Верность - Марко Миссироли

дверь подъезда – все зря, опять все зря!

Когда София его догнала, он дал ей знак идти вперед. Так они и шли по виа Пепе – она спереди, а он следом – под гул поездов, доносящийся с пьяцца Гарибальди. Возле офиса «Mail Boxes» она пропустила его вперед, в очереди у кассы был только один человек; поставив свою ношу в угол, Карло опустил рядом и коробку Софии.

Затем, не оборачиваясь, вышел на улицу и почти бегом вернулся по виа Пепе, свернул к метро и по переходу перешел на противоположную сторону. Прислонился спиной к фасаду какого-то здания: в этом вся его суть – остановиться в шаге от цели, тешиться фантазиями, а как только на горизонте замаячит расплата, сразу же укрываться в стенах дома. Он вытащил телефон, отыскал номер жены и нажал на вызов. Прокашлялся, но трубку так никто и не взял.

Анна сказала Маргерите, что ей звонит Карло.

– Потом перезвоню.

Анна корила себя за то, что потащила с собой дочь, за то, что пошла на этот день рождения, за то, что снова пожертвовала своим спокойствием. Стиснув сумку в руках, она сказала:

– На кладбище я пойду одна.

Маргерита свернула в туннель около центрального вокзала.

– А я?

– Ты пойдешь первой.

– Все хорошо, мам?

Ну почему нужно что-то объяснять, когда тебе уже стукнуло семьдесят? Она сидела, скукожившись на сиденье, а внутри нее все кипело. Анна собиралась навестить покойника в месте вечного упокоения, поэтому ей хотелось обрести хоть толику покоя. За всяким концом следует начало, так сказал один клиент, заказавший каракулевое пальто; на мгновенье ей показалось, что Маргерита переживает из-за этого сильнее, чем в свое время переживала она. Анна посмотрела на дочь, та одной рукой вела машину, а другую прижимала к себе, откинув голову к сиденью: Анна будто бы впервые взглянула на дочь со стороны. Маргерита показалась ей красивее, чем обычно, и дело было не в серьгах с подвесками и не в блеске уставших глаз, а в чем-то ином: у нее был такой же отсутствующий вид, как в юности, когда она грезила наяву под звуки магнитофона в постели. Ей хотелось сказать: ты такая красивая. Но она промолчала и любовалась Маргеритой по-новому. Коснулась сережки, тронула прядь волос. Оставшуюся часть пути они ехали молча. Прибыв на место, Анна отдала дочери телефон и сумочку и стала ждать своей очереди.

Опустив стекло, Анна почувствовала запах кипарисов и увядших цветов, затем подняла глаза на ворота из кованого железа, окрашенные в карминовый цвет. Вскоре на кладбищенской аллее мелькнул силуэт возвращавшейся Маргериты. Встретившись с дочерью у ворот, теперь уже Анна спешила по дорожке из гравия; пройдя мимо полянки и крайних надгробий, она оказалась у третьей с конца могильной плиты, прямо напротив фотографии:

– Это я, Франкин.

Анна стояла в тишине: ей не хватало мужа, и они обе это знали. Подойдя ближе, она протянула руку к искусственным розам, вытащила их из железного рожка; какие-то листья уже пожелтели, с трудом их оторвав, она отложила сор в сторонку, а букет оставила на земле. Заглянула в пустой объемный рожок, они выбрали его вместе с Маргеритой для букетов среднего размера. Обе были довольны таким хоть и неэстетичным, зато практичным вариантом. Взяв в руки сумку, достала открытки, сверху лежала карточка со штампом Бормио; оставив их у могилы, отправилась за лейкой к фонтану. Набрав воды на треть, вернулась и вылила на открытки.

Подождала, пока они впитают воду, затем поливала еще и еще, и когда они окончательно разбухли, измельчила все в кашицу. Собрав жижу, затолкала в рожок. Делала она это тщательно, чтобы на земле не осталось ни клочочка. Затем подняла розы и поставила их на место: теперь букет плохо умещался внутри; с досадой она все-таки опустила его на место:

– На тебе твою Клару!

Она пересчитывала все девяносто шесть ступенек в доме на корсо Конкордия каждый раз, когда навещала дочь. Уже через месяц после переезда она взяла в привычку делить стоимость квартиры на количество ступеней и на калькуляторе подсчитала, что на каждый шаг выходило по четыре тысячи евро с копейками плюс проценты по ипотеке, которую Маргерита и Карло взяли в «Дойче Банке» на тридцать лет. Итак, с каждым шагом сумма увеличивалась почти на пять тысяч. Она взбиралась на четвертый этаж, и на ее ногах гирей висели долги дочери, Карло, да и всех остальных: это был ее вклад в усилия семьи, инвестировавшей в кирпичи, как сказал бы Франко. Ведь она настояла на покупке и теперь тащила на себе бремя вины: четыреста шестьдесят пять тысяч евро за сто двадцать квадратов без малейшего намека даже на грузовой лифт для чемоданов и коляски, но ее дочери так полюбился свет в гостиной, что Анна не стала ее отговаривать. Подъем наверх портил ей настроение, а спуск приносил облегчение, ей казалось, что с каждым шагом долги Маргериты и Карло убывают: спустившись на первый этаж, она представляла их в самом начале совместной жизни – беззаботными и счастливыми в съемной однушке. Минус сто тысяч от Пентекосте, минус тридцать пять тысяч ее накоплений: засев за шитье, она по крайней мере помогла им с мебелью и шторами, хотя у нее и болели руки.

Гадалка сказала ей, что 2018-й будет для них хорошим годом, прежде всего для ее внука – не в последнюю очередь из-за его молчаливого характера. Она любила детей, знавших свое место, ей казалось, что в этом мальчик пошел в ее мужа, хотя в глубине души надеялась, что это не совсем так. Когда она оказалась на предпоследнем пролете, в подъезде погас свет. Поленившись возвращаться на лестничную клетку, чтобы его зажечь, она схватилась за перила и стала думать о том, что дают ей эти два часа, проведенные с внуком. Это было истинным счастьем, не каким-то там второстепенным, а вполне очевидным счастьем – окочуриться, не познав этого чувства, было все равно что проворонить взятие Бастилии. Улыбнувшись темноте, она неудачно поставила ногу, ей казалось, что она сумеет удержаться, однако нога ее подвела. Анна попыталась помочь себе рукой, однако когда открыла глаза, поняла, что за все свои восемьдесят лет еще не испытывала такой гадкой боли.

Очнувшись вверх тормашками на половике у основания лестницы, она разглядывала свои ноги на темных ступеньках. Когда она попробовала сдвинуться с места, ее пронзила острая боль. Левая нога и правая рука совершенно не слушались. Здоровой рукой она подтолкнула себя вниз, чтобы съехать на коврик.