"Орлы Наполеона" - Домовец Александр

Замок выл.

Выл, словно… а, собственно, кто? Сравнить этот вой было не с чем. Не человеческий, не животный… Но свистящий, запредельный, потусторонний. Как будто крепость восстала из ада, и вслед ей несутся нечестивые звуки преисподней.

— Что это? — пробормотал Долгов.

— Святая Богородица, спаси и сохрани! — жалко вскрикнул Фалалеев, мелко крестясь.

Новый порыв ветра, сильнее прежнего, опрокинул корзину с посудой, далеко унёс скатерть, выпущенную Фалалеевым из ослабевших рук. и, вторя ветру, замок взвыл с новым ожесточением. Чувствуя, что в голове мутится, Сергей невольно зажал уши.

Нервы натянулись, как бурлацкая бечева. Неистовый вой надрывал сердце до спазма, до боли. Ломал рассудок. Рвал душу в клочья. С головой накрыла волна слепого, первобытного ужаса, и было это невыносимо.

— Пошли отсюда! — хрипло скомандовал Сергей.

Какое там "пошли"! Бежали, охваченные паникой, стыдясь собственного страха и не в силах ему противостоять. Страх гнался по пятам, хватал за плечи, трепал волосы.

— Я больше не могу! — простонал Фалалеев, останавливаясь и хватаясь за сердце.

Сергей молча взял его под руку, Долгов под другую. Перешли на шаг. В деревню вошли уже неторопливо, степенно, словно и не было только что пережитой жути. Остановившись возле гостиницы, достали папиросы.

— Честно говоря, я порядком струхнул, — сказал Марешаль с натянутой улыбкой.

— А то мы не заметили, — буркнул Фалалеев, зажигая спичку всё еще дрожащими руками. — У меня и сейчас поджилки трясутся.

— Так что это было?

Вопрос задал Сергей — себе самому, но и другим тоже. Случившийся ужас в голове никак не укладывался.

— Что было… — повторил Долгов, жадно глотая табачный дым. — А может, на самом деле ничего не было?

— Как так?

— А вот так. Морок это был, наваждение.

— Да кто ж его навёл-то, морок этот? — возмущённо взвизгнул Фалалеев.

— А замок. Замок и навёл.

Сергей лишился дара речи и только расширил глаза.

— Очень интересно, — озадаченно сказал Марешаль. — Но зачем замку устраивать наваждение?

— Чтобы нас отпугнуть. Прогнать, словом. Не хочет он, окаянный, чтобы его рисовали.

Сергей нахмурился.

— Вы это серьёзно?

— А хрен его знает, — мрачно сказал Долгов. — Если можете придумать что-то ещё, поделитесь.

— Но это же сущая мистика!

— А всё ли на свете познано? — огрызнулся Долгов.

Тут Сергей невольно вспомнил мсье Дюваля с его невероятным даром ясновидения. Это ли не мистика? Но сам Дюваль объяснял свои способности лишь особыми врождёнными свойствами мозга, и только. Ничего мистического он в себе не ощущал… Может быть, всё-таки ужасный вой объясняется неким естественным образом?

Наступило молчание, прерванное Марешалем.

— Вообще-то версию Бориса проверить несложно, — сказал задумчиво. — Надо только расспросить кого-нибудь из местных жителей. Случалось ли нечто подобное раньше? Если да, то Борис неправ. Мы здесь ни при чём, замок проявляет дурной характер сам по себе. Если же нет и эту адскую какофонию Ла-Рош устроил специально в нашу честь… тогда не знаю, не знаю…

Фалалеев хлопнул француза по плечу.

— Гениально! Обязательно расспросим, — поддержал он. — Да вот Сергей Васильевич и расспросит.

— Почему я? И кого?

— С Жанной поговорите. Она девушка местная, неглупая, враз расскажет, как есть. Вам интересно, а ей приятно. — Фалалеев подмигнул Белозёрову. — Видел я, как она на вас поглядывает. Ничего не утаит.

Марешаль деликатно хмыкнул.

— Язык у тебя, Семён Давыдович, как помело, — сказал Сергей недовольно. — Кто там на меня поглядывает? Придумаешь тоже…

— Да вы не переживайте, Сергей Васильевич, подбодрил Фалалеев. Мы Настасье Петровне ничего и не скажем. Сделал страшные глаза. Могила!

Случай поговорить с Жанной выдался в тот же вечер, когда девушка пришла звать на ужин. Выглядела она бодрой и оживлённой, словно и не стоял за плечами день в работе и хлопотах, улыбалась приветливо и чуть смущённо.

— У вас какое-то событие, Жанна? — заметил Сергей, надевая пиджак. — Прямо сияете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ну, что вы, мсье, какое там событие, — сказала девушка, мило покраснев. — День выдался хороший, вечер тёплый, и сама жива-здорова. Что ещё человеку надо?

— Ну, человеку много чего надо… А я вот вас хотел спросить.

— Спросите. Если знаю, отвечу…

Тщательно подбирая слова, Сергей рассказал о происшествии возле замка. О том, что четверо взрослых крепких мужчин испугались до бегства, он умолчал — стыдно было. Закончил вопросом: случались ли такое раньше? Или им просто померещилось?

На удивление, Жанна легко и просто подтвердила, что во всякую непогоду замок визжит и воет, и тогда находиться рядом с ним страшно. Так было, сколько себя помнит, да и покойная мать рассказывала о том же. Почему? Ну, этого не знает никто. В деревне поговаривают, правда, что в бурю и ветер собираются в замке не упокоенные души воинов, которые в разные времена погибли, защищая Ла-Рош от вражеских набегов. А собравшись, жалуются друг другу, что не похоронили их когда-то по-христиански. Кого просто в Луару сбросили на корм рыбам, кого наскоро закопали, чуть присыпав землёй, чтобы под ногами не путался… И теперь несчастные призраки, оставшиеся без положенных могил, зависли между небом и землёй…

— За это у нас в округе замок не любят, боятся его, — закончила девушка негромко. — Норовят стороной обойти. И то, если день хороший. А если, не дай бог, буря какая-нибудь или дождь с громом, то и на пушечный выстрел никто не подойдёт.

— Ну, вот и разобрались, — сказал Сергей с улыбкой, испытывая облегчение. — Призраки там или не призраки, это меня не касается. Я, в конце концов, не местный. Рисовать буду только в хорошую погоду, и всё.

Жанна посмотрела пристально.

— Так вы всё-таки решили остаться? — спросила то ли с огорчением, то ли с осуждением.

— Решил, решил. Работать надо.

— Но я же вам говорила…

— Я помню, Жанна, и очень благодарен за вашу заботу. Но вы же слышали, что в соседней деревне погиб человек. Это был мой враг. Он и приехал сюда, чтобы убить меня. Не надо бы вам этого говорить, и знать это вам ни к чему… Но я хочу, чтобы вы не беспокоились, — добавил быстро, видя, что у девушки задрожали губы. — Ума не приложу, кто с ним рассчитался. Но в любом случае опасности больше нет. Забудьте!

Девушка без приглашения села на стул, словно подкосились ноги.

— Как же нет опасности, если она с каждым днём всё ближе, — произнесла жалобно, и в глазах блеснули слёзы. — У меня, правду сказать, дар слабее, чем у матери или бабки. Его, может, почти и нет. Но я же чувствую, чувствую… Ну, как вам это объяснить, чтобы поверили?

— Да верю я, верю, — сказал Сергей, повышая голос. Настойчивость девушки начала его раздражать. — Но, понимаете ли, жить вообще опасно. Допустим, спускаюсь по лестнице, оступился, — глядь, нога сломана. Или вышел за ворота, зазевался, а меня повозка сбила. Может же такое быть? Вот вам и опасность.

Жанна вскочила, как подброшенная пружиной, и отчаянно замотала головой, аж каштановые пряди выбились из-под чепца.

— Это совсем другое. Совсем! — Правой ладонью медленно и легко коснулась волос, плеч и груди художника. (Сергей вдруг почувствовал мимолётный озноб.) Левой рукой при этом водила в воздухе, словно трогала что-то. Неожиданно, тихо вскрикнув, отшатнулась, отступила на шаг и упала на колени.

— Уезжайте, мсье! Ради всего святого уезжайте! Ради вашей жены и сыновей! Не делайте её вдовой, а их сиротами!

Закрыла лицо. Разрыдалась. Поражённый Сергей поднял её с колен и, достав из кармана платок, бережно вытер слёзы.

— Жанна! Откуда вы знаете, что у меня есть жена и сыновья? Я вам про то не говорил, — заметил негромко.

— Это не трудно, мсье… Это-то не трудно. Трудно понять, откуда опасность. Не разберу… Как будто рядом с вами кто-то чужой. Чёрная тень какая-то.