Пьесы - Иосиф Леонидович Прут

я грубо, Абраша…

Р о т м а н. Ничего, ничего…

Входят  Х а л к о в  и  С е д о в.

К о ч е т. Спасибо, товарищи!

С е д о в. Не за что, Степан Григорьевич!

Р о т м а н. Какие герои: свою станцию сожгли…

П о т а п е н к о. Замолчи, черт тебя подери!

Снаряд рвется в городе.

К о ч е т. Пошли! Или нет… Сядем, что ли, по старому обычаю, а?

Р у с о в. Можно! Примета хорошая!

П о т а п е н к о. Конечно, сядем! Дорога ведь будет длинной!

Р о т м а н. И никто ее не мерил, эту дорогу!

Все садятся.

Думали ли мы, что нам…

П о т а п е н к о. Погоди, Абраша…

К о ч е т. Если сидеть по правилам, так надо помолчать хоть минуточку… Слышишь, оратор?

Тишина. Кочет порывисто встает первым. Остальные за ним.

А теперь стройся!

Присутствующие выстраиваются в одну шеренгу.

Равняйся!

«Строй» замирает…

Здравствуйте, товарищи!

…и отвечают ему вразброд.

Р у с о в, С е д о в  и  П о т а п е н к о. Здрасс…

Х а л к о в. Добрый день!

Б о р и с о в (приподнимая шляпу). Мое почтение!

Р о т м а н. Привет!

К о ч е т (качает головой). М-да! Не очень по уставу! Но это ничего! (Отходит на шаг. Осматривает оружие каждого.) Бедноватый наш арсенал. Но выбора у нас нет. С этого момента мы — партизаны! Гордое это прозвище, и надо его оправдать. В такие торжественные минуты не лгут, не кривят душой. Поэтому успокаивать я вас не буду и скажу: нас ожидают очень трудные, очень суровые будни. Может, придется сутками, без пищи, отсиживаться в болотах, может, ежедневно встречаться со смертью, может… Готовы ли вы к такой жизни?

В с е. Готовы!

К о ч е т. Тогда пусть денно и нощно, во сне и наяву, будет у вас только одна мысль: месть и расплата с проклятым врагом. И пока мы не уничтожим последнего, пока не изгоним его с нашей земли — мы не сложим своего оружия, не будем знать ни покоя, ни отдыха! Согласны, товарищи?

В с е. Согласны!

К о ч е т. А если не суждено нам увидеть часа победы, так, значит, и нас не будет в живых! Так, что ли, друзья?

В с е. Так!

К о ч е т. Вот и вся моя речь!

Б о р и с о в. Великолепно, знаете ли, сказано!

П о т а п е н к о. Смотри, Степан Григорьевич, и слова нашлись, а?

К о ч е т. Да! Теперь, поодиночке, добирайтесь до места общего сбора.

П о т а п е н к о. Ты только не задерживайся, Степан Григорьевич!

К о ч е т. Не задержусь!

П о т а п е н к о. Идем, Абрам!

Р о т м а н. Идем, идем! А куда идем?

П о т а п е н к о. Ты же слышал: в лес.

Р о т м а н. И как же мы там будем существовать?

К о ч е т. Как? По-прежнему: на основах Конституции СССР. Идите, товарищи!

Ротман и Потапенко выходят. Остальные за ними. Пауза. Кочет смотрит на портрет Ленина, снимает его со стены. Держит в руках, затем вынимает портрет из рамы, достает из стола партийную печать, сует в карман, взводит парабеллум.

Ну, кажется, все! (Подходит к окну.)

Слышится цокот копыт о камни мостовой, шум голосов.

(Всматривается в ночь и зовет.) Марычев!

М а р ы ч е в. Я! (Быстро входит в кабинет, подбегает к окну и кричит в темноту.) Держи коня под уздцы: он — бешеный! Я вас слушаю, Степан Григорьевич!

К о ч е т. Куда ты так торопишься?

М а р ы ч е в. То есть как — куда? Эвакуируемся! Прокуратуру я погрузил еще утром, сейчас закончил милицию, ну… и сам.

К о ч е т. Разве тебе не передавали, что мы остаемся?

М а р ы ч е в. Передавали, но это невозможно, Степан Григорьевич. Я уже все обдумал… Мне оставаться никак нельзя…

К о ч е т. А этот вопрос не обсуждается, товарищ прокурор!

М а р ы ч е в. И напрасно! Нельзя всех под одну гребенку стричь… Меня в нашем районе каждая собака знает, не только что люди…

К о ч е т. Хорошо! Значит, эти люди вам и помогут!

М а р ы ч е в. И, товарищ секретарь, тут кой-кого по головке не гладил… Возьмите уголовный, кулацкий элемент… Были и контрики… Вы же знаете. Я решил другое. Вот послушайте…

К о ч е т. Марычев! Вы остаетесь с нами!

М а р ы ч е в. Нет, Степан Григорьевич! Я думаю, что будет лучше мне уехать в другой район и там развернуть…

К о ч е т. Я вам в последний раз говорю!

М а р ы ч е в. Это уже упрямство, товарищ секретарь! Ведь никто не посмеет обвинить меня в трусости, и…

К о ч е т. Ладно! Уезжайте!

М а р ы ч е в. Значит, вы согласны, Степан Григорьевич!

К о ч е т. Нет! Но помните, что власть у нас — советская, и советская законность! (Он проходит в соседнюю комнату.)

М а р ы ч е в. Степан Григорьевич! Эх! (Машет рукой.) Товарищ секретарь… Вот характер! Ну, подожди! (Кричит в окно.) Коня! (Бросается на улицу.)

Пауза.

В комнату входит древний старик — п о л о т е р, с веником и щеткой в руках. Кочет возвращается. В руках у него портфель.

К о ч е т. Так, товарищ Марычев! Но, ничего, сочтемся с тобой…

П о л о т е р. Еще работаете?

К о ч е т (вздрогнув). Что? Да! Ты зачем здесь, отец?

П о л о т е р. Как зачем: ныне суббота. Надо мне в учреждении полы натереть… Спокойной ночи желаю!

К о ч е т. Ни к чему это сейчас… Понимаешь, ни к чему.

П о л о т е р. Не понимаю. Степан Григорьевич… Что, может, сократили меня?

К о ч е т. Никто тебя не сокращал… (Смотрит в сторону.)

П о л о т е р. Ах вот что… (Усмехаясь.) Так, так! Дождались, значит, светлого праздника! Уходите, стало быть… За это — спасибо!..

К о ч е т (как бы признавая свою вину). Да, мы уходим… И давай, пока не поздно, со мной… А там дальше как-нибудь в тыл отправим… Почему ты дотянул до последней минуты? Вот ведь вы какие — старики!

П о л о т е р. Мне никак невозможно, Степан Григорьевич. Старуха моя очень плоха. Докторица была, объяснила, что тревожить ее нельзя, везти, значит! Болезнь у ней тяжелая: рак! Будем здесь находиться. Авось помилует всевышний… Тебя я не виню! (Старик медленно крестит Кочета.)

К о ч е т. Спасибо, отец!

П о л о т е р. Вертайтесь, пожалуйста, Степан Григорьевич! (Уходит.)

Кочет снова один. В последний раз он осматривает стол, бережно прячет в портфель портрет Ленина, кланяется на все четыре стороны и быстро выходит из кабинета. Вот он с крыльца спускается на просцениум, медленно идет, как вдруг оборачивается. Из темноты показывается, слегка прихрамывая, Н а т а ш а. За ней — К р и ч е в с к и й, тоненький юноша, сгибающийся под тяжестью ящиков с радиоаппаратурой.

Н а т а ш а. Степан Григорьевич! Это — я, Наташа!

К о ч е т (останавливается, не на шутку рассердившись). Вы что тут болтаетесь? Почему не уехали?

Н а т а ш а. А мы с Костей Кричевским с вами решили…

К о ч е т (резко). Что это значит: «решили»? Кто вам такое право давал?

Н а т а ш а. Степан Григорьевич…

К о ч е т. Что «Степан Григорьевич»? Куда мне вас девать теперь?

Н а т а ш а (настойчиво, искренне). Куда вы, туда и мы!

К о ч е т. Ты что, смеешься? С детьми нам еще возиться!

Н а т а ш а. Мы связь вам наладим, Степан Григорьевич!

К р и ч е в с к и й. Честное слово — наладим!

Пауза.

К о ч е т (уже более мягко, Кричевскому). Давай, я тебе помогу, геркулес! Свалишься, ведь пуда три небось…

К р и ч е в с к и й (выпячивая тощую грудь). Что вы, что вы, Степан Григорьевич: мне абсолютно легко! (Спотыкается.)

Кочет берет у Кричевского один