"Орлы Наполеона" - Домовец Александр

Надо работать, вот что. За работой не до меланхолии. Сделать ещё несколько набросков проклятого зам ка. Зарисовать крохотную, красивую ратушную площадь. Пришла вдруг мысль: хорошо бы договориться с мадам Арно и набросать "Портрет трактирщицы" — уж очень колоритная дама. Если надо, заплатить за позирование… Сергей представил тугие, круглые щёки женщины, необъятную грудь, короткие сильные руки, фигуру бочоночком (да чего там, — бочкой) и невольно улыбнулся. Ну, просится же на полотно!

Мсье Арно, кстати, тоже колоритен. Но это человек из другого теста. Если жена при всей строгости оставляет впечатление добродушия, то в муже чувствуется что-то хитрое и злое, жестокое даже. Помесь лиса и волка. Наверно, в его деле без этого нельзя. Чтобы успешно командовать трактиром и поддерживать по рядок в заведении, надо быть то лисом, то волком, — по обстоятельствам.

Размышляя об этом, Сергей встал, привёл себя в по рядок и спустился к столу завтракать. Немногочисленные постояльцы уже сидели за столом. Мсье Лавилье выглядел хуже обычного, и Сергеи не без злорадства подумал, что пить надо меньше. Зато мадам была свежа и хороша (не иначе, после утреннего купания в холодной майской воде). Намазывая хлеб маслом, Сергей вдруг заметил на себе пристальный взгляд женщины. Поглядев ответно, не без удивления обнаружил, что она делает некие заговорщицкие знаки бровями. Словно хочет на что-то намекнуть. О, господи! Напротив сидит Гастон, ему и сигналь… Отвернулся.

После завтрака Сергей, выйдя во двор, достал папиросы. Утро было солнечное и тёплое, на небе ни облачка. Сам бог велел нынче поработать. Сначала надо только сходить на телеграф и отправить депешу Настеньке: жив-здоров, рисую, люблю, скучаю по тебе и детям… Хорошая штука телеграмма. Но разве объяснишь заочно в двух словах, насколько любишь и насколько скучаешь?

За мыслями не заметил, как, шелестя подолом светло-серого платья, подошла мадам Лавилье. Лицо у женщины было серьёзное, напряжённое даже. Не иначе, сделала новые рисунки и жаждет получить отзыв мастера…

— Мсье Белозёров, я должна перед вами извиниться, — неожиданно сказала она, теребя в руках ридикюль.

Сергей удивлённо посмотрел на женщину.

— Не понял, мадам. Вы разве в чём-то передо мной провинились?

— Я нет, а вот мой муж…

— Да и он вроде ничего плохого не сделал. По крайней мере, мне.

— Вы очень добры… Но сегодня утром мсье Лавилье признался, что ночью вы с ним пили вино, и он обвинил вас… ну, скажем, в повышенном интересе ко мне. А я в ответ якобы оказываю вам знаки внимания, заигрываю. И вам, конечно, его нелепые обвинения неприятны, не так ли?

Прелестные глаза женщины были печальны. Разумеется, сказала она в самой деликатной форме, а на самом деле старый дурак с похмелья наверняка устроил несчастной жене сцену ревности. Да ещё, небось, похвастал, что ночью, за стаканом вина, припугнул художника: мол, всё вижу и, если что, заставлю пожалеть… Вот ведь бред!

— Вы напрасно беспокоитесь, мадам, — сказал Сергей мягко. — Что-то в этом роде ваш муж ночью действительно говорил. Я, как мог, объяснил ему, что переживает он напрасно. Из моих комплиментов вашим рисункам никаких лишних выводов делать не надо. Надеюсь, он меня понял.

— Ах, если бы!

Женщина вдруг всхлипнула. Её изящная белая рука поспешно поднесла ко рту платок.

— Вы не представляете, мсье Белозёров, каково быть молодой женой старого мужа. ("И представлять не хочу".) Эти бесконечные сцены ревности, беспочвенные упрёки… ("Да ну? А кто по ночам шастает к Марешалю"?) Дома, в Париже, он меня ревнует к соседу, здесь к вам. Скоро начнёт ревновать к фонарному столбу! Когда я выходила за него, это был совсем другой человек — состоятельный, щедрый, великодушный. Потом, когда разорился, стал скупым и подозрительным…

— Сожалею, мадам, — холодно сказал Сергей. Эта непрошеная исповедь начала раздражать. — Увы, не знаю, чем помочь.

Женщина подняла голову и жалко улыбнулась сквозь слёзы.

— Поверите ли, единственная отдушина — это живопись. Когда рисую, забываю обо всех неприятностях… А может, и не только отдушина. Может, средство вырваться из домашнего плена, стать наконец независимой… — В волнении схватила Сергея за руку. — Вы говорили, что… Вы действительно думаете, что у меня есть способности? Есть перспектива?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Действительно, мадам, — сказал Сергей со вздохом, деликатно освобождая ладонь. — У вас всё может получиться. Для этого надо много работать и заниматься с хорошим наставником.

— Работы я не боюсь, а что касается наставника…

Она искоса посмотрела на Сергея, — не без кокетства.

— Вы не могли бы дать мне два-три урока?

Сергей внутренне чертыхнулся и покачал головой.

— К сожалению, это невозможно, мадам.

— Но почему?

— Видите ли, я не располагаю свободным временем. Скоро уезжать, а работы ещё много. Так что прошу извинить.

Женщина сделала капризную гримаску.

— Полноте, мсье! Выкроить час-другой, чтобы позаниматься, всегда можно, — было бы желание. — Она подошла ближе и почти коснулась Сергея грудью. Пахнуло тонким ароматом духов. Сказала, понизив голос: — Заплатить за уроки я не смогу, денег у меня нет, увы. Но ведь не всё измеряется деньгами, правда? Поверьте, я сумею вас отблагодарить…

Затуманенный взгляд, жаркое дыхание, заалевшие щёки… Всё до смешного откровенно. Много ли надо, чтобы соблазнить мужчину? А тут ещё, как на грех, в памяти непрошено всплыла вчерашняя сцена с очаровательной нагой купальщицей в главной роли. "Да зачем тебе это, милая? — мысленно возопил Белозёров. — Два любовника в одной гостинице при живом муже в соседнем номере, — не многовато ли?" Нет, он в такие игры не играет! Опять же, зачем обижать Марешаля? Хотя глаза сами собой оценивающе скользнули по соблазнительной женской фигуре. И оценка была высокой… И гусарские инстинкты (проще говоря, мужские) никто не отменял…

Чёрт знает, чем бы всё это закончилось, если бы не улыбка, тронувшая губы мадам Лавилье. То была улыбка охотницы, загнавшей зверя в безысходную ловушку. Да ещё уверенный прищур женщины, не привыкшей к отказам. И Сергей мигом пришёл в себя. Взбесился. Мадам Лавилье решила пополнить свою интимную коллекцию русским художником? Ну. так перебьётся…

Сделал шаг назад.

— Оставим это, мадам, — сказал твёрдо. — В Пари же полно художников, найдётся наставник и без меня.

Коротко поклонившись, ушёл в гостиницу.

На телеграф отправились всей компанией. Марешаль, Долгов и Фалалеев были в прекрасном настроении и пытались растормошить задумчивого Сергея. Заботники… "Серж, смотрите, какой чудесный день!"

(Это Марешаль.) "Красивая деревушка. И дома аккуратные, чистые. Нарисуйте лучше их, Сергей Васильевич. чем с этим замком связываться, ну его в болото". (Это Долгов.) "На обед будут телячьи отбивные с гривами, я узнавал. Хорошая тут кухня. И вино тоже". (А это гурман Фалалеев.) Сергей кивал, соглашался. Да, день замечательный. Да, деревушка прелестная. Да. телячьи отбивные с грибами — чистое объедение… Лишь бы отвязались со своей чуткостью.

В маленьком помещении телеграфа за стойкой сидел молодой конторщик и бдительно поглядывал на стрекочущий аппарат. Выдав Марешалю и Долгову ожидавшие их телеграммы из министерств, парень принял депешу от Сергея. Гастон, пока суд да дело, начал изучать послания и вдруг присвистнул. Следом присвистнул и Долгов, также успевший прочитать свою долю телеграмм.

— Бьюсь об заклад, что мы с тобой свистим по одному и тому же поводу, — заметил Марешаль, засовывая бланки в карман.

— Похоже, что так, — согласился Долгов.

— А что за повод? — тут же спросил любопытный, как сорока, Фалалеев.

Сергей ограничился вопросительным взглядом.

— Повод важный, — задумчиво сказал Долгов.

Но здесь мы его обсуждать не будем.

— Место неподходящее, — подхватил француз. — Знаете, что? Серж собирается на реку рисовать. Мы, само собой, с ним. Там, на берегу, и обсудим.