Пардес - Дэвид Хоупен

Высший пилотаж, слышишь, твою мать?

Разрыв сократился до одного очка, Амир перехватил мяч и очутился один на один с Эваном, который примчался оттеснить его от кольца. Амир на бегу врезался плечом Эвану в грудь в тот самый миг, когда тот попытался сделать блок, и оба покатились по полу. Они возились, пытаясь подняться на ноги, наконец вскочили, стали толкаться, ругаться, Амир смерил Эвана взглядом и врезал ему по губам.

С противоположного конца площадки, яростно дуя в свисток, подбежал Рокки, растащил драчунов и встал между ними, отдуваясь и присвистывая, поскольку свисток так и не выплюнул.

– Вы что, с ума сошли, вашу мать?

Из разбитой губы Эвана на белую майку капала кровь.

– Подраться захотелось? – Рокки трясся от адреналина. – Вы знаете, я от этого торчу. Но тогда уж деритесь с соперниками, а не друг с другом. Поняли? Вот и хорошо. Драки я люблю, правда-правда. А теперь пожмите друг другу руки – и по домам.

* * *

Напряжение росло, вдобавок приближались Дни трепета. За несколько дней до Рош ха-Шана школа объявила, что ежегодная программа слихот[116] (“Присутствовать необязательно, но очень желательно, – объяснил Ноах, – скука смертная”) состоится вечером в субботу, и на занятиях по иудаике обсуждали темы, связанные с грядущими праздниками: тшува[117], нравственное исправление, необходимость молитвы.

– “Что пользы в крови моей, если сойду в могилу? – наставлял нас рабби Блум на общешкольном собрании. – Прославит ли прах Тебя? Возвестит ли истину Твою?”[118] То, что мы почти весь год принимаем как должное и сознательно не замечаем, перед Йом-Кипуром становится важнее всего. Когда мы надеваем китл[119], когда день за днем проводим в покаянии, приближаясь к Богу, когда постимся и стоим перед нашим Творцом, мы надеемся преодолеть тот факт, что мы лишь прах, отречься от своего происхождения, мы претендуем на высшее измерение, стремимся узреть лицо Бога. Красота Рош ха-Шана не только в том, что мы бездумно именуем “обновлением”, – этот смысл содержится даже в светском варианте Нового года, – но в возможности подтвердить, пусть только самим себе и никому больше, что мы все же больше праха, в который возвратимся.

Рабби Фельдман на занятии тоже стремился заставить нас задуматься.

– Пусть каждый возьмет по карточке. – Он обошел класс, раздал всем разноцветные каталожные карточки. – И напишет одну-единственную вещь, которую хотел бы изменить в своей жизни. Неважно, в малом – например, научиться придерживать дверь перед человеком, который идет следом, или первым здороваться с друзьями – или в большом – скажем, взять на себя обязательство молиться каждый день или добиться перевода из “миньяна икс”.

Амир задумался над заданием.

– А кто увидит эти карточки?

Рабби Фельдман фыркнул:

– Ты хочешь знать, будет ли за них оценка?

– Вообще-то да, – ответил Амир.

– Оценки не будет, и подписывать карточки не надо. Это для общешкольного проекта, их увидят все.

– Что за проект?

– Над ним работал кружок инженерного дела, – пояснил рабби Фельдман, – и даже получил за него награду университета Майами. Проект очень красивый, аккуратный. Ну да сами увидите.

Большинство комкало карточки или шутило, что надо написать, мол, хочу пережить незабываемое сексуальное приключение. Однако я заметил, что Ноах отнесся к заданию серьезно и Амир тоже что-то оживленно писал (неудивительно). Даже Эван задумчиво грыз колпачок ручки. Когда прозвенел звонок и весь класс побежал в столовую, я нацарапал на карточке первое, что пришло в голову, сложил ее и отдал рабби Фельдману.

* * *

Проект нам показали в тот же день. Перед школой установили затейливую модель античного храма в маленьком городке, конструкция получилась большая, величиной с уличную шахматную доску, футов пятнадцати в длину и ширину, футов пяти в высоту. Макеты зданий, фигурки людей, домашнего скота в окружении массивных колонн, стен, алтарей и золоченых дверей. Передний двор был уставлен фигурками молящихся; во внутреннем дворе высился храм. В храме святилище с миниатюрными священнослужителями и Святая святых. Я прошелся по макету, задевая коленями здания.

– Что за хрень? – Оливер медленно брел за мной. – Или они рассчитывают с помощью этой штуки собрать денег на строительство новой школы? Мои родители в прошлый раз им и так достаточно отвалили.

– Это Бейт а-Микдаш[120], – пояснил Эван, опустился на колени у расположенного в центре алтаря и указал на одинокую фигурку коэна в полном облачении: кидар, расшитый пояс, лиловый, синий и алый, ефод и хошен[121]. Поражало, как искусно выполнены детали: на нагрудной пластине были вырезаны все двенадцать драгоценных камней, на цице[122] даже написали, как положено, “Кодеш ла-Шем”, “посвящен Всевышнему”.

Внешние стены храма покрывали каталожные карточки, которые нам раздали на занятиях. Относиться к людям по-доброму. Жениться на Реми Уайт. Найти призвание. Постараться поверить во Всемогущего Бога.

– Жуть какая-то, – сказал Ноах, рассматривая карточки, – правда же?

– Это просто игрушка, – ответил Амир.

Я поискал глазами мою карточку: “В чем смысл этого праха?”

– Изящная игрушка, – согласился я.

Эван провел пальцем по макету и двинулся дальше. В следующие месяцы я силился разгадать, какая карточка его.

* * *

Очередной беспокойный шаббат. Разговоры о том о сем, потный дневной сон, бездумное чтение. После ланча я улегся на диван в гостиной, отец повторял последнее пройденное нами в Гемаре “Бава Кама”[123].

– Разве Реш Лакиш[124] не учит нас, что человек освобождается от необходимости возместить ущерб от пожара лишь в том случае, если он передал уголь другому, который потом раздул из него пламя? Почему же так?

Моя Гемара лежала на подушке рядом со мной. На коленях у меня была раскрыта совсем другая книга. Я не ответил.

– Ну, Арье?

– Извини. – Я вновь взял в руки Гемару и рассеянно провел пальцами по древним словам.

– Не отвлекайся. Ведь при таком развитии событий невозможно предвидеть, что будет нанесен ущерб!

– Да, точно.

Я не смотрел на отца, но слышал, как он сердито листает Гемару.

– Могу я спросить, что ты такое читаешь не отрываясь? – Отец указал на томик Йейтса, лежащий у меня на коленях.

Я поднял голову:

– Стихи.

– Стихи? Разве мы сейчас не учим Тору?

– Извини, это для школы.

– Знаешь, Арье, я очень рад, что тебе нравятся уроки литературы с миссис… как ее? Харарей?

– Хартман.

– Да. С миссис Хартман. Но не следует забывать, что бахур[125] обязан ставить лимуд ха-Кодеш[126] выше светских дисциплин.

– Это не для уроков литературы.

– Неважно, для каких уроков.

– Это мне дал рабби Блум.

Отец окаменел.

– Директор?

– Он самый.

– Не может быть. И он дал