Пионерский гамбит (СИ) - Саша Фишер

чувствуешь?

— Но... Нормально, — ответил я и попытался сесть. Получилось это без каких-то заметных проблем. Голова была слегка тяжелой, но самую малость, ни в какое сравнение с похмельем, например.

— Не торопитесь, молодой человек, — сказал старенький доктор, усаживаясь за стол. — Так что, говорите, с вами случилось?

— Да мы же говорили уже, что его избили! — воскликнула Коровина.

— Да? — доктор приподнял брови. Или он не доктор, вроде в лагере в качестве медработников держали кого-то рангом пониже, фельдшеров, например? И это просто я автоматически зачисляю в доктора любого человека в белом халате, особенно если он преклонных лет. — Ну, возможно, конечно...

— Не бил меня никто, — сказал я, осторожно качаясь лица. Из носа торчали какие-то тряпочки или бинтики. Кровь больше вроде не лилась.

— Не надо его выгораживать, Кирилл, — строгим голосом сказала Елена Евгеньевна. — Я знаю, что у мальчишек свои понятия о чести, но драка — это очень плохо!

— Я и не выгораживаю, — я пожал плечами. — Мы разговаривали, а потом у меня пошла носом кровь. Мамонов дал мне платок, а потом вы прибежали. Не было никакой драки! Елена Евгеньевна, если бы он меня ударил, на мне бы синяки хоть какие-то были бы!

— Я слышала, что мальчишки уже придумали способ бить без синяков, — сказала Шарабарина.

— Ну не в нос же! Да вы сами посмотрите! — я посмотрел на свои ладони. Они все были в подсохших кровавых разводах. Когда я успел так уляпаться?

— Ты весь в крови, вот что я вижу, — сказала вожатая.

— А где здесь можно умыться? — спросил я у доктора.

— Уборная за той дверью, — доктор указал авторучкой на покрытую неровным слоем синей краски дверь. Я поднялся с кушетки и пошел по указанному направлению. Три пары девичьих глаз с тревогой наблюдали за каждым моим движением. Надо заметить, я тоже слегка так тревожно к себе прислушивался. В прошлой жизни я не отличался железным здоровьем, но вот в обморок мне падать не приходилось... Может быть, мама была не так уж и не права, наставляя меня поберечься? Я же понятия не имею, что написано у Кирилла Крамского в медицинской карте!

Над простой белой раковиной висело круглое зеркало. Да уж, зрелище я представлял собой то еще! Щеки и подбородок — в кровавых разводах, даже на лбу пятно засохшей крови. Из носа торчат пропитанные кровью жгутики из бинта. Я покрутил фаянсовый барашек. Оттирая кровь со своего лица, сквозь шум воды я слышал, как девчонки пытают доктора, можно ли мне уже в отряд. А он им что-то отвечает своим старчески-дребезжащим голосом, но что именно — не разобрать.

Когда я вышел, вожатой и двух подруг в кабинете уже не было.

— Я отправил их принести вам ужин, молодой человека, — сказал он, не поднимая головы от раскрытого журнала, где он что-то писал неразборчивыми кривульками, которые врачи почему-то считают своим почерком.

— Со мной же все в порядке! Я могу и сам сходить на ужин! — запротестовал я.

— Позвольте мне решать, юноша, в порядке вы или нет, — строго сказал доктор. — Полежите здесь до утра, и если за ночь вам не станет хуже, то я отпущу вас в отряд.

— Но я же... — начал я, но доктор ткнул ручкой в сторону другой двери. Я вздохнул и поплелся туда.

Квадратная комната была обставлена очень скудно — четыре кровати и все. Все четыре были пустые, так что я выбрал ту, что у окна и плюхнулся на нее. Сетка заскрежетала и упруго закачалась.

В окно кто-то тихонько постучал.

— Эй, Крамской! Крамской! — надо подоконником появилась рыжая макушка Марчукова.

Глава 13

Я залез на кровать с ногами и открыл окно.

— Как там Мамонов? — спросил я, пока Марчуков набирал воздуха в грудь.

— Аннушка его к директору повела! А он сказал хилять в медпункт узнать, как ты. Я ничо не понял! Так вы подрались или нет?

— Да нет же! — воскликнул я, но тут же оглянулся на дверь. Она все еще была закрыта, доктор или не услышал, или не обратил внимания. — Посторонись, Марчуков. Побежали к директору, попробуем спасти твоего Мамонова.

Голова Марчукова исчезла из оконного проема. Я перебрался через подоконник и спрыгнул на усыпанную хвоей землю.

— Показывай дорогу давай, я же не знаю, где тут директор!

Марчуков рванул с места в сторону линейки, я за ним.

— Молодой человек, вам еще нельзя бегать... — раздался вслед дребезжащий голос доктора.

Мы пробежали наискосок через квадратные плиты линейки, потом свернули куда-то за клуб, в ту часть лагеря, где не было отрядных корпусов, а стояли обычные жилые домики для персонала. Коричневое деревянное крыльцо жалобно скрипнуло, когда мы на него взбежали. Я рванул дверь и, задыхаясь от быстрого бега мы с Марчуковым ввалились в кабинет.

Высокая прическа директрисы занимала, кажется, половину кабинета. Она смотрелась почти как Красная Королева из фильма про Алису в Стране Чудес. В руке она держала белую трубку телефона. Спиралька шнура, соединяющего ее с аппаратом, перекрутилась, и ее тонкие пальцы расправляли петли, заставляя капризный провод вернуться к своему идеальному состоянию.

В кабинете было уютно. На подоконнике — вязаные кружевные салфетки. На стенах не очень умело сделанные чеканки, детские рисунки в рамках, вышитые панно. В нескольких вазах, сделанных из молочных бутылок с широким горлышком, обклеенных ракушками и бусинами, — букетики полевых цветов.

Мамонов стоял перед ней в независимой позе, сунув руки в карманы. Лицо его было красным, скорее от гнева, чем от стыда.

— Крамской? Марчуков? — Анна Сергеевна строго посмотрела на меня поверх очков. — Почему вы вдруг врываетесь без стука?

— Не отправляйте Илюху домой, он не виноват! — выкрикнул Марчуков.

— Выйдете из кабинета, — отчеканила педагогиня. Потом повернулась к директрисе и извиняющимся тоном продолжила. — Надежда Юрьевна, вы уж извините, сегодня же вечером проведу с ними беседу. А что до Мамонова, то...

— Он не виноват! Он ничего не сделал! — Марчуков шагнул вперед.

— Не надо тут выгораживать своего дружка, Марчуков! — Анна Сергеевна выпрямила плечи и вздернула подбородок.

— Я не выгораживаю, это правда! Вы у Крамского спросите, он же там был!

— Я вам сказала