Смута в Московском государстве - Коллектив авторов

Подобное же написание в самый час моего пленения было написано на хартии для клятвы нашей с иноверными некиим, чье имя «благодать»— Иоанн, дьяком по чину, рукою своею служившим святителю — Исидору, имеющему белый верх; ему повелел это сделать первый после него митрополит. Его враги возненавидели это его неугодное им писательство, бросив его за свои плечи и предав забвению; вместо же этого два тайнописателя, которые пристроились как наушники к врагам-еллинам и изменникам, восстали из зависти на того, кто первый составил клятву. То, что им было написано, хотя оно и было хорошо составлено, они изменили своими переделками, сделав то, что было угодно тем, и угождая себе в желании получить от них многие тленные блага.

Это писание из-за любви к клятве не было использовано после них, но мои предатели и изменники и скорые помощники чужим, переделав его, составили свое иное по их воле.

О вдовстве Московского государства

До избрания и нововоцарения воздвигнутого Богом от рода в род наследника царского, государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси, и до возвращения опять на Русь из Литвы того, также богом данного, правителя — доброго государева по плоти отца, великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Руси,— в то время земля наша может уподобиться — по двум притчам — некоей оставшейся после мужа вдове, которая находится во власти своих же собственных рабов, разоряется, разрывается и как бы по жребиям разделяется, наказанная этим по Божию усмотрению. Так в действительности и было. О ней здесь в сравнение и предлагается эта притча, а за ней другая — и обе правдивы.

Притча 1

Когда некая одинокая и бездетная вдова остается после мужа,— если даже она в супружестве и была прекрасной ему подругой или ее мужем был царь — человек властный и сильный, после него она имеет дом без главы, удобный к разорению, хотя и преисполненный всяких видимых благ,— только одного господина дома нет, а все остальное есть. Где владыки дома нет,— там дом, как тело без души: «Если и многие члены — по писанию — имеет», но «мертво без духа». Вышеупомянутая вдова не имеет у себя добрых помощников, ни заступников от наносимых «ей обид. Поэтому она становится прежде всего во всем зависимой и разоряемой выросшими в доме на службе ее мужу злыми рабами, так как в нравах своих они привыкли досаждать своим господам при их жизни и еще больше после смерти, когда они увидят госпожу оставленной мужем, сиротой, увидят ее бездетной и безродной и совсем беспомощной, не имеющей ни рода, ни племени и презренной друзьями, соседями и знакомыми. Даже и верных рабов она не имеет себе на услужение, а поэтому и бывшие друзья ее мужа скоро забывают ее добро. Тогда все ее рабы изменяют порядок своего рабского положения, скоро становятся непослушными, вводят свои обычаи и законы и служат, как захотят: ложатся прежде времени рано, наутро встают поздно и спят довольно, дольше, чем до начала дня; сперва они едва и кое-как начинают выполнять то, что она им повелевает, в словах и делах, и потом — во всем прекословить. Приказания госпожи ими отвергаются и презираются, а то, что им приказано делать, ее повеления оставляются неисполненными. Они сменяют имеющие обращение среди рабов одежду и еду, свойственные всем рабам. Противясь госпоже, они многократно отвечают ей неистово и, бросая ей в глаза свои нелепые речи, как бы камни мечут ей в лицо; они ранят ей сердце невежественным многословием своих рабских уст и языка, что воспринимается ею как стрелы, пущенные ими из лука. И по отношению к имению своих владык перед лицом своей госпожи они бывают неверны, нерадивы и небережливы; они являются стяжателями и злыми разорителями своих господ, у которых крадут и присваивают и всеми способами наполняют господским добром свои руки; и объедаются, и упиваются постоянно, и ежедневно устраивают — подобно Ироду — многолюдные пиршества с приглашенными,— смерть господина и разорение всей земли радостно считая светлым праздником. Не прошли еще установленные дни общего плача по отшедшем, а они уже украшаются одеждами, пользуясь в изобилии всем тем, что их потребностям несвойственно. Та пища, что им дается и установлена на ежедневное пользование, и отпущенная одежда вызывают у них — неблагодарных — ропот,— все им данное они осуждают; с такими же, как и сами они, рабами они заводят крамолы, а тех, кто им подчинен, избивают, раня даже до крови, или иначе друг друга сокрушают. А дом их собственного владыки не огражден от нестроения, и ворота в доме день и ночь не затворяются, что дает постоянную возможность пролезть внутрь волкам и другим зверям.

Своей постоянной радостью о том, что нет господина, они каждый день доставляют своей госпоже вместе с другими огорчениями большое страдание; кроме того, они — рабы — с приходом 40-го дня ожидают общего своего освобождения и роспуска. Эти же зло творящие рабы приводят с собою в дом на свои веселые пиршества из других дворов еще и других некоторых подобных себе,— чужих и неизвестных госпоже, чтобы вместе с ними расточать имение своего господина еще к большей досаде своей, потерявшей мужа, госпожи.

Одна у нее против них осталась многотерпеливая безоружная защита — коленопреклоненная молитва к Богу, с ударами головой, с частыми воздыханиями, а также теплые слезы Богоматери, в горести приносимые о ней, если прежде молитвами подвигнет скоропослушную в бедах христианам помощницу, явно обещанную вдовам от обн-дящих заступницу на ходатайство к нему до тех пор, пока устраивающий свое достояние Бог не поставит, подобно тому как в царстве, главу людям, человека, который мог бы хорошо управлять всею землею, и пока вездесущий не поспешит богомилостиво приклонить свои богопослушные уши к молитвенным словам своей матери, молящейся о мире. Он не терпит, если кто, страдая от бед, к нему вопиет, и не оставляет надолго без ответа его болезненное прошение. Если бы наша овдовевшая имела не только вскормленное, хотя и малое дитя, но лишь зачатое осталось бы в ее утробе,— с течением времени оно вышло бы из чрева, и если бы это был мальчик, уповая на его зрелый возраст, мать его с доброю надеждою ждала бы этого, предполагая, что, когда он утвердится в правлении как владыка, тогда ей, выносившей его, с его возрастом забылись бы все бывшие печали. Если же этого нет, то, значит, таков оказался конец развития их ранее указанного корня,— а потому и все прочее вместе с тем приостановилось.

Но, однако, строитель всего мира промыслом своего рас-смотрительного суда не задержит надолго такое неустройство, какое описано выше, не позволит колебаться из-за отсутствия главы такому, как бы всемирному дому, бывшему большим над всеми, но воздвигнет неизвестно откуда, как бы от какой-нибудь сокровищницы, и произведет, кого захочет, в наследники, потому что привык приводить все от небытия к бытию своим всесильным словом,— восставит откуда-нибудь иного и иначе, какими сам он знает судьбами. Если плод и не того же самого по породе благословенного корня, но хоть немного родственный настоящему царскому плоду, который вырос на лозе настоящего винограда, как масличный лист, он приближается к нему свойством по другой крови, а более того избранием по доброй воле; как Исаак, он по обещанию был определен наследником царям и тогда же был помазан и укрепился твердо. Он был готов после других дел по устройству земли, испросив у владычествующего всеми время и помощь, отомстить виновным за обиды и в первую очередь творившим зло рабам, которые разоряли, а не снабжали дом своего отечества, а также и напавшим на его землю врагам. Испросив время у владычествующего всеми, так как те и другие, о которых выше сказано, сложились вместе против него, желая зла, он шел, как владыка, найти то, что ему принадлежало, и всех тех кто ему работал, нашел дремлющими: они его не ждали, окончательно отчаявшись, что владыка придет,— по слову сказавшего; с них он всячески с истязаниями взыщет за расхищение дома и может жестоко погубить злых. За те радости, которыми они наслаждались, разбогатев с помощью расхищенных ими господских вещей, самовольно пируя и веселясь, как богатый в притче, и присвоив себе различные несвойственные им должности, царь, лишив их этих чинов и сняв с них, как с не имеющих брачного одеяния для возлежания, несвойственный им сан, повелит изгнать их из чертога и обречет их на вечный плач и прочее, так что они и сами скажут себе, говоря так: «Не во сне ли мы до этого питались, а теперь на самом деле начали мучиться?»— как об этом пишется, что червь их не уснет, и огонь их не угаснет. Псаломник, утверждая сказанное о таких злых рабах, трижды повторяет, что не быть им.

А то, что здесь было рассказано об овдовевшей госпоже и рабах и прочее изложенное выше в словах притчи,— не есть ли образ сиротства и нашей земли? И не такое ли было и в ней непослушание рабов, досаждавших ей во всем и заключивших взаимное соглашение с врагами о ее разорении и запустении, что на глазах всех нас и совершилось, и было. И еще до сего дня это совершается, и огонь еще не везде погас, но, местами погасая, в других местах разгорается и пылает. Этот вещественный огонь хорошо угашается невещественным; та же роса сегодня погасит и этот пламень, которая в древности сошла в халдейскую печь. Но такую росу для такого погашения привыкли сводить свыше вниз многие наши слезы, исходящие из глубины сердца, выливающиеся, как обильная вода, через очи и текущие быстро по щекам, растворенные в достаточной мере постом и частой молитвой с постоянными воздыханиями. Только они могут умолить владыку всех угасить такой пламень.