Катастрофа. Том I - Н. Тасин

Ни один из заболевших не выздоравливал. Это была мертвая хватка: раз вцепившись в свою жертву, страшная болезнь разжимала свои цепкие когти только тогда, когда несчастный испускал дух.

Особенно сильное опустошение производила эпидемия среди беднейшего населения, в частности, среди беженцев из провинции, которые жили скученно, в бараках, амбарах, а еще чаще среди развалин разрушенных домов. Смерть как бы задалась целью разредить население Парижа, который, несмотря на тысячи ежедневно уносимых жертв, продолжал задыхаться от избытка приливавшей крови.

Новые, импровизированные кладбища росли с каждым днем. Вокруг Парижа тянулись длинные ряды свежих общих могил. По соседству с живым городом вырастал город мертвых, который все плотнее заселялся за счет живого, — огромный, тянущийся на километры некрополь, в котором тысячи и тысячи парижан ежедневно находили успокоение от пережитых ужасов.

Работы по извлечению трупов из спусков в подземный город пришлось приостановить, так как большинство рабочих становились жертвой ужасной эпидемии и в свою очередь разносили заразу по всему городу. Оставшиеся в спусках трупы были залиты известью и всякого рода дезинфицирующими веществами, а сами спуски герметически закрыты в ожидании момента, когда снова можно будет приступить к работам. Мертвецов наглухо заперли в огромных глубоких склепах, чтобы защитить от них живых.

19 мая, рано утром, разразилась буйная весенняя гроза. Тысячи мощных токов сталкивались в воздухе над самым городом. Казалось, что рать огненных воинов в огненных колесницах скачет по небу, забрасывая друг друга ослепительными огневыми стрелами. От их титанической борьбы содрогалась земля и испуганно разверзалось, до самых своих сокровенных глубин, небо. Гулкими раскатами, с буйным задором, проносились над землей удары огневых стрел об огневые доспехи.

Потом начался ливень, — обильный, долгий, упорный. Небо, казалось, плакало неземными слезами над несчастьями земли. И эти слезы принесли земле облегчение: воздух очистился, и люди, в первый раз после ряда долгих мучительных дней, вздохнули свободно, всей грудью. И то, что стало вдруг возможно дышать легко и свободно, казалось им таким огромным счастьем, что они подолгу вбирали в легкие воздух, как если б они никогда еще в жизни не испытывали такого наслаждения.

Дождь шел почти без перерыва часа четыре подряд, как если бы небо задалось целью основательно очистить и промыть землю. Потом, после передышки в несколько часов, снова разразилась буйно-веселая, пьяно-задорная гроза с ливнем.

— Неужели и сегодня прилетят зоотавры? — спрашивали себя люди, с тревогой всматриваясь в темное, грозно нахмурившее брови небо.

Там, за этими низко нависшими тучами, чудились притаившиеся чудовища, выжидавшие момента, чтобы ринуться на землю. Иногда та или иная туча принимала на мгновение смутные очертания зоотавра, и страх сжимал сердца смотревших на небо людей.

— Зоотавры! Зоотавры! — раздавались тревожные крики.

— Ничего подобного! — возражали люди с более спокойным темпераментом, не так легко поддающиеся панике. — Это самая обыкновенная туча.

— Да нет же, это зоотавры, говорят вам! — настаивали более нервные. — Вот он сделал движение хвостом и повернулся на бок.

И они сломя голову бросались бежать, ища спасения от пока еще призрачной опасности.

Скоро зоотавры действительно появились. Их пока еще не было видно из за туч, но они уже пронизывали их своими длинными, таинственными прожекторами. Зыбкие столбы ослепительно-яркого света падали на город, упирались то в землю, то в крыши домов, то в церковные шпили, точно ища точку опоры. Озарявшие небо молнии резво наскакивали на них, но гасли при первом прикосновении к ним. Стало нестерпимо светло, светлее, чем днем; не было уголка, где люди могли бы укрыться от этого зловещего, чреватого тысячью опасностей света.

А еще через минуту, как бы послав людям предостережение, зоотавры, при блеске молнии и раскатах грома, ринулись на Париж.

XIX

Только через неделю удалось, наконец, совершенно очистить спуски от трупов.

Целых два дня после этого их вентилировали. Для того, чтобы усилить приток воздуха в подземный город, были устроены десятки новых отдушин. В разных концах поставлены были гигантские электрические вентиляторы, которые производили такой ветер, что находившиеся поблизости рабочие едва могли устоять на ногах.

По приблизительным данным, число погибших в эти роковые дни от зоотавров, эпидемии, пуль и в спусках, доходило до трехсот тысяч. Из живого тела Парижа с кровью был вырван большой кусок, и казалось, что он никогда не оправится от нанесенной ему раны.

Но жизнь берет свое. Мертвецы были похоронены и мирно спали на выросшем вокруг города гигантском кладбище. Толстый слой земли, отделявший их от живых, мало-помалу покрывался молодой, нежно-зеленой весенней травкой, которая как бы символизировала вечное торжество жизни над смертью. То, что покрыто землей, забывается, точно память человеческая не в силах пробиться через могильные холмы, перейти грань, отделяющую живое от мертвого.

С каждым днем живой Париж оправлялся понемногу от нанесенной ему страшной раны, забывал своих мертвецов и с животным эгоизмом думал только о том, чтобы спастись от нагрянувшей неведомо откуда беды.

Работы по сооружению подземного города возобновились с удвоенной энергией и быстро подвигались вперед. Тысячами копошились люди в недрах земных, темных и таинственных, никогда еще не видавших человека и встречавших его с враждебной неподатливостью. С жутким гулом отдавались удары буравов и машин о первозданные стены: изгоняемый из своего жилища человек стучался в новое жилище, стучался неутомимо, настойчиво, с упорством путника, которому некуда больше идти.

Дружно спорилась работа. Измученные непрекращающимися ужасами, парижане видели теперь единственное спасение в подземном городе и взялись за дело с энергией отчаяния. Работы производились в три смены, днем и ночью, без малейшего перерыва.

Комитет обороны долго не решался ввести ночную работу: боялись, что если спуски останутся на ночь не запертыми, в них, в момент налета зоотавров, ринутся охваченные паникой толпы, и повторятся ужасы памятной роковой ночи.

Стефен не разделял этих опасений.

— Парижане получили слишком тяжелый урок, — говорил он, — и, поверьте, будут теперь благоразумнее.

— Толпа всегда толпа, — возражали ему более скептически настроенные коллеги. — Когда она охвачена паникой, у нее перестают функционировать задерживающие центры.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});