Синдром Феникса - Алексей Слаповский

Захватив из дома деньги, Георгий разменял пару сотен в первом же обменнике.

— Не люблю без наличности ходить.

После этого купил сигарет — самых дорогих.

Почувствовав жажду, купил бутылку пива — тоже самого дорогого. Впрочем, сделав два глотка, больше не стал:

— Теплое.

И сунул бутылку в урну.

И вот они опять в кабинете Кобеницына. Татьяна взяла на себя рассказ о случившемся.

— Как вы помните, у нас уже все стало налаживаться, жили, работали, все нормально, — начала она. Кобеницын не помнил этих подробностей, но кивнул. — И вот опять — случайно огонь я на него направила, лампу паяльную чинила, ну и…

— Синдром Феникса! — радостно воскликнул Кобеницын. — То есть опять ничего не помните, Георгий?

— Нет.

— Что ж, придется по новому кругу. Задавать вопросы и приближаться к истине. Заодно сравним с вашими предыдущими ответами.

Кобеницын раскрыл историю болезни, которую он держал у себя, не отдавая в регистратуру.

Но Георгий не стал дожидаться вопросов, протянул руку:

— Разрешите?

Взял папку, внимательно читал.

Вернул:

— Ничего определенного. Синдром Феникса какой-то… А лечили как?

— Собственно, лечения как такового в подобных случаях не предусмотрено. Если бы у вас были нарушены, к примеру, вазомоторные реакции или…

— Что значит не предусмотрено? — перебил Георгий. — Есть же какие-то лекарства для стимуляции памяти! Потом — снимок сделать головного мозга, эту… магнитно-резонансную томографию. Обследовать вообще. Вы это делали?

— У нас нет такого оборудования. И потом обычно в таких случаях никаких патологий и нарушений нет, так что…

— Короче, лечения не было, — поднялся Георгий. — До свидания!

Он вышел, а Татьяна, задержавшись, торопливо сказала:

— Вы не обижайтесь, сами понимаете, кому понравится то и дело память терять. Вы как думаете, он когда больше настоящий был? Сейчас или раньше?

— Не знаю, — хмуро сказал уязвленный Кобеницын. — И он не знает. Кроме “эго” у человека есть “суперэго”.

— Это как?

— Ну, есть человек как он есть, и есть человек как идеальное представление о самом себе.

— Ясно, — сказала Татьяна, ничего не поняв. Но переспрашивать не захотела — побоялась еще больше запутаться.

4

После этого пошли к Харченко.

— Ты вот что, — советовала по дороге Татьяна. — Ты лучше не говори, что снова память терял. Просто: как, мол, дела, как идет розыск? А если он начнет без доказательств тебе что-то предъявлять, ты с ним строже.

Но Георгий не нуждался в инструкциях насчет строгости, и без того вел себя вполне уверенно.

— Вы куда запросы разослали? — спросил он Виталия.

Харченко удивился:

— Даже так? Я еще и отчитываться должен?

— Не отчитываться, а информировать. Не собака потерялась, а человек. И что у вас за информация о моей якобы преступной деятельности?

Недюжинное чутье Харченко всегда подсказывало ему (практически безошибочно), когда человек, разговаривающий с ним, имеет право требовать, а когда попусту хорохорится. Теперь он видел: Георгий не хорохорится, чувствует за собой правоту и силу (неизвестно, правда, откуда эти правота и сила взялись и чем подтверждены). Однако сдаваться лейтенант не собирался:

— Есть данные вообще-то.

— Какие?

— Проверяем.

— Значит, конкретных данных нет, — сделал вывод Георгий. — А подозревать можно кого угодно в чем угодно. — (Харченко не мог не согласиться с этим.) — Вы сами-то сделали что-нибудь по установлению моей личности? Женщина вот рассказала: я пришел пешком, обгоревший. Вы хотя бы узнали, может, где-то пожар был поблизости?

Татьяна насторожилась: произнесенное Георгием постороннее по отношению к ней слово “женщина” могло вызвать у Харченко ненужные сомнения.

Но тот не обратил внимания: задели его профессиональную честь.

— Вы не из бывших следователей случаем? — спросил он.

— Я не знаю, из кого я, но порядки жизни мне известны! — ответил Георгий. — Если не хотите этим заниматься, я обращусь к вашему начальству, пусть примут меры. Вы, кстати, оформили это как-то? Или в устном порядке все происходит?

— А что оформлять?

— На вашем участке обнаружен человек с потерей памяти. Вы это как-то зафиксировали? Расследование начали? Или только в порядке личной инициативы запросы посылаете? Без отчетности?

Харченко и злился, и недоумевал. Он впервые видел человека, который требовал, чтобы на него завели дело и расследовали его жизнь. Жизнь всякого человека, знал Харченко, не безгрешна, и, если копнуть, непременно до чего-нибудь докопаешься. Следовательно, либо Георгий чист, что невозможно, либо он — значительная личность, хоть и не помнит этого. Шут его знает, может, он какой-нибудь политик, миллионер или еще что-то в этом роде? Придет в память — так отомстит, что на всю жизнь хватит. С другой стороны, почему, если Георгий в самом деле значительная личность, его до сих пор не опознали? А потому, сам себе ответил Харченко, что запросы были по Москве и области, а страна большая. И еще вариант: исчезновение некоторых персон до поры до времени настолько не афишируется, что милиция получает указание от высокого руководства помалкивать. И на запросы не отвечать.

Пока Харченко собирался с мыслями, Георгий вдруг сменил гнев на милость.

— Я понимаю вас, конечно, — сказал он, оглядев скудно обставленный кабинет. — Служба трудная, финансирование плохое. У вас даже компьютера нет. Ты выйди-ка на минутку, — велел он Татьяне, — а мы тут побеседуем.

Беседа длилась около часа.

Наконец Георгий вышел.

— Подняли сводки пожаров по району, — сказал он. — Сейчас подадут машину, поедем смотреть. Может, что вспомню.

— Как ты его уговорил? — поразилась Татьяна.

— А я не уговаривал. Просто напомнил о должностных обязанностях.

И так Георгий это сказал, что Татьяна тоже вспомнила о своих должностных обязанностях: ей вечером на смену выходить, хорошо бы отдохнуть перед этим. Но очень хотелось поехать с Георгием, посмотреть. И на места пожаров, и на его реакцию. Поэтому она все-таки попросилась:

— Может, я с тобой?

— Зачем?

— Ну, как хочешь…

Вышел Харченко.

— Скоро там, Виталя? — спросил Георгий лейтенанта совершенно по-свойски.

— Шоферов нет.

— А сам не водишь машину разве?

— Вожу, конечно. Лишь бы в гараже свободная нашлась…

— Найдется! — уверенно сказал Георгий.

Татьяна пошла домой, дивясь.

Настроение было смутным.

Если перевести ее мысли в слова, то выразилось бы примерно следующее: что ж это такое? Доведешь мужика до ума, до кондиции — а он опять как бы исчезает! Опять все заново начинать! Надоест, пожалуй. А главное — ради чего? Чтобы он себя вспомнил? Ну — вспомнит. И уйдет. Как пить дать уйдет, вон у него какой настрой — сплошная энергия!

5

Весь день Харченко и Георгий ездили по местам пожаров, которые случились перед тем, как Георгий появился в Чихове. Осмотрели остов коровника в селе Жмыри, обугленную котельную в соседнем городе Кобельске, восстановленную уже почту в деревне Лиски, дачу в Коротаеве. Везде опрашивали людей. Безрезультатно. Ни Георгий ничего и никого там не вспомнил, ни его не вспомнили. Уже темнело, утомленный Харченко заскучал, запросился домой.

Георгий согласился, что за день все не осмотришь, договорились выехать завтра спозаранку.

И выехали — когда Татьяна еще не вернулась с ночной смены.

Объезжая сгоревшие объекты, все ближе подбирались к Москве. Выдохся Харченко, выдохся шофер, которого лейтенант взял сегодня, помня вчерашнее тяготы дороги, выдохся “уазик”, все тяжелее мучаясь мотором на подъемах, только Георгий был если не свеж, то по-прежнему тверд и смотрел вперед целеустремленным взглядом, словно готов был хоть всю жизнь ездить, отыскивая самого себя.

После одного из подъемов машина забастовала, пар повалил из-под капота, шофер, взяв ведро, пошел в низину, где кустились невысокие деревья и предполагался ручей или болотце. Харченко сел на траву в тени машины, разулся.

По дороге приближался всадник на коне. Нет, всадница, разглядел Харченко. С интересом дожидался приближения. С разочарованием увидел: на коне веснушчатая и не очень симпатичная девчушка лет четырнадцати, плотная, плечистая. Крикнул ей — просто так, лишь бы убить время:

— У вас тут пожара нигде не было?

— Был! — улыбнулась девчушка замечательной белозубой улыбкой.

И Харченко простил ее, подумав, что через пару лет из нее может получиться, пожалуй, девушка ничего себе. Он с этим уже сталкивался: бегает мимо соседка-школьница, платье болтается на ней — прильнуть не к чему, волосы пыльного цвета, опаленные солнцем блеклые ресницы глупо моргают… И вдруг из-за угла — девушка в расцвете прелести, со всем тем, что так дорого сердцу и темпераменту Виталия. “Ты кто?” — изумится он. “Настя”. — “Какая Настя?” — “Очень приятно, — девушка в обиде, — на соседней улице живу!”. — “Надо же!” — “А что?” — “Да ничего”, — отвечает Виталий, мысленно намечая новый объект — и душа дрожит от предвкушения и радости жизни.