Завещание фараона (СИ) - Митюгина Ольга

— Царь, я узнал, — склонившись к уху Агамемнона, шепнул он.

Успевший почти забыть о забавном эпизоде на площади, Атрид даже не сразу понял.

— Что узнал?.. А, ну да… — он устало улыбнулся и кивнул уже без видимого интереса: — Ну, рассказывай.

— Живут у западной стены. Хозяйство — так себе, ни то ни се. Не сказать чтобы нищие, но и богатыми их назвать нельзя. Соседи сказали, что девчонка сирота, афинянка только по матери. По отцу — не знаю. Говорят, приехала из Беотии, из Фив. За ней присматривает ее опекун, старичок. Египтянин. Вроде как друг ее отца. Живут в городе два года и уже получили гражданство… с помощью жрецов Афины. От тех я ничего толком не добился о причинах подобного покровительства, но, если ты дашь мне письменный приказ…

Агамемнон подавил зевок и махнул рукой.

— Не надо. Благодарю, Ипатий. Ты свободен. Можешь попировать с остальными или идти домой.

Советник поклонился и спустился с царского возвышения в зал.

Атрид встал с трона и направился к лестнице драгоценного черного дерева, что поднималась из пиршественного мегарона наверх, к антресолям, ведущим к жилым комнатам. Махнув сверху рукой соратникам и друзьям, царь попросил их не прерывать веселье из-за его ухода — и скрылся в своих покоях.

Огромная спальня была тиха и темна, лишь еле слышно снизу доносился шум продолжавших веселиться гостей. Лунные лучи ложились на ковры на полу, серебрили стоявшие на шкафах и полках безделушки, а огромное ложе тонуло в уютной темноте.

Небрежно бросив одежду на спинку кресла и стащив с ног сандалии, Атрид с наслаждением рухнул на прохладные простыни и вытянулся во весь рост.

Боги, как он устал!

Сон пришел быстро, но, когда Агамемнон вновь открыл глаза, за окном по-прежнему царила темнота. Отвыкнув в походах долго прохлаждаться, царь чувствовал себя полностью отдохнувшим и выспавшимся.

Судя по тишине, советники и царедворцы разошлись по домам — или отправились праздновать в город. Во всяком случае, снизу шума не доносилось. Наверное, даже рабы уже спали, утомленные застольем.

Наверное, лучше всего сейчас было бы снова заснуть.

Увы, сон никак не желал возвращаться.

Агамемнон ворочался с боку на бок, пробовал считать до ста, вспоминал Персию — ее снежные горы, солнечные города, быстрые бурные реки… Предания, легенды… Потом в голову стала лезть всякая чепуха. Да еще с улиц едва слышно доносились ликующие крики — Афины праздновали победу.

Поняв, что уснуть не получится, царь поднялся и, завернувшись в длинную белую хлену[2], задумчиво начал бродить по комнате.

Ему было немыслимо скучно.

Город внизу веселился: улицы заливал свет факелов, там звучала музыка, звенел смех… А виновник всего этого, царь, принесший Элладе победу, сидел один в темноте и скучал!

От такой мысли Агамемнон почувствовал себя брошенным и несчастным.

И снова на ум пришли персидские сказания — точнее, одно из них. О том, как какой-то царь — Атрид уже не помнил его имени — вместе со своим верным советником, переодевшись в платье простых людей, ходил по городу и узнавал, чем живут его подданные. Их думы, чаяния и разговоры…

Юноша остановился посреди комнаты как вкопанный и хлопнул себя по лбу:

— Боги! И я скучаю! Даймос, а почему бы и нет?..

Хоть раз в жизни повеселиться, как простой человек, узнать, чем живет обычный гражданин… А утром он вернется, и никто не узнает, что государь позволил себе такую мальчишескую выходку!

Отлично!

Юный царь проказливо улыбнулся, и в глазах его блеснул озорной огонек.

— Интересно, многие ли меня узнают?..

Он выскользнул из своей спальни и, осторожно ступая, чтобы случайно никого не потревожить громко скрипнувшей половицей, спустился вниз и юркнул на женскую половину, где жили рабыни.

Атрид направлялся к своей няне, которая жила в отдельной комнате.

Зайдя в темную спальню старушки, он склонился над постелью и осторожно тронул спящую за плечо.

— Няня! Няня, проснись. Проснись же!

— Что случилось? — сухонькая седая женщина в домотканом ночном хитоне вздрогнула и резко села на постели. — Кто здесь? В чем дело? Боги! — она наконец узнала своего воспитанника. — Агик?.. Что с тобой? Ты плохо выглядишь. Ты бледный. Тебе плохо, царь? Врача?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Юноша прижал палец к губам.

— Нет, Фелла, нет, — тихо и успокаивающе ответил он. — Благодарю тебя, все хорошо. Слушай… я ухожу.

— Куда? — ничего не понимала старушка. — Ночь же!

— Тс-с! — царь покачал головой. — Это мое дело. Дай мне простую холщовую тунику и обычные дорожные сандалии… А, и еще дорожную сумку.

— Куда ты собрался, Агамемнон?! — испуганно вскрикнула женщина, вскакивая с кровати. — На кого ты похож? Посмотри на себя, ты как тень из Аида: бледный, глаза горят; что это за простыня на тебе?

— Протри глаза! — с досадой прошептал Атрид. — Это не простыня, это хлена. Чувствую я себя прекрасно. И не беспокойся. Утром я буду здесь.

— Царь! — возмущение старой няни не знало предела.

— Довольно! — уже строже прервал ее владыка Эллады. — Я не намерен болтать с тобой и уж тем более — просить твоего позволения. — Он снова улыбнулся старушке, смягчая свою резкость. — Давай быстрее мне какую-нибудь старую одежду. Я при-ка-зы-ва-ю! — он даже пританцовывал от нетерпения.

Кряхтя и ворча, Фелла направилась к стоявшему в углу сундуку, и через пять минут царь переоблачился в серую поношенную тунику чуть выше колен, на ноги нацепил простые сандалии из грубо выделанной кожи и перекинул через плечо ремень потертой холщовой сумки. В таком наряде он, взглядом поблагодарив няню и бросив ей через плечо: «Никому ни слова!» — выскочил прямо через окно в сад.

— Куда?! — крикнула ему вслед Фелла. — Дверь же есть!

И, всплеснув руками, сокрушенно покачала головой:

— Ну, совсем еще мальчишка! — проворчала она про себя.

Дело в том, что между Атридом-при-людях и Атридом-человеком существовала огромная разница. Высоко требовательный к себе и к другим, умный, дальновидный политик и военачальник, в личной жизни царь все еще оставался сумасбродным мальчишкой, из головы которого окончательно не выветрились предания о благородных героях Персее и Тесее, о мужественном и сильном Геракле и о трепетно влюбленном в свою Эвридику Орфее. И, конечно, как всякий нормальный человек, он старался подражать своим героям. И сейчас шел по ярко освещенным ночным улицам праздничного города — одинокий, счастливый, в предвкушении чего-то необыкновенного…

[1] Таргелион — одиннадцатый месяц аттического года, соответствует второй половине мая — первой половине июня. В момент действия романа — май.

[2] Хлена — одежда, длинный плащ. Иногда так называли и род пледа.

Часть 2. Глава 13. Вторая встреча

Афины веселились. Вся жизнь сейчас сосредоточилась на центральных площадях и улицах. Там искрились огни факелов, раздавались крики и смех, гремела музыка. Пахло медовыми пирогами, жареной пшеницей, скворчащими на огне колбасками. Торговцы работали вовсю, и прилавки ломились от сладостей, орехов и изюма, лент и детских игрушек. Агамемнон смешался с толпой, веселился и шутил, два раза его почему-то приняли за вора и пришлось улепетывать, потом он влез в уличную драку и был выкинут с площади со словами: «Еще раз здесь увидим, щенок, отправим собирать асфоделы!»[1]

Агамемнона это происшествие позабавило. Разумеется, он мог бы легко раскидать толпу пьяных бездельников, но ведь царь решил сегодня ничем не отличаться от простого человека, обычного горожанина — а простой горожанин не обладал ни подготовкой, что давалась аристократам, ни военным опытом, накопленным царем в сражениях. Поэтому, рассмеявшись, Атрид просто поднялся и отправился на поиски новых приключений.

Настроение ничуть не испортилось. Юноша веселился от души.

Он долго бродил по Афинам. Дурачился, бегал и прыгал, как жеребенок, шутил и отвечал на шутки. Наслушался о себе самом самых разных добродушных сплетен.