Машина и винтики. История формирования советского человека - Михаил Геллер

Американский историк наук Лорин Граам вспоминает, что в начале 70-х годов ему показывали в Москве планы гигантской компьютерной системы, которую намеревались создать для «научного управления» экономикой. В конце 70-х годов советское руководство убедилось в принципиальной несовместимости компьютера и коммунизма. Электронные машины используются, естественно, там, где без них невозможно сегодня обойтись, т. е. прежде всего в военной промышленности. Отвергнут принцип «компьютеризации страны», как метода совершенствования системы, как метода существования модели.

Советское руководство поняло, что компьютеризация экономики станет подлинной реформой общества. Опасность состоит не только в необходимости давать правдивую информацию, монополия на которую укреплена очередным андроповским законом об «охране государственной тайны», не только в освобождении компьютериста из-под контроля.

Главная опасность в том, что компьютеризация лишает труд его идеологической функции. В популярной в 70-е годы пьесе Г. Бочкарева «Сталевары» положительный герой заявляет: «Тот, кто варит хорошую сталь — хороший человек». Но только руководство предприятия определяет, кто будет варить хорошую сталь, выполнять и перевыполнять план — кто будет «хорошим человеком».

Примерно во второй половине 70-х гг. «компьютерная» опасность становится очевидной для руководителей КПСС. В это время Л. Брежнев «делает теоретический важный доклад о закономерности повышения роли партии в хозяйственном строительстве». Только партия, — заявляет Брежнев. — «вооруженная учением марксизма-ленинизма и опытом политической организации масс, способна определить главные направления общественного развития». Деловые качества советского человека это «высокая идейность и компетентность». Профессиональная компетентность без возражений уступает место идейности. Это касается не только производства, но и науки. Советский Союз вступил в 80-е годы, располагая «самой крупной в мире армией научных работников». Но в очередном постановлении ЦК КПСС, рассмотревшего «вопрос о работе Уральского научного центра Академии Наук СССР», указывается: «Партийные комитеты недостаточно направляют усилия коллективов на повышение эффективности научных исследований… не развернули еще должную борьбу за укрепление дисциплины и улучшение организации труда, повышение действенности идейно-воспитательной и массово-политической работы».

Идеологизация труда, использование его как инструмента обработки человека определяет уникальность советского общества и экономики в частности. Американский экономист Маршалл Гольдман, подвергнув вдумчивому анализу советскую экономическую систему, перечислив многие ее пороки, приходит тем не менее к выводу, что «Советский Союз, кажется, пусть даже с колебаниями, становится частью мирового сообщества». Американский экономист полагает, что «у советских руководителей выхода почти нет. Современная технология вынудила мир сжаться. Сегодня из Нью-Йорка можно добраться до Москвы быстрее, чем сорок лет назад до Чикаго. К тому же телефон позволяет теоретически получить разговор с Москвой почти с такой же быстротой, как с Чикаго».

Рассуждения М. Гольдмана как нельзя более логичны, но это логика никакого отношения к советской системе не имеющая. Когда американский экономист писал свою книгу, он знал, конечно, что подлинное расстояние между Москвой и Нью-Йорком — несмотря на все достижения техники — многократно увеличилось по сравнению с началом двадцатого века. Он знал, наверное, и то, что автоматические телефонные линии, связывавшие СССР с западным миром, были заменены в 1979 г. ручными. Профессиональные экономисты (это относится не только к западным, но и советским, в том числе к эмигрантам) не хотят, даже если могут, отказаться от стандартных экономических критериев при анализе советской модели. Приняв «геометрию Эвклида», они не желают знать «геометрию Лобачевского».

Только «геометрия Лобачевского» позволяет учитывать специфику неизвестной ранее «модели». С 1930 г. в Советском Союзе «временные трудности» с продовольствием, в том числе с хлебом. В 1981—82 гг. Советский Союз закупил 46 млн тонн зерна за границей и, видимо, решил закупать регулярно около 35 млн тонн. В стране организована кампания по «бережному отношению к хлебу». Выдвинуто предложение вместо стандартных буханок хлеба весом в 1–1,3 кг выпускать буханки не тяжелее 900 гр, поскольку хлеб делается такого плохого качества, что не съеденный сразу, черствеет и становится несъедобным. Пекарни отказываются уменьшить вес буханки, ибо это отразится на выполнении ими плана. Было найдено советское решение проблемы: организованы пункты по скупу у населения черствого хлеба. Авоськи, плетенные сетки, с которыми не расстается советский человек в надежде на чудесное появление товаров в магазинах, выпускались длиной в 70 см. В 1980 г. был установлен новый стандарт — 45 см, а в 1981 — 30 см. Продовольственная проблема была решена: буханка хлеба и кочан капусты заполняли целиком авоську. По требованию возмущенных советских граждан стандарт был изменен: теперь выпускаются двойные авоськи (за двойную цену) длиной в 60 см. В конечном счете государство выиграло — пока — 10 см площади авоськи. В это же самое время американский сенатор выступает против «нового неравенства» в США: 70% школ в зажиточных кварталах имеют микрокомпьютеры, и только 40% школ в бедных кварталах.

Возникают и рассеиваются как туман надежды на новый тип «волшебного ключа» («реформы», «научно-техническая революция»). Верным и надежным остается «ключ», найденный Лениным: «учет, контроль и надзор со стороны организованного авангарда».

С начала 80-х годов в СССР стали меньше говорить о НТР, гораздо больше об «отрядах народных контролеров» — дозорных. О размахе «народного контроля» может свидетельствовать рапорт первого секретаря Гродненского обкома партии (Белоруссия). В области, говорится в рапорте, «50 тыс. дозорных». Для них созданы — на предприятиях, в организациях — «школы народных контролеров», где читаются лекции по таким вопросам, как «борьба за повышение эффективности общественного производства, улучшение качества продукции, сохранность социалистической собственности».

В Гродненской области по последней переписи населения (1979) насчитывалось 1 140 тысяч жителей, причем в городах проживало 48% населения (дозорные работают в городах, в колхозах — свои контролеры). Можно полагать, что процент дозорных на число работающих всюду примерно одинаков. Советский Союз следовательно располагает многомиллионной армией «дозорных», позволяющей обойтись без «реформ» и пренебречь «научно-технической революцией».

В 1983 г. фильм, озаглавленный «Остановился поезд» отлично представил положение в Советском Союзе в начале 80-х годов, проблемы и их решения. Пассажирский поезд остановился, столкнувшись с товарной платформой. Причиной столкновения было несоблюдение элементарных инструкций, работа, рассчитанная только на выполнение плана. Следователь, приехавший расследовать происшествие, очень быстро обнаруживает виновных; начальник депо, стрелочник, машинист поезда, погибший во время катастрофы. Для следователя нет сомнений: решение проблемы плохой работы — новые, еще более жесткие законы, усиление дисциплины; для местных руководителей — проблема решается превращением катастрофы в героический акт машиниста-коммуниста, погибшего, чтобы спасти пассажиров; гибель машиниста становится инструментом воспитания. Для авторов фильма есть только два выхода: ужесточение законов или (и) усиление идеологической работы.

Анализ советской экономики, используя метод аналогии с несоветской экономикой, приводит к результатам, не оставляющим сомнения: поезд остановился. Вывод этот верный и в то же время совершенно неверный. Советская экономика представляет собой особую модель. Ее целью никогда не было удовлетворение потребностей и всегда — удовлетворение потребностей государственной мощи. Советская экономика обеспечивает нужды советской военной машины. Военная машина — это Советский Союз как таковой. Напрасно искать в советской военной машине «военно-промышленный комплекс», легко обнаруживаемый а США. Все советское государство, вся страна, все население существуют для войны: мобилизованы и призваны. Красноречивое свидетельство особенности советской экономической модели: успехи военно-космической техники не нашли никакого отражения на потребительском рынке.

Нужды войны, объявленной всему несоветскому миру, определяют характер экономики, всех сторон советской жизни. Война требует прежде всего прочного тыла, лояльности граждан. Именно этим объясняются парадоксы советской экономики. Направление всех средств на удовлетворение нужд мощи государства оставляет для потребления граждан минимум: советская экономика — экономика контролируемой нищеты. Возмещая отсутствующие предметы потребления, государство дает гражданам возможность плохо работать. Совершенно очевидно, что эта возможность является действием незаконным, о чем хорошо знают все. Советский журналист, исследовавший причины плохой работы, «сути и видимости вещей», приводит разговор с подхмеленным рабочим: «Я тебе телевизор делаю, который купить не успеешь, барахлит, а ты мне детскую коляску, которая назавтра разваливается». Почему мы работаем плохо? — спрашивает рабочий и отвечает: «Потому, что делаем вид, что работаем хорошо».