Амур. Между Россией и Китаем - Колин Таброн

class="empty-line"/>

Если вы пройдете по набережной до паромного терминала, куда приходят суда из Хэйхэ, то едва ли заметите хотя бы одного китайца. На берег высаживаются русские – с огромными перемотанными сумками товаров из-за реки. Они везут все те вещи для дома, в производстве которых китайцы преуспевают, переправляя их от китайских оптовиков в Хэйхэ к китайским торговцам в Благовещенске. Эти люди выглядят крепкими и терпеливыми, среди них много женщин среднего возраста. Таможенник пускает к ним лабрадора, вынюхивающего наркотики, но если открыть эти сумки, из них высыплются только груды рубашек, кроссовок и упаковок шерстяных носков, возможно, попадется еще чайник или фен.

Эта челночная торговля между двумя городами расцвела в начале 1990-х с распадом Советского Союза, став настолько неконтролируемой, что местные власти ввели жесткие ограничения для въезжающих китайцев. Русским было проще и дешевле договариваться о пересечении границы, и китайцы начали нанимать их в качестве носильщиков. Сейчас эти пересекающие реку челноки, сначала именовавшиеся «кирпичами», потом «верблюдами», прибывают организованными группами после прохождения пограничной таможни, часто заранее подкупленной. Они зарабатывают меньше десяти долларов за поездку. Тем временем китайские посредники и оптовики учатся маневрировать, двигаться в обход и пробираться через лабиринт тарифов, законов и подкупов. В 2006 году российских верблюдов ограничили 35 килограммами груза за одну поездку, а через несколько месяцев китайцам вообще запретили владеть торговыми палатками и управлять ими.

На первый взгляд центральный рынок выглядит огромной строительной площадкой, где над щитом, извещающим о будущих офисных зданиях, возвышается неработающий подъемный кран. Расположенные рядом хлипкие ворота с колючей проволокой ведут в запутанный внутренний город. На большой площади расходятся сплошные аллеи открытых прилавков, и каждый ряд сконцентрирован на собственном товаре, словно на азиатском базаре. Иногда эти аллеи исчезают в гулких залах.

Секции узкие и глубокие. Дорогу перекрывают кучи курток-бомберов из полиэстера, вязаных свитеров с акриловыми оленями, парусиновой обуви, джинсов, кухонной утвари, электроприборов, игрушек и мобильных телефонов. Все дешево, везде можно упорно торговаться. И в этом неуправляемом лабиринте скидок, подделок, массового производства – повсюду китайцы. Им удалось обойти запрет на владение торговыми точками за счет сотрудничества с русскими. Коротко стриженные суроволицые молодые люди с поясными сумками для денег и болтающимися ключами, неотделимые от калькуляторов и мобильников, работают в задней части своих палаток, занимаясь распаковкой и учетом, в то время как какой-нибудь сонный русский разговаривает с покупателями.

У прилавка, заваленного расшитыми блестками сумочками и рядами грубых светлых париков, стоит китаец средних лет, который приветливее большинства. Рядом с ним пожилая русская женщина в крестьянской косынке расставляет коробочки с дешевым лаком для ногтей. Он говорит, что за последний год бизнес сильно обрушился. Но он улыбается своей старой партнерше: «Конечно, я должен быть с ней, чтобы все было законно». Он смеется, а она хихикает в ответ, словно поняла.

Покупателей мало, и торговля идет плохо. Есть целые аллеи и проулки, в которых нет людей. Натыкаюсь на нескольких продавцов из Средней Азии, нескольких киргизов и даже одного человека из Дагестана на Кавказе. Симпатичная узбечка, которая ввозит китайские товары через Ташкент, соглашается, что торговля совсем вялая, но она сводит концы с концами. Поскольку она говорит по-русски, то не ощущает недовольства окружающих. Оно сосредоточено на китайцах.

– Эти гниды повсюду. – Молодой русский пытается продавать их велосипеды. – За прилавком у меня вы не увидите ничего, кроме китайщины. Неважно, что там в указах говорит Путин, они обходят законы…

Присоединяется еще один мужчина:

– В Хэйхэ еще хуже. Ничего, кроме кожзаменителя, искусственного меха, поддельных брендов, фальшивых улыбок. Но дешево, верно.

Сам он арендует захламленный магазинчик с объявлением: «Все – отечественного производства!»

Во всех магазинах с одеждой отпечатанные бренды – Adidas, Reebok, Versace – встречаются слишком часто, чтобы считать их подделкой: это просто на фабриках от скуки так развлекаются. Даже обычные славянские крестьянские юбки и платья, как и футболки с надписью «Россия», вероятно, изготовлены в Китае.

Мрачная женщина говорит мне:

– Эти люди никому не нравятся. Они жесткие. Мы работаем с ними только потому, что никуда не деться. Они сильно разрослись. Мы не можем с ними конкурировать. У меня товары из России, Китая и даже из Киргизии. Но ничего не продается. Мы сейчас бедны.

Везде я постоянно слышу одно и то же. Что китайцам нельзя верить. Они агрессивны и пронырливы. Они много трудятся, но сердца у них закрыты. Только Слава несколько недель назад не соглашался: «Пускай приходят! Может быть, научат нас каким-то деловым навыкам!» Но здешние китайцы принадлежат к беднейшим слоям своей страны и ничему не учат.

Женщина показывает на недавно построенное огромное здание по соседству.

– Тут они работают. Думаю, что внутри у них фабрики. Но туда никому не попасть…

Здесь неофициальное сердце рынка. Грузовики выгружают контейнеры на лотки, ведущие в подвал. Должно быть, их привезли по железной дороге или автотранспортом. Заглядываю внутрь и иду по загроможденным до потолка коридорам, вверх по гулким лестницам, этаж за этажом, где жилистые китайцы таскают мешки по помещениям. Видна какая-то одержимая сосредоточенность на том, что должно быть сделано. В этом замкнутом мирке ни один китаец никогда не встретится с русским – разве что с заказчиком. Они изолированы друг от друга: их привычки, табу, юмор, товарищество по работе – все это проблемы непонимания. Я успеваю дойти до четвертого этажа, прежде чем охранник приказывает мне уйти. На какое-то время я снова теряюсь среди аллей одежды. Затем покидаю территорию рынка и иду мимо грузовых контейнеров, превращенных в офисы и спальни, мимо старых бытовок, ржавеющих в пустынном дворе, и, наконец, пройдя мимо бабушек, пытающихся продать фрукты и соленья, оказываюсь на тихих улочках города.

* * *

Вечером я включил в спальне телевизор и выбрал московскую программу с обсуждением новостей. Участники высокопарно говорили по пять минут подряд. Они обсуждали Китай, повторяя мантры властей, что отношения превосходны и выгодны для обеих экономик. Кто-то расхваливал совместные военные маневры, от которых я удрал месяц назад. Потом, к моему удивлению, один из выступавших начал рьяно жаловаться: Китай получает драгоценное русское золото, лес и нефть, ничего не давая взамен. Сибирь грабят. Приглашенная в студию аудитория ответила молчанием. Затем ведущий превратил такие нападки в абсурд, в смех. Аудитория хлопала каждый раз, когда он говорил. Этот обмен репликами – срежиссированная иллюзия свободных дебатов – закончился роликом о встрече Путина и Си Цзиньпина: сдвоенная непроницаемость, сердечность кремня у российского президента, бесстрастная улыбка у китайского лидера.

Возможно, только мое воображение замечает в каменном