро пожалеть, что не пошла до непосредственно моего приглашения выставку с Вовкой смотреть. Единственным увлекательным событием было приземление толстого снегиря на ветку за окном, а вступление всё не кончалось, да сколько можно…

И тут наступила тишина.

Честное слово, я встала и начала говорить на чистом автоматизме, как только уловила трёхсекундную паузу:

— Добрый вечер всем. Прежде всего отвечу на прозвучавший вопрос. Поскольку в повестку дня включён пункт о моём вступлении в союз конкретно писателей, здесь представлены только те публикации, в которых я выступаю именно как писатель.

— А есть и другие? — с некоторой насмешкой спросил кто-то.

— Конечно. Те, в которых я являюсь иллюстратором. Не думаю, что сегодня это существенно. Итак, товарищи, меня зовут Шаманова Ольга Александровна… — и тут в моей голове как будто щёлкнуло: чё ты скукожилась, как синий чулок на партсобрании? Вспомни про Саманту Смит! Будь как Саманта. Улыбайся!

И я улыбнулась настолько лучезарно, насколько позволила моя детская мордашка. Эффект получился удивительный. Лица признанных литераторов посветлели и смягчились. А я начала им рассказывать примерно то же, что и старшеклассникам на встречах — как и почему я решила стать писателем. Потом про книги, как говорится, хорошие и разные.

— И всё это — ты сама? — спросила дама, которую я про себя назвала «поэтесса». Ну, явно же поэтесса — худая, лицо сдержанно-несчастное, в меру одухотворённое, серенькая, стирижечка мышиная. И голос такой… надрывный.

— Не всё. Книга о спорте написана коллективом авторов. «Настоящая история Павлика Морозова» — в соавторстве с моим другом.

— Так, может, нам нужно было пригласить сюда и друга тоже? — многозначительно спросил сидящий с краю солидный дядька. И зашевелил бровями так, дескать: он-то, должно быть, и есть настоящий автор.

— Ой, а так можно? — «радостно» распахнула глаза я. — Это мой одноклассник, Вова Воронов, он ждёт меня в соседнем зале. Позвать?

Товарищи писатели переглянулись.

— Сегодня не нужно, — торопливо вклинилась секретарша, — этого у нас в повестке нет, возможно, мы рассмотрим вопрос на одном из следующих заседаний…

— Очень жаль, — покачала головой я. — С другой стороны, к следующим заседаниям как раз выйдет вторая его публикация.

— А твой друг — тоже пишет? — снова трагически заломив брови, спросила поэтесса. Вообще, странный вопрос, учитывая, что я только что сказала. Ну да, поэтессам свойственно странное.

— Мы пишем вместе. Редакция журнала «Костёр» предложила поработать над продолжением той книги про Железногорск, о которой я упоминала. Мы отправили рукопись второго тома, сейчас работаем над третьим.

— Но это же уму непостижимо… — подала голос ещё одна дама. — Вы представляете себе, вообще, какой это объём работы?

— Конечно, представляю, — засмеялась я. — Больше вам скажу, я даже веду свою статистику. С того момента, как мной было принято решение о начале писательской деятельности, прошло практически ровно два года. Объём изданных за этот период произведений составляет порядка семидесяти