Бегом с ножницами - Огюстен Берроуз

— И бесплатно?

Мы снова кивнули.

Дорис на мгновение задумалась, но что-то ее явно тревожило.

— А можно спросить, зачем вам это?

Я уже и сам начинал задавать себе этот вопрос.

—- Затем, что это прекрасная тренировка, — ни на секунду не замешкавшись, отчеканила Натали. — Нам нужно как можно больше опыта выступления на публике, перед живой аудиторией.

Дорис рассмеялась.

— Я уж не знаю, насколько живой окажется эта аудитория. Впрочем, если вам хочется прийти и спеть, то я не вижу причин для отказа.

Мы ушли, горя от нетерпения начать свой эксперимент, словно нас взяли выступать в «Шоу сегодня».

— Мы их поразим, — уверенно провозгласила Натали, пока мы устало тащились в гору.

— Боже, а что же мы будем петь? — поинтересовался я.

— Хороший вопрос.

Я перебрал в уме наш репертуар. «Стеклянное сердце» Блонди могло вызвать у кого-нибудь из слушателей неприятные воспоминания. «Достаточно — это достаточно» вполне бы могла сгодиться. Но для того чтобы эта песня зазвучала в полную силу, необходимы ударные. А кроме того, существовала опасность, что она подействует кому-нибудь на нервы и вызовет беспорядок. «Где-то» из «Вес-тсайдской истории»? Нет, нельзя. Это им сразу напомнит, что и они хотят жить где-то в другом месте.

— А как насчет «Ты зажигаешь мою жизнь»? — предложила Натали.

Вот это да! Сюрприз.

— Ты всерьез? — поинтересовался я.

— Почему бы и нет?

Эта песня требовала невероятного вокального мастерства.

— Ты что, считаешь, что мы с ней справимся?

Натали казалась преисполненной уверенности.

— Несомненно.

Так получилось, что мы с Натали исполнили песню «Ты зажигаешь мою жизнь» без фонограммы, вживую, перед чуткой и до крайности напичканной лекарствами аудиторией.

Мы явились в больницу через неделю. Дорис провела нас по замкнутому со всех сторон внутреннему дворику в большую просторную комнату с решетками на окнах и мебелью, которую не смог бы поколебать даже тайфун.

Некоторые из пациентов сидели свободно, кто, где хочет. Другие были привязаны к стульям; их охраняли трое санитаров. Всего в комнате находилось человек двадцать — двадцать пять: я еще ни разу в жизни не видел сразу столько несчастных, глубоко трагичных и потерянных душ.

В одно мгновение и сценическое волнение, и страх исчезли. Я чувствовал себя совершенно раскованно и свободно.

Дорис постаралась изо всех сил и, сдвинув полукругом стулья и кресла-каталки, соорудила для нас подобие сцены. Мы с Натали стали в центре этого полукругами я посмотрел на лица слушателей. Склоненные набок головы; открытые рты, из которых течет слюна; за-катившиеся глаза и кажущиеся неестественно длинными языки. Кто-то из слушателей постоянно раскачивался на стуле. Некоторые проявляли недовольство тем, что их привязали.

— ...твою мать, — грубо выругался отвратительный старик. Я с облегчением заметил, что как раз его-то и охраняет один из санитаров, поскольку его глаза смотрели не так туманно и бессмысленно, как глаза остальных пациентов. Грызло опасение, что он способен на буйную выходку.

— Нет-нет-нет. — Эти слова почти пропела женщина с самым волосатым лицом, какое я видел в жизни, не считая, конечно, собачьих. Даже лоб ее казался пушистым.

Неужели здесь не позволяют людям смотреть на себя в зеркало? Или душевнобольных лечат каким-то особенным лекарством, содержащим гормоны роста волос?

Натали откашлялась.

Я взглянул на нее и кивнул. Пора начинать.

Сначала, на нервной почве, наши голоса немного дрожали. Когда впервые выступаешь перед живой аудиторией, это обязательно происходит. Однако уже ко второму куплету мы полностью погрузились в творчество. Натали обладала действительно прекрасным голосом; он легко взлетел к перфорированному потолку и свободно парил там. Я закрыл глаза и пытался представить яркий свет софитов, погружающий нас в разноцветные волны. Видел перед собой притихших, благодарных слушателей, руками в дорогих кольцах прижимающих к глазам кружевные платки.

Именно поэтому жирный плевок так неприятно нас поразил.

— Сволочи! — произнес тот же безобразный старик. И опять злобно и грубо выругался. Теперь уже я видел, что он совершенно беззубый. Смачно откашлявшись, он плюнул прямо в нас.

Поскольку мы стояли очень близко друг к другу, он попал в лица нам обоим.

Мерзко было до жути.

И мы сделали единственное, что действительно могли сделать. Во всяком случае, это сделала Натали.

Она плюнула в ответ.

Кис-кис-кис, иди сюда

Я спал на белом ковре в комнате Натали, когда внезапно раздался громкий стук в дверь. Я подскочил и шлепнул Натали по свисающей с кровати волосатой ноге.

— Кто-то стучится.

— Натали, Огюстен, — прошептала Хоуп, —-откройте. Натали застонала и подняла голову. К щекам прилипли серьги с перьями.

— Который час? — Она протянула руку, пытаясь нащупать будильник, и сбросила на пол зажигалку.

— Господи, да ведь еще нет и пяти утра.

Она прищурилась в мою сторону усталыми припухшими глазами, потом вылезла из постели, одновременно заворачиваясь в простыню.

Я сел. Во рту стоял страшный вкус травки, пива и «Читос» Именно это сочетание компонентов и заставило меня впасть в бессознательное состояние на полу в комнате Натали.

Натали открыла дверь и зевнула.

— Что тебе надо?

Хоуп была в ночной рубашке, а к груди крепко прижимала Фрейда.

— Что ты делаешь с бедным котиком?

Сестра вошла в комнату, и Натали закрыла за ней дверь.

— Фрейду нехорошо, — сообщила Хоуп. На лице ее застыло выражение глубокой озабоченности, даже боли.

Я быстро осмотрел кота на предмет признаков жестокого боя — ни ссадин, ни запекшейся крови. Даже уши целы.

— Выглядит прекрасно, — возразил я.

— Ничего прекрасного, — резко ответила Хоуп. — Мне кажется, он умирает.

— О нет, — простонала Натали, забираясь обратно в кровать и пытаясь расправить запутавшуюся между ног простыню. — Хоуп, прими, пожалуйста, валиум и отправляйся спать. Твой кот совершенно здоров.

— Ничего подобного. Он умирает. Он сам мне это сказал.

Наверное, я еще не протрезвел. -Что?

— Он разбудил меня пятнадцать минут назад. Я как раз в этот момент видела про него сон. О том, что его пожирает белая капля. Это было просто ужасно, ребята. Настоящий кошмар. И вдруг, совершенно внезапно, я проснулась, а он свернулся возле моего лица и мурлычет.

— Хоуп, что ты такое болтаешь? — Натали закрыла глаза и натянула на голову подушку.

— Так вы что, ребята, ничего не понимаете?

— Не понимаем чего? — уточнил я. — Что ты, наконец, окончательно рехнулась?

— Фрейд при помощи этого сна посылал мне сообщение. Говорил, что умирает.

Хоуп заметно дрожала, и кот изо всех сил пытался вырваться из ее объятий. Однако хозяйка держала его крепко. Я постарался просветить заблудшую душу.

— Хоуп, Фрейд вовсе не хотел тебе сказать, что умирает. Он вообще ничего не хотел сообщить тебе посредством сна. Он просто кот.

— Нет, он не просто кот.

— Отправляйся спать — отрезала Натали. Она потянулась к свету, собираясь его выключить.

— Подожди. — Голос Хоуп звучал умоляюще. — Я вполне серьезно. Мне и правда необходимо что-то предпринять. Ну, пожалуйста!

Натали села. Провела рукой по волосам. Откашлялась.

— Прекрасно. Чего ты хочешь от нас? Что мы должны сделать?

Я посмотрел на Хоуп.

— Ну, я даже и не знаю...

Я сказал:

— Завтра, прямо с утра, я пойду вместе с тобой к ветеринару. Поведем кота на осмотр.

Хоуп покачала головой.

— Нет, я не хочу, чтобы с ним рядом был кто-то чужой. Он нуждается в домашнем тепле. Я должна его успокаивать.

Я даже фыркнул.

— Ну, тогда я не знаю. Сейчас ты с ним ничего не сможешь сделать. Ложись спать. Это все просто сумасшествие.

Кот издал какой-то клокочущий звук. В конце концов мы уговорили Хоуп. Она отправилась спать, и Натали выключила свет.

— Ты ей веришь? Она такая странная.

— Что с ней происходит? — заволновался я.

Натали снова включила свет.

— Хочу курить.

Я протянул руку и достал свою пачку сигарет. Кинул ее на кровать.

Мы начали смеяться и смеялись до тех пор, пока Натали не пришлось срочно бежать в туалет, чтобы не описаться со смеху.

В течение следующих трех дней Хоуп не выпускала Фрейда из поля зрения и из своих объятий.

— Хоуп, не держи так кота над конфоркой, — урезонивала ее Агнес. — Смотри, у него сейчас загорится хвост.

Никакими словами мы с Натали не могли объяснить Хоуп, что кот страдает исключительно от ее чрезмерной заботы.

— Не вешай ему на шею эту штуку. Она слишком тя-желая.

— Но, Натали, так он по крайней мере не потеряется.