Жизнь после смерти в изложении Джерома Эллисона - Артур Форд

Вдруг Феда стала старательно описывать некую книгу. Она говорила, что книга переплетена в тёмную кожу, старалась даже указать её размер. «Это не совсем книга, в ней нет печатного текста, а делались записи от руки».

Понадобилось немало времени, прежде чем я наконец припомнила одну книгу для записей моего мужа, которую он называл «судовой журнал». Я спросила: «Эта книга в красном кожаном переплёте?» Последовала пауза. Возможно, ответил он, но ему кажется, что книга темнее. Затем заговорила Феда: «Он не уверен, двенадцатая ли это страница или тринадцатая, прошло так много времени, но он хочет, чтобы вы поискали в этой книге одну запись. Ему хочется узнать, есть ли в ней ещё тот отрывок, который его интересует».

У меня не было особого желания заниматься этим, мне это казалось бесцельным. Я хорошо помнила эту книгу, не один раз просматривала её, чтобы решить, стоит ли её сохранять. Помимо того, что относилось к кораблям и деловым занятиям мужа, насколько я помнила, было ещё несколько записей и какие-то стихи. Но главной причиной, почему мне не хотелось говорить об этой книге, была уверенность, что я её уже не смогу отыскать: я либо выбросила её, либо убрала её вместе со многими другими ненужными вещами в дальнюю кладовую, где её вряд ли удастся найти… Феда, однако, становилась всё более настойчивой: «Он не ручается за цвет переплёта, он не помнит… Есть две похожие книги, но вы узнаете ту, которую он имеет в виду, по лингвистической таблице, помещённой в её начале… Посмотрите страницу, двенадцатую или тринадцатую. Если этот переписанный отрывок там, ему он будет очень интересен после этой беседы. Он хочет, чтобы вы это сделали, он хочет, чтобы вы ему пообещали».

В тот же день вечером, после ужина, моя племянница, обратившая на эту просьбу больше внимания, чем моя сестра или я сама, уговорила меня тотчас же заняться поисками этой книги. Я пошла к книжному стеллажу и через какое-то время нашла на верхней полке две старые книги для записей, принадлежавшие моему мужу, в которые я ни разу не заглядывала. Одна из них, в потрёпанном чёрном кожаном переплёте, походила по размеру на ту, о которой мне было сказано, и я рассеянно открыла её, всё ещё пытаясь вспомнить, выбросила я или нет ту, нужную, книгу. И вдруг, к моему удивлению, мой взгляд упал на заголовок: «Таблица семитских и сирийско-арабских языков». Так вот она, лингвистическая таблица!»

Миссис Талбот нашла тринадцатую страницу и там увидела записанный рукой мужа отрывок из книги «Пост Мортем, написанной анонимным автором и изданной Блэквудом:

«По шёпоту, по любопытным и сочувственным взглядам, которых, как предполагалось, я не могу услышать и увидеть, я понял, что нахожусь при смерти… Скоро мой ум стал жить уже не только ожиданием счастья, которое должно было ко мне прийти, но счастьем, которое я стал действительно ощущать. Я видел давно забытые образы своих сверстников по играм, школьных товарищей, друзей моей юности и преклонных лет, которые все, как один, улыбались мне. Они улыбались не с сочувствием, в котором, я чувствовал, я больше не нуждаюсь, а с той добротой, с какой улыбаются друг другу люди, когда взаимно счастливы. Я увидел свою мать, отца, сестёр — всех, кого я пережил. Они не говорили со мной, но каким-то образом передавали мне свою неизменную и неизменившуюся привязанность ко мне. Когда они появились, я сделал попытку понять, в каком состоянии моё тело… то есть я напрягся, пытаясь соединить свою душу с телом, лежавшим на постели в моём доме… попытка не удалась. Я умер».

ВЗГЛЯД НА СВОИ СОБСТВЕННЫЙ ОПЫТ. СВАМИ ЙОГАНАИДА. СПЕЦИАЛЬНОЕ ОБРАЩЕНИЕ К ТЕМ, КТО ПЕРЕНЁС НЕДАВНЮЮ УТРАТУ

Во время одного из восьми моих сеансов, когда Рут (Джоан) Файнли говорила через Флетчера из потустороннего мира, она сказала: «Форд сам для себя распорядитель церемоний. Он здесь с нами, — как вы называете, на нашей плоскости бытия… Иногда Форд становится настолько заинтересованным тем, о чём идёт речь, что переходит к нам и пребывает у нас, со своими старыми друзьями, предоставляя другим душам занимать своё тело. Среди нас, бесплотных, есть и такие, кто имеет примерно такой же энергетический тип, что и Форд, и, когда им даётся такая возможность, они сами передают сообщения Флетчеру».

Услышав это, один из участников сеанса захотел узнать, могу ли я вспомнить что-нибудь из этих своих экскурсий в иной мир, как это могла делать Рут Файнли после своих сеансов, когда она ещё жила земной жизнью. Я должен был ответить, что нет, не могу. Если я и совершал во время сеансов какие-то путешествия в другие сферы бытия, то должен сказать, что они остались за семью печатями для моей сознательной земной памяти. Транс для меня — это сон без сновидений.

Но это не значит, что у меня вовсе не было никакого опыта знакомства с жизнью «на той стороне». На самом деле одно из самых ярких впечатлений моей земной жизни связано с таким путешествием в высшие сферы жизни. Этот случай перенёс мои представления о продолжении жизни после смерти из плоскости веры в плоскость очевидной реальности. Хотя я и рассказывал об этом раньше, этот случай настолько тесно связан с темой нынешней книги, что я должен повторить его снова.

Я был болен и находился в критическом состоянии. Врачи считали, что я не выживу, но, как и все хорошие врачи, продолжали делать всё, что могли. Я находился в госпитале, и моим друзьям было сказано, что я не переживу наступающей ночи. Как бы со стороны, не почувствовав ничего, кроме некоторого любопытства, я услышал, как врач сказал медсестре: «Сделайте ему укол, ему надо успокоиться». Я, казалось, понял, что это означает, но не был испуган. Мне просто стало интересно, сколько пройдёт времени, прежде чем я умру.

Потом я обнаружил, что плыву по воздуху над своей кроватью. Я видел своё тело, но не проявлял к нему никакого интереса. Меня охватило чувство покоя, ощущение того, что всё вокруг хорошо. Затем я погрузился в пустоту, в которой не существовало времени. Когда ко мне вернулось сознание, я обнаружил, что лечу сквозь пространство, без всяких усилий, не ощущая, как прежде, своего тела. И всё же это ещё был я.

Вот появилась зелёная долина, окружённая горами, вся залитая ярчайшим светом и такая красочная, что невозможно описать. Отовсюду ко мне шли люди — люди, которых я прежде знал и считал, что они уже умерли. Я знал всех их. И хоть о многих я уже не думал годами, мне показалось, что меня встречают те, к кому я был привязан. Узнавалась скорее сама личность, чем её физические признаки. Их возраст изменился. Те, кто умер старым, стал молодым, а те, кто скончался в детские годы, повзрослели.

Мне часто приходилось путешествовать за границей, где меня встречали друзья, знакомившие меня с местными обычаями и достопримечательностями, которые приезжий хотел бы увидеть. Так было и теперь. Никогда мне не устраивали такого великолепного приёма. Они показали всё, что, им казалось, мне следовало посмотреть. В моей памяти остались столь же ясные впечатления об этих местах, как и о тех странах, где мне довелось побывать в моей земной жизни. Красота восхода солнца, увиденного с вершин Швейцарских Альп, Голубой грот Капри, горячие пыльные дороги Индии столь же мощно запечатлелись в моей памяти, как и тот духовный мир, в котором, я знаю, я побывал. Воспоминание об этом никогда не меркло со временем. Всё это так же живо и реально в моей памяти, как и всё остальное, что я когда-либо знал.

Меня ожидала одна неожиданность: некоторых людей, которые, по моим предположениям, должны были там быть, я не увидел и спросил о них. В тот же миг словно тонкая прозрачная пелена опустилась перед моими глазами. Свет потускнел, а краски потеряли свой блеск и яркость. Я уже не мог видеть тех, с кем только что разговаривал, но сквозь дымку увидел тех, о ком спрашивал. Они тоже выглядели реальными, но, по мере того как я смотрел на них, я чувствовал, как тяжелеет моё тело и голова наполняется мыслями о земном. Мне стало ясно, что я теперь вижу более низкую сферу бытия. Я позвал их; мне показалось, что они меня слышали, но сам я не мог услышать ответа. Затем всё пропало и передо мной оказалось существо, выглядевшее как символ вечной юности и доброты, излучавшее силу и мудрость. Оно произнесло: «Не беспокойся о них. Они всегда могут прийти сюда, когда захотят, если только пожелают этого больше всего».

Там каждый был занят. Все не переставая занимались какими-то загадочными делами и выглядели счастливыми. Некоторые из тех, с кем в прошлом меня связывали узы близости, казалось, не проявляли теперь ко мне большого интереса. Другие же, кого я прежде знал лишь слегка, стали здесь моими спутниками. Я понял, что всё это правильно и естественно. Здесь наши взаимоотношения определялись законом духовного родства.

В какой-то момент — у меня не было здесь никакого представления о времени — я очутился перед ослепительно белым зданием. Когда я вошёл внутрь, меня попросили подождать в огромном холле. Мне сказали, что я должен оставаться здесь, пока по моему делу не будет вынесено какое-то решение. Через проём широких дверей я смог различить два длинных стола, за которыми сидели люди и говорили — обо мне. С чувством вины я начал перебирать свою собственную жизнь. Картина получилась не очень приятная. Люди за длинными столами тоже занимались тем же самым, но то в моей жизни, что больше всего беспокоило меня, казалось, их не очень интересовало. Вещи, которые обычно считаются грехом, о которых меня предупреждали с самого детства, едва ими упоминались. Зато серьёзное внимание вызвали такие мои свойства, как проявление эгоизма, самовлюблённости, глупости. Слово «расточительность» повторялось снова и снова, но не в смысле обычной невоздержанности, а в смысле пустой растраты сил, дарований и благоприятных возможностей. На другую чашу весов ложились простые добрые дела, которые мы все совершаем время от времени, не придавая им особого значения. «Судьи» пытались установить главную направленность моей жизни. Они упомянули, что я ещё «не закончил того, что, как он сам знает, должен был закончить». Оказывается, в моей жизни была какая-то цель, и я её не достиг. Моя жизнь имела свой план, но я его неправильно понял. «Они собираются отправить меня назад, на землю», — подумал я, и, признаться, это мне не понравилось. Я так никогда и не узнал, что за люди были эти «судьи». Они неоднократно повторяли слово «запись»; возможно, речь шла об Акашикской Записи, понятии, пришедшем к нам от мистических школ древности, которое обозначает великую вселенскую звучащую спираль, на которой записываются все события.