Эшафот забвения - Виктория Платова

Я искоса посмотрела на молодого человека.

– Что? – спросил Митяй, не поворачивая головы – Любуюсь четкостью профиля. Тебе говорили, что ты чертовски красив?

– Ты первая.

Мстительное “ты” звучало в его исполнении уничижительно я отвечаю тебе, я разговариваю с тобой, я даже могу трахнуть тебя, наевшись предварительно кураги и грецких орехов, но это только потому, что получил определенные инструкции на твой счет. Это не задело меня, но где-то в самой глубине моей остывшей, покрытой запекшейся кровавой коркой души вдруг возник крохотный росток интереса к этому бездумно-красивому парню, едва уловимое желание помериться с ним силами и попытаться приручить. На секунду я даже испугалась этого: безжалостная, привыкшая всегда добиваться своего, сучка Анна Александрова все еще жила во мне. Или я все еще была ею, ведь зло так привлекательно, а откровенный цинизм так сексуален.. Но ведь и Ева – та Ева, которая была до Анны Александровой, – ей в голову могли прийти сходные мысли. Все дело только в знаке, порок и добродетель всего лишь сиамские близнецы, не более того.

– Ты проводишь меня? – спросила я Митяя, когда он остановил машину у подъезда.

– А как ты думаешь?

– Думаю, что мне нужно быть готовой к тому, что, когда я в очередной раз устроюсь на унитазе, ты будешь дышать мне в затылок.

– Правильно думаешь.

…Мы поднимались на лифте в полном молчании – маленькое пространство кабины еще больше отдалило нас друг от друга; волны ненависти, исходящие от Митяя, накрывали меня с головой. Но я не придавала этому никакого значения: в свое время меня не только научили плавать, меня научили выплывать. Теперь я совершенно бесстыдно разглядывала своего конвоира. Между седьмым и восьмым этажами Митяй не выдержал:

– Ну что ты уставилась?

– Мне очень хочется спросить тебя об одной вещи.. Надеюсь, это не запрещено?

– Спрашивай – Ты такой красивый мальчик… Такой самодостаточный… Такой самодостаточно-красивый, что, наверное, сам себя трахаешь. И сам себе делаешь минет. Правда?

Несколько секунд Митяй молчал, переваривая информацию.

– А что такое минет? – наконец спросил он. Я не выдержала и рассмеялась. Это был нокаут, я лежала на ринге в синих атласных трусах и красной майке под номером тринадцать, с безнадежно сломанным носом. Браво, мальчик Митяй, ты увеличиваешь разрыв, три – один в твою пользу, придется использовать другую тактику ведения ближнего боя…

* * *

…Я открывала дверь в квартиру Серьги со смутным, малознакомым мне чувством возвращения после долгих странствий. Мы с Серьгой не виделись чуть больше суток, но за это время произошло убийство, успешно дебютировал щадящий вариант киднеппинга, и я, как всегда, умудрилась влипнуть во все эти истории. Теперь мне придется долго объяснять Серьге, почему я должна уехать – как раз накануне второго понедельника, обычного банного дня, когда я купаю Серьгу в ванне. От варианта с двухнедельным выбором натуры за версту несет липой, но ничего умнее мне не приходит в голову. Я даже не смогу поговорить с ним толком, тень Митяя, как тень отца Гамлета, будет незримо нависать надо мной. Это похоже на предательство, на бегство с поля боя, и Серьга обязательно заметит фальшь в моем голосе: слепые люди всегда замечают то, что не в силах почувствовать все остальные…

Но с самого порога в нос мне шибанул резкий запах чужих, незнакомых духов – это было что-то новенькое. Кто-то, должно быть, в сердцах разбил флакон – настолько силен был запах: я чувствовала его, несмотря на безнадежно утраченное из-за постоянного курения обоняние Гости. У нас гости. Не та ли кошечка, о которой предупреждал меня Кравчук? И не они ли сами запустили кошечку в дом?.. Митяй протиснулся в квартиру следом за мной, и я приложила палец к губам. Не стоит шуметь, мнительному Серьге совершенно необязательно знать о присутствии рядом со мной мужчины.

Никто не встретил меня приветственным окриком, хотя Серьга работал со своими самоубийцами только по ночам и время “Ч” еще не наступило. Я тотчас же обнаружила на вешалке в прихожей чужую женскую шкурку, от которой и разило духами: старенькая дубленка, младшая сводная сестра моего старенького пальто, заняла господствующие высоты. По ее виду я поняла, что она решила расположиться здесь навсегда.

Я пошла в комнату, на запах духов, не забыв постучать в предусмотрительно закрытую дверь. За дверью едва слышно играла музыка – “Дублин в моих слезах” Дейви Артура, серьезная заявка на перемены в жизни: Серьга ставил “Дублин…” в исключительных случаях, это была его самая любимая и самая сокровенная вещь. Любить ирландскую этническую музыку его научила еще незабвенная Алена Гончарова.

– Ну, щто ты, Ева, с ума сошла, щто ли? – услышала я голос Серьги, такой родной и такой далекий теперь, что на глаза у меня навернулись слезы. – Ну, щто ты скребешься там, как в сортирной очереди… Входи, я тебя кое с кем познакомлю.

– Останься здесь, – шепнула я Митяю и протиснулась в комнату.

Серьга орлом восседал в своем кресле, я даже не успела поразиться новому выражению его лица: по нему бродили тени всех самцов мира, выигравших локальную битву за самку. Рядом с ним, на стуле, в окружении каныгинских картин, сидела девушка. За то время, что меня не было, комната неуловимо преобразилась: бутылка шампанского на столе (бедный Серьга, судя по всему, тебе придется забыть о ядреном марийском самогоне), остатки почти свадебного обеда, плавно переходящего в ужин: с уныло-традиционным салатом “оливье” в качестве шафера и букетом пролетарских гвоздик в качестве дружки.

Девушка с трудом оторвалась от Серьги и посмотрела на меня ревнивым взглядом.

– Знакомься, Ева, это Елка. Час от часу не легче!

– Вообще-то мое полное имя – Эльвира, но для близких друзей – Ела. Или Елка. Или Елик, – пояснила девушка, все так же пристально глядя на меня.

Никаких Елок в близких друзьях Серьги не числилось.

– Вот как? Вы давно знакомы с Серьгой? – спросила я. Девушка приподняла белесые бровки и надула нижнюю маловыразительную губу маловыразительного цвета – она готова была расплакаться, как образцовая пионерка, которую не включили в образцовый отряд, заступающий в ближайшую среду на пост № I у Вечного огня.

– Давно, – ответил за девушку Серьга. – Ну, щто ты, в самом деле, Ева! Вечно устраиваешь допросы с пристрастием, народ пугаешь. Да, Елка, это и есть та самая Ева, о которой я тебе говорил.

– Ты забыл добавить, что я твой ангел-хранитель, – мстительно сказала я, непонятно почему испытав легкий укол ревности.

Серьга сделал вид, что не расслышал меня, маленький слепой дружочек, которому я читала Микки Спиллейна на ночь, которому я брила куцую китайскую бороденку и которого купала в ванне во второй и четвертый понедельники месяца. Серьга, единственный, кто еще связывал меня с прошлым, скрашивал настоящее и не давал никакой надежды на будущее. Серьга, безмолвный сторож кладбища моей души, незыблемый, железобетонный аргумент в пользу жизни… Я почти физически ощущала, как он стремительно уходил от меня – так же стремительно и безжалостно, как уходят все мужчины, – я даже слышала сейчас, как тихонько поскрипывают колеса его кресла…

– А у меня сегодня купили картины, – радостно сообщил Серьга; еще несколько дней назад, еще сутки назад, до этой чертовой пионерки Елика, он сказал бы “у нас”.

– Что ты говоришь!

– Да-да, – подтвердила Елик, – и дали пятьсот долларов.

– Опять продешевил, Серьга. Я же говорила, ничего без меня не делай…

Ревность Елика материализовалась, сразу же превратившись в толстую усатую дуэнью, угнездившуюся на галерке для просмотра трагифарса “Изгнание Евы из коммунального рая”; она придала не очень выразительному, почти безбровому лицу девушки пикантность и почти восточный колорит.

– Сергей – художник, он разбирается в этом лучше, чем вы, – с вызовом сказала Елик.

– Сдаюсь.

– Ну, щто ты, в самом деле, Ева, – попытался примирить нас Серьга, электрические разряды взаимной ревности, простреливающие пространство комнаты, все-таки пробили его бесчувственный, как соски девственницы, позвоночник.

– Да нет, ничего. Я думаю…

– Ела, как там твой пирог? – Серьга ненавязчиво подталкивал своего разлюбезного, но абсолютно бестактного Елика к кухне. – Еще не готов?

Пуленепробиваемая Елик наконец-то сообразила, что нам нужно поговорить, и удалилась из комнаты, надменно неся впереди себя срезанный подбородок записной неудачницы.

– Ну, ты и потаскун. Серьга, – только и смогла выговорить я, – стоило мне только один раз не прийти ночевать, как ты тотчас же нашел мне замену.

– Ты не понимаешь, Ева, – попытался оправдаться Серьга, – это не замена. Это серьезно.

– Кто это такая?