Ответная угроза - Сергей Чернов

в цивильное. Смотрюсь в зеркало и сам себя не узнаю, настолько мой образ сросся с мундиром.

— Пойду один, — замечаю в глазах Паши вспышку возмущения. — Ладно, доведёшь меня до коридора, пробуду там час-полтора и вернусь.

— В какой номер идёте?

— Я бы сказал, но нельзя…

Через четверть часа спускаемся на пару этажей вниз. В записке, подписанной, как «Симеон-24–19–30» первые две цифры — гостиничный номер, где меня ждут. Следующие числа — время. Паша с парой дюжих сержантов следует за мной на расстоянии десятка метров. До нужного коридора, как договорились. Следят за тем, как я выстукиваю по двери ритмичную дробь и в ответ на донёсшееся до моих ушей приглашение вхожу.

— Заходите, маршал, — сидящий на кресле в глубине номера человек делает приглашающий жест. Лица разглядеть не могу, верхнего света нет, рядом горит настольная лампа. Хорошо, что не в лицо.

Голос тоже не узнаю.

— Есть новости, товарищ маршал?

— Есть, — сажусь в кресло поодаль. Отмечаю, что поставили его так, чтобы шансы разглядеть лицо отсутствовали. Ну, мне и не надо. Хотя наводит на мысли. Если скрывает лицо, значит, есть вероятность, что могу где-то встретить этого человека. Если поднапрячься, возможно, смогу вычислить какую, примерно, группу влияния представляет этот рупор. Он человек, конечно, но в данном случае всего лишь функция, переговорное устройство.

— Я вас внимательно слушаю.

— Давно дал задание разведотделу при допросах пленных обращать внимание… особое внимание, если промелькнут некие слова. Там у меня целый список таких слов.

Слова-маркеры, так их называл Арсеньевич. Похожую технологию используют при дешифровке.

— Не поделитесь, что за список? — заинтересовывается мужчина.

— «Засекреченные объекты», «запретные места», «специальный допуск», «уран» и его производные, «оптика» и производные, «прецезионный», «обработка стали», «сплавы», «броня», «авиационный», «реактивный». Когда посоветовался с инженерами, они добавили «прерыватель», «пропускник оси», «синхронизатор», «ротор», «сопло», «генератор». Если я ничего не забыл. Но полагаю, принцип вы поняли.

Лица-то я не различаю, но согласный кивок вижу.

— Обнаружился среди пленных некий Фридрих Шихтман, бывший студент Лейпцигского университета. Поймался на слове «урановый». Толком ничего не знает, но вроде есть при университете некая организация, институт, который занимается урановыми соединениями.

Мой визави продолжает слушать.

— Я поговорил с нашими учёными. Они, конечно, провинциалы, многого не знают, но в разговорах выяснилось, что с 39-го — 40-го года США, Англия и Германия перестали публиковать научные результаты по ядерной тематике, в частности, исследование свойств урана и других радиоактивных материалов. Физики из Белорусского университета полагают, что собака порылась в том, что при распаде урана-235 выделяется огромная энергия.

— Что такое уран-235?

— Изотоп урана. Что такое изотоп, спрашивайте у наших академиков. Когда мне объясняли, я вроде понял, но сам кратко и понятно рассказать не смогу. У меня вопрос: наша страна в этом направлении движется?

Мужчина не отвечает, только плечами пожимает.

— Почему бы вам, товарищ маршал, докладную в ГКО не написать?

— А что я там буду писать? Про невнятные слухи от студента-недоучки? Про засекречивание ядерных исследований и так все знают.

— Я всё сообщу своему руководству, — обнадёживает меня человек-почти невидимка. — Что-нибудь ещё?

— Вроде немцы готовят производство новых танков. Тяжёлых. Но с этим сам разберусь. По этому поводу как раз говорил в Ставке. Что мне нужны зажигательные снаряды крупного калибра.

— Что-нибудь ещё, товарищ маршал?

— Много чего, — сопровождаю свои речи небрежным жестом руки, — но всё остальное решается в рабочем порядке. А что у вас?

— В каком смысле? — недоумение сочится не только от тона, но и от неясного пятна на месте лица.

— В любом смысле. Стратегическом, прежде всего, — закидываю ногу на ногу. В американском стиле, когда нога сверху лежит поперёк. Собеседник молча ждёт продолжения.

— Например, вы не задумывались над тем, кто придёт на смену Сталину? Он ведь не вечен.

— Иосиф Виссарионович не так стар, чтобы задумываться над этим.

— Лет десять-пятнадцать у нас точно есть. Может больше. Но рано — не поздно. Лучше сейчас задуматься, чем когда он умрёт, и начнётся яростная схватка за высшую власть, — полагаю при столь удачном ведении войны Иосиф Виссарионович проживёт дольше, чем двенадцать лет до пятьдесят третьего года.

— Целите на его место? — голос напряжённый.

— Я? Нет! Как свидетельствует история, правление военных ни к чему хорошему не приводит. Например, возьмите Наполеона. Ну, захватил всю Европу. Показалось мало, и сунулся дурень в Россию. Где и свернул себе шею. Или Македонский. Опять-таки завоевал полмира, создал огромную империю и что дальше? А ничего. Как только умер, империя распалась. Ну, и зачем завоёвывал? Полно таких примеров. Не, нужен кто-то другой. И достаточно молодой, чтобы активно управлять страной хотя бы лет двадцать.

— И кто, по-вашему, может выйти наверх после Сталина? — опять опасный вопрос, но я — не мальчик. Причём дважды не мальчик.

— Тот, у кого есть проект развития страны. Или хотя бы план.

— И у кого он есть?

— А я откуда знаю? Могу только за себя сказать: у меня — нет. Нет, кое-что ясно, но это в рамках сталинского плана.

— Вы про что?

— На первом этапе индустриализации стояла задача приоритетного развития отраслей группы «А». Мы завершаем этот процесс. Завершим окончательно в ближайшее десятилетие. Затем надо развивать группу «Б». Но повторяю, это ещё сталинский план. А своего у меня нет.

Немного молчим, прошу разрешения закурить. Желание возникло, когда мой взгляд зацепился за пепельницу, тяжёлую, в виде чёрного лебедя, залюбуешься. Закурить дозволяется.

Своим здоровьем тоже озабочен, поэтому папиросы своего «Казбека» набиваю ватой с обратной стороны. И воочию вижу, какая она после курения.

— Преемственность власти в России до сих пор не решённая проблема. Один умный человек (кто конкретно, Арсеньевич не запомнил) сказал, что трудные времена рождают сильных людей. Сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена рождают слабых людей, а слабые создают трудные времена.

Собеседник хмыкает.

— Интересная мысль возникает по поводу, — она действительно появляется у меня только сейчас. — Мы знаем, насколько велик был Ленин, а, значит, что? Это значит, что тяжёлые для страны времена соответствовали величию Владимира Ильича. Россия находилась при смерти. Тяжёлые времена продолжались и позже, поэтому эпоха призвала Сталина.

— К чему вы всё это, товарищ маршал? — интерес собеседника угасает, но не до конца.

— К тому, что