Европеец - Иван Киреевский

Состояние наук и познаний

В земле, где не уважают земледелия, где падают первые и все полезные ремесла, и литература и наука необходимо должны соображаться с общим упадком. Испания не противоречит себе: в системах общественных и умственных царствует совершенное согласие, или лучше сказать, однообразие. Это общий застой, мертвое море, где все живущее живет только потому, что слило существо свое с вялой стихией, в которой гниют эти искаженные творения. Умственные способности народа (деятельная пружина хорошего правления) не могут развиться там, где всякое сведение считают своим смертельным врагом. Нет земли в Европе, где бы сила этой истины была бы ощутительнее. Здесь приняты самые действительные меры против успехов рассудка и мыслей, невыгодных для дурного устройства. Взгляните на книгопечатание и на усилия инквизиции.

Между тем устройство общества требует некоторых сведений для судопроизводства и для лечения болезней, но едва существует поверхностное в них учение. Уступая необходимости, осторожное начальство надеется и старается избегнуть, по возможности, всех неудобностей, связанных с науками, сжимая в самые тесные пределы беспокойное любопытство, заставляющее человека разыскивать скрываемые истины. Признаться надобно, что оно удачно достигло цели. В Испании сведения и дарования ни к чему не ведут. Иногда талант, видимо полезный, находит покровительство; но оно строго ограничивается одним лицом. Сословие, к которому он принадлежит, остается в забвении.

В Испании воспитание ограничивается грамматикой и словесностью, и столько же поверхностно, сколько несовершенно. Недавно доминиканцы получили повеление учиться по-гречески, но не нашлось человека, способного учить их. Доктор Фор уверяет, что исключая общественных библиотек, нельзя найти 12 экземпляров Гомера во всем Мадриде.

Говорят, будто в Сан-Исидоре иезуиты учат греческому и еврейскому языку, но эти профессора далеко не в состоянии преподавать такие уроки. Богатые испанцы редко знают иностранный язык, и соседи Франции гораздо хуже знают по-французски, нежели русские, поляки и шведы.

География известна одним мореплавателям; прочие знают, что Франция за Пиренейскими горами, и так как северный ветер, проходя по снежным горам, бывает очень холоден в Испании, то они думают, что Франция и все страны, за нею лежащие, климата ледяного. Пиренеи служат для них завесою великого театра, на котором совершаются неизвестные им события, но события, нимало не возбуждающие внимательного любопытства.

В Мадриде есть публичная медицинская школа. Сан-исидорские иезуиты также преподают некоторые частные науки, но их учение ограничивается одною формой. Во время конституционного правления был курс физики, снабженный весьма нужными инструментами, которые должно было выписать из Франции. При вступлении французского войска лекции кончились, и кабинет был закрыт. Профессор был швейцарец; доктор Фор встретил его после в ужасном состоянии, покрытого рубищем и без куска хлеба.

Геология, обвиняемая в явной ереси, по необходимости изгнана из классической земли католицизма; однако же там занимаются минералогией и преподают ее тем, которые назначены для управления горными работами. В Мадриде хороший кабинет, где хранятся самые лучшие образцы самородного золота, какие есть в Европе. Несмотря на то, что Испания не произвела классических сочинений о минералогии, там нет ни одной учебной книги, и, что всего страшнее, не переведена ни одна из иностранных. В доме Академии изящных искусств, который, говоря мимоходом, недавно отдавался в наймы, есть порядочный кабинет естественной истории, расположенный (если верить надписи над дверями) по разделению славного Кювье. Там есть также полный скелет мамонта.

Химия преподается в одной Фармацевтической школе для составления лекарств. Испанцы видят в химии только аптекаря; таким же им кажется и теперешний профессор Дон Антонио Морено[10], хотя, он учился своей науке в Париже и преподает ее основательно и красноречиво.

Такое пренебрежение, однако, не значит, чтобы особенно презирали эту науку; но химия требует постоянного внимания; чтобы ей научиться, и особенно, чтобы делать в ней открытия, необходимо множество опытов, сделанных со тщанием и точностью; а все, что требует труда и точности, по какой бы то ни было части, противно природному характеру испанцев.

Физический и нравственный беспорядок — их стихия, и только он им по сердцу. Метода кажется им произведением противоестественным, которого их ум не может одобрить, потому что она ему недоступна. В Мадриде есть купцы, торгующие лекарственными снадобьями, но нет химиков, и самые необходимые лекарства, как, например, амонияк, нефть, рвотное, хинина и проч., все выписываются из Франции. Казалось бы, что математика сообразнее с правилами католического государства как «наука уже готовая, которую остается только понять», но и математике не учится никто, кроме молодых людей, назначенных в артиллерию или инженеры. В военном искусстве, где математику поощряют, испанцы далеко отстали от других европейских народов. Немногие из точных наук, преподаваемые в школах, преподаются очень худо по книгам, переведенным с французского. Ботаника, которая не требует столько трудов, сколько химия и другие естественные науки, сделала некоторые успехи, и многие писатели, Каванольес[11], Рунс[12], Павон[13] и Лагаска[14], отличились по этой части.

Медицина не могла бы процветать в Испании, не вредя силе духовенства: она беспрестанно встречается с ним в недрах семейств и у постели умирающего; кроме того, ее подозревают в направлении к материализму, — и потому она подавлена выгодами духовенства.

Медики и хирурги вообще люди бедные, без состояния; получают в высшей мере двадцать су за приезд и презрены за свое невежество и свою подлость даже теми, которые думают, что не могут обойтись без их помощи. Почти везде, где вывеска брильной тазик, подписаны слова: хирург и акушер. Для получения этого титла должно сначала быть надзирателем в больнице, потом слушать некоторые курсы, подвергнуться наружным формам экзамена и, что всего важнее, заплатить за лекарскую степень. Доктору Фору во время его пребывания в Мадриде служили двое из готовящихся быть лекарями, которые, как он уверяет, были ему во многих отношениях примерными помощниками. Есть также доктора медицины и хирургии; они лечат внутренние болезни, при случае делают операции, хотя всегда неискусно, и занимают важные места, всего чаще профессорские кафедры.

Испания не может похвалиться ни одним известным анатомиком. Вскрытие трупов там невозможно. Одно покушение достать труп произвело бы восстание, которое неизбежно бы кончилось смертью дерзкого. В Мадриде нет ни одного хорошего анатомического препарата. Испанское невежество в науке гордится собранием восковых моделей в Сан-Карлосском училище, но если бы оно было и полно, то все никак бы не могло заменить вскрывания трупов.

Физиология не могла не разделить судьбу анатомии, и, между тем как эта наука обогащалась трудами всех европейских ученых, испанцы ничем не содействовали ее успехам. Они хвалятся усовершенствованием судебной медицины, и действительно вышло много сочинений об этом предмете; но чтобы судить о достоинстве этих сочинений, стоит только вспомнить состояние медицинских наук в Испании и почти совершенный недостаток сведений химических, анатомических и физиологических. Повивальное искусство, благодаря влиянию Франции, идет довольно успешно на практике; но нет ни одного хорошего сочинения об этом искусстве, и кроме сочинений, которые писали Арехула о желтой лихорадке[15] и Лиссуриага[16] о мадридской колике, мы не знаем ни одной испанской медицинской книги, имеющей некоторый вес в чужих краях; даже и книга Лиссуриага считается произведением очень посредственным. Система Броуна[17] — самая общепринятая между испанскими врачами. Если верить доктору Фору, то они так часто употребляют горячительные средства, что кажется, как будто они хотят поддержать в своем знойном климате древний союз смерти с медиками. Прибавим еще, что общественную мадридскую больницу справедливо можно назвать моделью испанских больниц, такой там беспорядок и такая нечистота. Отделение, назначенное для военных, — источник заразы и смерти.

Медицинское училище и училище правоведения переведены из Мадрида. Правда, что больницы и присутственные места, самые драгоценные источники науки, остались в столице; но что за дело до этого в Испании, где науки не поощряются и скорее навлекают презрения, нежели ведут к почестям?.. Оба училища переведены в маленький городок Алкала-Энарес, где нет ни больниц, ни судилищ. Студенты там — скопище бродяг, в рубищах, с босыми ногами, образец бесстыдства, гордости и нищеты. Этот сброд питается только похлебкой, выставленною у ворот монастырей, и уличным подаянием. Только и слышишь, как они с бесстыдством повторяют: «Подайте милостыню бедному студенту!»