Рискнуть и победить (Убить демократа) - Андрей Таманцев

— Кто?

— Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.

— И чтобы я стал губернатором, — добавил Антонюк. — Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все-таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.

— Если вы победите.

— А вы сомневаетесь?

— Семь процентов отрыва — не слишком много. Антонюк снисходительно усмехнулся:

— У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов «Яблока» не получит. Они призовут своих избирателей голосовать «против всех».

— Вы уверены?

— Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.

— Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?

— Неважно. Важен сам факт.

— Лев Анатольевич, машина вас ждет, — деликатно поторопил капитан Смирнов.

— А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, — отметил Антонюк.

— В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.

— Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. — Антонюк не без торжественности пожал мне руку. — Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.

— Сейчас я в этом не сомневаюсь.

Капитан Смирнов проводил «Волгу» с будущим губернатором и помахал мне:

— Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.

Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.

Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами.

Туман уравнивал «мерседесы» и «Жигули».

Бестелесный свет.

Огни на болоте.

* * *

«Обошлось».

Твою мать.

Это для тебя, капитан, обошлось. А для меня не обошлось. Потому что мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер «пассата», был тот самый.

Смуглый. С приплюснутым носом.

В зале ожидания автовокзала было немноголюдно. Редкие пассажиры, опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В камере хранения вообще не было ни одного человека.

Я набрал шифр и открыл ячейку.

В ячейке не было ничего.

Совсем ничего.

Пусто.

Пусто, как… Как. Никак. Просто пусто, и все.

Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.

И я уже догадывался кому.

Но это было не мое дело.

Не касалось оно меня.

Ни с какой стороны.

Ну, разве что… Суки.

Глава четвертая. Фигура умолчания

I

Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до высшего предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом. И он воспользовался этим способом. Он сказал:

— Я занимаюсь расследованием смерти вашего отца. Помочь в этом можете только вы.

Если вы скажете «нет», я немедленно уезжаю, но в том, что смерть вашего отца останется нераскрытой, будете виноваты только вы. И никто другой.

Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя на квартире, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив «пассат» за пару кварталов от дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:

— А вы к кому? К Комаровым, что ль?

Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее — начало шестого вечера.

Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей — свет, в котором идти-то было трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.

Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли. Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся.

Оставался открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого, заявивший, что Комарова убили по ошибке — должны были убить его, а не отца, убийца просто спутал. Они были примерно одного роста, оба грузные, основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а «дипломаты» у них и вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила жена Юрия — для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов же для покушения на Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом, покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.

Это заявление сына потерпевшего было подарком для следователя. Он с чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где томились «висяки» или «глухари» — дела зависшие, практически не имеющие шансов быть раскрытыми. Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к чему, так что можно было спокойно заниматься другими делами, которых здесь, в портовом балтийском городе, было Предостаточно.

Материалы следствия не помогли Пастухову представить картину происшедшего.

Во-первых, он далеко не сразу понял смысл милицейских протоколов, написанных таким языком, что болтовня его Настены на их фоне казалась поэмами Пушкина.

Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку — совсем крошечная: жить можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.

Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал: дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым Пастухов недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А это означало, что убийца — местный, свой.

На него никто не обратил внимания именно потому, что он был свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого интереса.

В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что киллера такой квалификации в городе нет.

Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с «мокрыми» делами, но там каждый раз присутствовали разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал. Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.

* * *

На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону, возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и уставленном картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова, маленькая остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату. По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.