Штурмфогель - Андрей Лазарчук

Он выпал на какую-то крошечную площадь с фонтаном, обложенным мешками с песком, сообразил, где находится (вспомнилось не название, а место на карте), отряхнулся и двинулся в сторону таверны «Бородатая женщина», до которой было минут сорок неторопливой ходьбы.

Ни дуче, ни немцы, ни американцы не могли перебороть контрабандистской натуры Лауро Гандони, бородатого хозяина «Бородатой женщины». Мерри знал это, использовал это и платил неплохо. Правда, фальшивыми рейхсмарками, коих американское казначейство отпечатало достаточное количество.

В Стамбул, решил про себя Мерри. Там я знаю, что делать…

Берлин, 24 февраля 1945. 9 часов

О том, что все идет как-то не так, Штурмфогель понял по шагам за дверью. Шел Гуго, но – подволакивая обе ноги.

Скрипнул замок. Да, действительно Гуго.

– Выходи, – мотнул он головой, стоя в проеме дверей.

Из коридора несло холодом и далекой гарью.

Штурмфогель медленно поднялся, повел плечами, сделал несколько сдержанных разминочных боксерских движений.

– Что неспокойно в славном городе Багдаде?

– Ортвин сбежал. Убив полицейского.

– Итальянского? – В это Штурмфогель еще мог бы поверить.

– Нет. «Эм-пи».

– Не может быть.

– Я там сам чуть не влип. Пойдем.

– Что, мне возвращено утраченное доверие?

– Частично.

– И можно наверх?

– Нужно.

Женева, 24 февраля 1945. 9 часов ЗО минут

Волков грыз ногти. Это была отвратительная привычка, от которой он давно уже не чаял избавиться. Он мог не отказывать себе ни в чем: курить любой табак, пить (разумеется, в меру), иметь женщин, даже глотать гашиш. Но всегда, когда до начала операции оставались считанные дни, он начинал грызть ногти.

Ах, как четко, как славно получилось с Мерри! Он мог похвалить себя за отличную работу. Даже дать медаль. «За отличную работу». Жаль, что в Стамбуле ребята будут работать без него – хотелось чего-то такого… остренького. Помимо того, что он просто любил Стамбул.

Но «где должен быть командир»? В тылу. На горе. Пока на горе.

Через два дня должна состояться еще одна встреча с информатором. И тогда уже можно будет ставить последние точки и черточки в плане.

Плане, который вдруг начал казаться ему необоснованно сложным. Да, хорошо одним выстрелом убивать трех-четырех зайцев. Но зачем это, когда в руках у тебя автомат? Хороший такой «томпсон»…

Все можно было сделать проще.

Или нельзя?

Или обязательно сажать лес, чтобы спрятать лист?

Он встал, потрепал по плечу Эйба – он все еще был подавлен, но уже распрямлялся понемногу – и взял телефонную трубку. Семь-семь-девять… Он вдруг понял, что запамятовал номер. Встряхнул головой. Предметы вокруг слегка поплыли, как если бы он был полупьян. Зато вспомнился номер…

Нет. Не звонить. Черт.

Черт, черт, черт!

Эйб смотрел на него – в глазах тревога. Волков приложил палец к губам, подбородком указал на дверь.

В полутемном коридоре они перешли на язык глухонемых. Эйб «выслушал» и кивнул.

Сейчас в Женеве собрались уже шесть членов группы «Экстра». Маленькую операцию провести было и можно, и нужно – хотя бы для отвлечения внимания. Потому что большая будет проходить совсем не здесь.

Волков знал за собой эту способность – иногда ощущать присутствие чужого «длинного уха»…

И сразу же в его голове прокрутилось несколько вариантов дальнейших действий. Главное – выбрать тот, при котором противник не почует слабину, фальшивинку, подыгрыш. Чтобы не понял Нойман, бесценный противник, кто на самом деле ведет партию…

Пусть у него болит голова о другом. А чтобы он не задумывался о лишнем, мы чуть-чуть ткнем его булавкой в задницу.

Очень болезненный укол: потеря наблюдательной базы и одного-двух-трех сотрудников…

Заодно и Эйб отвлечется немного. Слишком он умный, этот Эйб, и иногда в его взгляде что-то проскальзывало… И я его понимаю: кому охота быть «оберткой», ложной целью, подсадной уткой…

Догадывается или нет?..

– Все, я в Стамбул, – (подсказать! подсказать!) произнес Волков громко. – Наш беглец рванул туда. Без меня – носу не высовывать. Ясно?

– Первый раз? – мрачно отозвался Эйб. – Да, чуть не забыл. Приезжает сестра. Завтра утром.

– Которая целочка? Погонщица единорогов? Это хорошо. Смотри, чтобы твои кобели в последний момент не испортили девочку.

– Дро-озд… – укоризненно протянул Эйб.

– Виноват! – Волков откозырял по-польски. – Дозвольте удалиться?

– Когда ждать?

– Через два дня.

Он вышел из усадьбы, которую группа снимала якобы для киносъемок, и поймал такси – желтую пузатую машину на разлапистых колесах.

– К вулкану, – и протянул шоферу пятидесятифранковую бумажку. – Побыстрее.

Неподалеку от вулкана – тут уже чувствовались жар и сера – был оборудован эллинг для большого четырехмоторного гидроплана. Через два часа после того, как Эйб получил задание, «Лили Марлен» – так назывался гидроплан – взял курс на юго-восток. Но целью его был отнюдь не Стамбул – точнее, не тот отдаленный, но великолепный район Великого Города, который по старой памяти именовался Константинополем…

Древний Магриб – вот куда был проложен курс.

Берлин, 24 февраля 1945. 14 часов

– По всему выходит, что Ортвин либо уже в Стамбуле, либо на пути к нему. – Нойман потер кулак о кулак. – Гуго старший, Штурмфогель на поводке, в усиление берете группу нашей красавицы Гютлер – во главе с нею самой. В общей сложности – девять человек. В Стамбуле вам дадут в усиление еще пятерых оперативников гестапо – папа Мюллер обещал. И на встрече с Ортвином будет присутствовать помощник военного атташе… Что ты морщишься, Гуго?

– Я морщусь? Это мой тик. Не знаю, что-то тревожит. Ведь Турция объявила нам войну…

– Пустая формальность. Подонки. Стелятся под англичан. Посольство как работало, так и работает.

– Я не только об этом. Вчера заходил Штирлиц – ну, который у Шелленберга бог по радиоиграм, – и предлагал выпить за победу. Был уже вечер, но все равно. Я даже не думал, что Штирлиц пьет. Не понимаю. Наверное, Шелленберг о чем-то догадывается.

– По-моему, даже сам шеф о чем-то догадывается… В общем, так, если вы не привезете мне материалы на крысу, то мы в таком дерьме, из которого нас даже победа не вымоет. Все ясно?

– Трудно поймать крысу в темной комнате, – в мгновенном полутрансе сказал Штурмфогель. – Особенно если это кошка…

– Что? – повернулся к нему Нойман.

– А? Не знаю. Что-то сказал?

– Ты выдал афоризм.

– Да-да-да… сейчас. Померещилось такое…

Но тут в дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, всунулся секретарь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});