Любовь на коротком поводке - Эрика Риттер

и не удастся ли ей незаметно украсть сюжет.

Тем временем я, впитывая всю эту согревающую сердцу ерунду, спрашиваю себя: что такого особенного в этих чудо-собаках? Тем более как она может получить материал от кого-нибудь вроде меня? Я что хочу сказать: моя жизнь полна чудес, перед которыми бледнеет францисканец Бобби. Возьмите, к примеру, парадокс моего поводка. Почему, когда она снимает мой поводок с полки, я весь исхожу потом от возбуждения? Несмотря на то, что поводок призван обуздать меня, хотя он может и отпустить меня на свободу. Вот такая тайна содержится в поводке: одновременно мое освобождение и мое угнетение, он мой верный спутник и строгий наставник.

Как же так получается, что я могу радоваться и тому и другому одновременно? Необходимо осознать, что без поводка не будет такой вещи, как прогулка. Но прогулка на поводке подразумевает невозможность дикой свободы, это исключено навсегда. И я никогда не устану удивляться таинству этого противоречия.

* * *

Это не Скотт Фицджеральд сказал, что признаком настоящего интеллектуала является его способность держать в уме две противоположные идеи одновременно? Не будучи интеллектуалкой, я понятия не имею, что он имел в виду. Я начинаю подозревать, что Мерфи знает.

Возьмем, например, его реакцию на поводок. Я четко заметила, что она двойственная. Сначала он ведет себя так, будто выиграл Гран-При — прыгает, лает, распускает слюни и подвывает. Но почти сразу же он опускает уши, покорно сгибается, чтобы я могла пристегнуть поводок к ошейнику, как будто вспоминает, что этот кожаный ремень длиной в два фута, по сути дела, обоюдоострый клинок.

Возможно, Фицджеральд ошибся в своем определении интеллектуалов, как ошибся, к примеру, и насчет комического потенциала таких действий, как отрезание галстуков у людей на званых обедах или попытки есть суп вилкой.

Возможно, способность одновременно держать в голове две противоположных мысли равносильна умению сидеть на корточках. Трюк для гостей, который способен выполнить любой недоумок, например Мерфи. Который, возможно, настолько глуп, что не понимает, что поводок, символизирующий прогулку, — это тот же самый поводок, который не дает ему возможности убежать. Было бы немного странно думать, что каждая прогулка, как бы туго ни был натянут поводок, еще один шаг к тому, чтобы вырваться и убежать, раз и навсегда.

Глава третья

— Как мне представляется, — делится Карен с аудиторией, — у среднего возраста одно настоящее преимущества. Вернее, ДВА. Эй, вы только гляньте на этих прелестных близнецов! Груди, верно? Впервые в жизни у меня начитают появляться сиськи, достойные своего название. Титьки. Буфера. Вымя. Да что угодно. Одна беда, если эта радость появляется у вас на склоне лет, они свисают до СЕРЕДИНЫ ТУЛОВИЩА. Видите? Интересно, может, этот возраст потому и называется СРЕДНИМ?

Господи, как может Карен нести всю эту чушь? Стоять на сцене и трясти своими сиськами перед незнакомым молодняком? Что это, реакция своего рода, парадоксальное отрицание факта путем громогласного о нем сообщения? Нет, я в это не верю. Даже в резком свете прожектора Карен выглядит моложе, чем она есть на самом деле. Ее грудь, хоть и не слишком большого размера, все еще высокая, как у девушки. И тем не менее мне никогда еще не встречался человек, так помешанный на идее старения, как она.

— Нет, серьезно, теперь у меня ЕСТЬ бюст, самый настоящий БЮСТ! Мое тело так СЕРЬЕЗНО обвисает, что мне пора начать носить на груди предупредительную табличку: «Возможно оседание содержимого в результате неправильного обращения». Бог мой! Разве вы не думаете, что мне ПОЛОЖЕН небольшой перерыв, скажем, на ЧАС, во время которого мои новые груди поведут себя порядочно и встанут ТОРЧКОМ? Ну, понимаете, перед этим длинным путешествием на ЮГ? Подобно престарелой паре пенсионеров, обвешанных багажом, которые медленно тащатся, очень МЕДЛЕННО, к выходу на посадку на самолет в Майами?

Хотелось бы мне делать то, что делает Карен — взять микрофон и откровенно признаться во всех страхах, настоящих и придуманных, в надежде получить отпущение грехов в виде волны смеха? Нет, я этого не хочу, совсем не хочу. Особенно если цунами восторженного хохота на самом деле, как в случае с Карен, — всего лишь отдельные смешки.

Чему я завидую, так это тому явному беспристрастию, которое она вносит в свою «работу». В сравнении со мной, послушно кующей слова в своей остывшей кузнице, Карен говорит то, что она действительно имеет в виду, и (очевидно) имеет в виду то, что говорит.

— Ладно, ладно, допустим мне отпущен всего лишь короткий час торчащих сисек. Нет, вы сечете? Представьте, как я свожу С УМА всех своих старых дружков с моей новой парой холмиков? Я имею в виду каждого мужика, с кем я КОГДА-ЛИБО встречалась, ясно? В мои более молодые и менее щедро ОДАРЕННЫЕ годы. Тех самых мужиков, которые всегда отвергали меня с помощью шести самых ЖЕСТОКИХ слов в английском языке: «Прости, детка, я любитель сисястых телок». Впрочем, ладно, ПРОЕХАЛИ. Потому что теперь я ОБОРУДОВАНА, верно? Я теперь звоню всем этим козлам, одному за другим, и ДРАЗНЮ их по телефону, рассказывая им о том, что они упустили. «О, привет, Дейв. Это Конни. Конни Запеканка. Совершенно верно — „доска — два соска“. Ты ведь так меня называл, радость моя? Только вот что я тебе скажу, Дейви. Теперь у меня не сиськи, а настоящие МЕДОВЫЕ ДЫНИ, понял? И они так весело топорщатся, что я ПОВЕРХ НИХ почти ничего не вижу, едва твой номер набрала. О да, Дейв, эти мои сиськи — настоящие. Никакой синтетики. Только пососи, и будешь жить долго-долго, понял, козел?»

Нет, беру свои слова назад. Ее беспристрастию, если это можно так назвать, совсем не стоит завидовать. Пока Карен в образе Конни Запеканки раскланивается и пытается исчезнуть со сцены, пока жидкие аплодисменты еще не смолкли, я сижу на своем стуле и недоумеваю, что мне ей сказать.

Любопытно, она хотя бы догадывается, насколько обнажена эта ее фантазия мести? Это может быть фантазией, но питающая ее мстительность — вещь вполне реальная.

Может ли Карен в действительности вот так позвонить кому-либо? Мне неловко даже думать, что может. И что я в качестве ее старой подруги Кэти могу сделать: похвалить ее за творческий успех или посмеяться вместе с ней над любителем сисястых телок по имени Дейв?

* * *

Как выясняется, Карен слишком зла на свою аудиторию, чтобы спрашивать, что я думаю об ее выступлении.

— Пошли они все, — заявляет она, гоня «фольксваген» по Версити-авеню и вжав в