Кольцо Пророка - Артем Рудницкий

более, с Кази.

‒ Да, Кази силен, ‒ уважительно сказал Баш-Баш. ‒ Своя частная армия, есть отряды и в Зоне племен. Власти их не трогают, опасаются. Партия у него ‒ о-го-го.

‒ По моим данным, ‒ осторожно заметил Галлиулин, ‒ Кази не станет мешать миссии Коромыслова. Использует ее, чтобы свое влияние усилить, Дзардана под себя подмять. В миротворцы вырядиться.

‒ Уже хорошо, ‒ потер руки временный поверенный. ‒ Но все равно масса неизвестных… Как безопасность обеспечить? А если кого-то послать с ним туда, в Зону? Для сопровождения. Ну, из ваших. Мидовцы для таких дел не приспособлены… Как бы так… Ну, не очень…

Джамиль Джамильевич говорил слегка бессвязно, словно сам с собой, но исподлобья бросал внимательные взоры на собеседника.

Галлиулин в усмешке вздернул брови. Он давно раскусил Баш-Баша.

− Кого-то пошлем, я же знаю кого. Ремезова. Но это все равно не гарантия. Сгинет вместе с Коромысловым, так нам за двоих отчитываться придется. А кто их пришьет, талибы или дакойты, это не принципиально.

‒ Пакистанский МИД заявил, что будет способствовать…

‒ Заявить-то заявил, только реально чего от них ждать… Ну, машину сопровождения дадут, до Мирам Шаха, не дальше. Им эта миссия не нужна. Злокачественную опухоль надо не лечить, а вырезать – они именно этого подхода придерживаются. И лить воду на мельницу Кази тоже не хотят.

Слушай, это же отличный анализ, готовая телеграмма, ‒ обрадовался Баш-Баш. Сделать мы реально ничего не может, так давай хоть телеграмму отправим. Шифровку. «Весьма срочно». Или лучше «Вне очереди». Сразу увидят, что мы без дела не сидим… Трудимся. Напишем, какая ситуация, что паки говорят, что Кази, а что в реале… Какие угрозы… Сделаем проект. А? Прямо сегодня и отправим, чтобы видели, как мы тут анализируем все и разрабатываем… «Птичка»28 улетит, и дело сделано. Пусть потом не говорят, что мы не предупреждали. Вот, все четко и ясно обрисовали, о всей степени опасности доложили… Какие к нам после этого претензии. А? За двумя подписями?

«Не такой уж он дурак, ‒ подумал Рашид Асланович, ‒ соображает… Хотя бы отчасти свою задницу прикроем». А вслух великодушно бросил.

Что ж… Можно и за двумя.

Галлиулин уже хотел распрощаться, когда Баш-Баш неожиданно сказал:

‒ А еще я, знаешь, вот что думаю… Отчего этот Коромыслов такой смелый? Может, потому, что не нюхал нашего пакистанского дерьма? И ему кажется, что все здесь просто цацки-пецки?

‒ А по-русски бутерброд, ‒ рассеянно добавил Галлиулин, но потом с нескрываемым интересом посмотрел на Баш-Баша. ‒ А мысль интересная. Нечто подобное мне Ремезов говорил. Если я правильно понимаю, ты хочешь предложить кое-что дельное…

***

Когда Хамзат проснулся, Ремезов накормил его бульоном, рисом и заставил проглотить таблетки, прописанные доктором. Юноша послушно выполнял предписания, однако в его глазах читались тоска и безразличие. Это объяснялось не только физической слабостью: Хамзат чувствовал себя одиноким, никому не нужным. Полулежал в кресле, говорил с болью и надрывом:

Я не хочу быть предателем, не могу… Это так трудно… невыносимо…

Мой мальчик, что за слова! Какой ты предатель! Наоборот, ты помогаешь своей стране. По-настоящему помогаешь. Мужественно, честно. Ремезов старался, чтобы его голос звучал уверенно и обнадеживающе.

‒ Нет… ‒ Хамзата передернуло, он поднял глаза на Ремезова и тот увидел в них горечь, издевку, отчаяние и ненависть. Это было настолько неожиданно, что Ремезов не сдержался.

‒ Ты что… ненавидишь меня? Почему?

‒ Я ненавижу себя! ‒ срывающимся голосом сказал Хамзат. ‒ Потому что вы купили меня. И я согласился… Это подло. Потому что… потому что я не верю, что Россия моя страна. У меня вообще нет родины. И, наверное, не будет. Я продался, потому что мне нужны деньги на учебу. Вы не самый плохой человек…. Я это чувствую. Но вы заставляете меня делать то, чего я не хочу. Поэтому я имею право тебя ненавидеть. Только себя ненавижу еще больше…

‒ Парень, ты запутался, ‒ нарочито бодро заметил Ремезов. ‒ Тебе надо успокоиться. Спокойно во всем разобраться. У тебя был нервный срыв, стресс… И что значит: Россия не твоя страна? Чья же еще…

‒ Я – кавказец, а Россия завоевала Кавказ. Двести лет назад. Но кавказцы не стали русскими, и Кавказ не стал русским… Все эти двести лет мы воевали. У меня вся семья погибла. Пришли солдаты и захотели отнять у нас телевизор, музыкальный центр, деньги… Отец сказал, что не позволит, и тогда его убили. Он был фотографом, не военным, оружия в руках не держал… А потом убили мать и всех.

‒ Послушай, мой мальчик, ‒ Ремезов склонился над Хамзатом, положил ему руку на голову. ‒ Мы уже обсуждали это и не один раз. То были мародеры, негодяи, да, такое случалось… Их ловили, отдавали под трибунал. Не ставь равенства между этим отребьем и Россией.

‒ Я не ставлю, ‒ всхлипнул Хамзат, ‒ но не могу считать Россию своей. И сейчас предаю свои чувства, свои взгляды, свою веру… Вы сделали меня шпионом…

‒ Что за чушь! Это называется сотрудничество. Мы напарники, товарищи по оружию. Ты собираешь сведения о радикалах, исламистах, тех, кто вместо нормальной жизни несет людям кровь и смерть. Ничего в этом подлого и позорного нет. Благодаря тебе мы знаем об отношении Кази к миссии Коромыслова. Что он поддерживает переговоры и установление мира. Это очень важно.

‒ Наверное… Но я не хочу обманывать, скрываться… Отец и мать не одобрили бы этого. У меня такое чувство, что я предаю своих родителей, память о них… А Чотча и Исмаил… Презирают меня, издеваются, избивают…

‒ Если бы они знали правду, то завидовали бы тебе, уважали.

Хамзат не выдержал и расплакался. Обхватил голову руками, его сотрясали рыдания.

Ремезов снова принялся его утешать, хотя не слишком это умел делать.

Конечно, тебе тяжело… Ты запутался. Но пойми… Если на меня в Москве нападут бандиты, ограбят… убьют или покалечат, не дай бог, конечно, я все равно не стану говорить, что Россия не моя страна. И буду делать все, что в моих силах, чтобы избавить ее от всякой нечисти… Это и ты должен делать. Мало ли кто кого и когда завоевал! Историю не изменить, и сейчас мы живем вместе. У нас одна судьба, так уж сложилось. Ты можешь не любить свою страну, но она все равно останется твоей. И ты это поймешь, рано или поздно. Трудно, да, никаких друзей, некому помочь. Но я-то помогаю!