Анжелика. Мученик Нотр-Дама - Анн Голон

И Анжелика понимающим взглядом смотрела вслед удаляющемуся брату. Ей будет не хватать его поддержки.

Однажды утром она возвращалась с Флоримоном после короткой прогулки к огромному донжону. По пути они видели стадо коз, которых пастух из Бельвиля[29] часто пригонял к Тамплю. Он гнал их к пустырю возле башни и доил, когда появлялись покупатели. По его словам, козье молоко превосходно подходило для кормилиц, а молоко ослиц — для тех, «кто ослаб после разгула и разврата». И, хотя последний случай явно к ней не относился, Анжелика довольно часто покупала у пастуха горшочек с ослиным молоком — красивая, спокойная ослица и осел паслись рядом. Держа за руку семенящего рядом Флоримона, она как раз подходила к дому, когда до нее донеслись крики. Тут она увидела сына хозяйки — тот на бегу прикрывал голову от летящих в него камней, их швыряли догонявшие его мальчишки.

— Кордо-веревка-на-шее[30]! Иди сюда! Высунь-ка язык! Веревка-на-шее!

Кордо, даже не пытаясь сопротивляться и не отвечая, влетел в дом.

Чуть позже, когда настало время обеда, Анжелика зашла на кухню и увидела, что он спокойно ест свою порцию гороховой похлебки.

Анжелику никогда особенно не интересовал сын мамаши Кордо. Это был крепкий подросток лет пятнадцати, коренастый и молчаливый, чей низкий лоб явно не свидетельствовал о выдающемся интеллекте. Было похоже, что единственным его развлечением были игры с Флоримоном по воскресеньям, состоявшие в том, что подросток исполнял все прихоти младенца.

— Бедный Кордо, что же там случилось? — спросила молодая женщина, садясь перед грубой миской, в которую хозяйка собиралась вывалить горох и китовую ворвань. — Почему ты не проучил хулиганов, которые бросали в тебя камни, — кулаки у тебя вроде что надо?

Подросток пожал плечами, а его мать объяснила:

— Да он привык уже, вот в чем дело! Даже я иногда называю его «Веревка-на-шее», сама этого не замечая. А камни в него летели всегда, с самого детства. Он не обращает внимания. Ведь главное — что? Чтобы он стал мастером! Вот тогда-то его зауважают, да и я буду спокойна.

И старуха усмехнулась, став еще больше похожей на ведьму.

Анжелика вспомнила, что мадам Скаррон с одинаковым отвращением относилась как к сыну, так и к мамаше, и с удивлением поглядела на них.

— Вы что, правда не слышали? — спросила Кордо, ставя котелок на огонь. — Ну ладно, мне скрывать нечего. Парень-то мой работает у мэтра Обена.

И, видя, что Анжелика по-прежнему в недоумении, уточнила:

— Так ведь мэтр Обен — палач!

По шее и спине молодой женщины пробежала холодная дрожь. Она молча принялась за бесхитростный жирный обед. Шел пост, и каждый день на столе появлялось китовое мясо, сваренное с горохом — постная еда бедноты.

— Ну да, ученик палача, — продолжала старуха, возвращаясь на свое место. — И что? Палачи на свете тоже нужны. Мэтр Обен был родным братом моего покойного мужа, а сыновей-то у него нет, только дочери. Так что, когда муж умер, мэтр Обен написал мне — мы тогда жили в маленькой деревеньке, — написал, что взял бы моего сына в ученики, а позже, быть может, оставил бы ему свое дело. И, скажу я вам, приводить в исполнение приговоры в Париже — это кое-что! Эх, хотелось бы мне дожить до того времени, поглядеть, как сынок наденет шаровары да красный колпак…

И она почти с нежностью посмотрела на круглую голову своего кошмарного отпрыска, жадно поглощавшего обед.

«Подумать только, быть может, он этим самым утром накинул петлю на шею осужденного, — с ужасом думала Анжелика, — мальчишки из Тампля его метко прозвали — таким-то делом заниматься!»

Вдова, расценившая ее молчание как благожелательное приглашение продолжить рассказ, затараторила дальше:

— Мой муж тоже был палачом. Но в деревнях это дело другое, ведь смертная казнь приводится в исполнение только в главном городе округа. По правде сказать, не считая случаев, когда он допрашивал воров, муж, скорее, был «живодером» — ну, шкуры со скотины снимал да падаль закапывал…

Радуясь тому, что ее не перебивают возгласы ужаса, она быстро продолжила:

— Не думайте, что быть палачом просто. Нужно знать много всяких хитростей и приемов, чтобы вырвать признание у некоторых особо терпеливых. И у младшего Веревки-на-шее работы хватает, уж вы мне поверьте! Он научился отрубать голову одним взмахом топора или меча, он знает, как прижигать раскаленным железом, как резать языки, вешать, топить, колесовать, да это еще не все — знает, как четвертовать, как пытать водой, испанским сапогом и дыбой…

В этот день тарелка Анжелики осталась полной, а сама она очень быстро поднялась к себе.

Знал ли Раймон, каким делом занят сынок мамаши Кордо, когда отправил к ним сестру? Конечно же, нет. Анжелике даже на мгновение не пришла в голову мысль, что ее муж, Жоффрей де Пейрак, может попасть в лапы палача — он же дворянин! Разумеется, есть закон или привилегия, которые запрещают пытать дворян. Нужно поговорить с Дегре… Палач — это для простолюдинов, это их привязывают к позорному столбу на Рыночной площади, это их, обнаженных, бьют кнутом на перекрестках, это их вешают на Гревской площади на потеху бедноте. Подобная участь не грозит графу де Пейраку, последнему из графов Тулузских[31]…

* * *

С тех пор Анжелика стала куда реже появляться на кухне мамаши Кордо.

В такие моменты дружба с Франсуазой Скаррон становилась для нее еще ценнее. Она приглашала молодую вдову посидеть у камина и покупала дрова, хотя денег у нее было мало.

Время от времени к Франсуазе приходили с визитом высокопоставленные господа, куда чаще навещавшие ее в то время, когда сатирик Скаррон был королем в узком кругу интеллектуалов.

Однажды через тонкую перегородку до Анжелики донесся звонкий голос Атенаис де Тонне-Шарант. Она знала, что прелестной уроженке Пуату удалось довольно высоко подняться в парижском высшем обществе, но она пока что не сумела изловить богатого и знатного мужа.

В другой раз к мадам Скаррон пришла светловолосая жизнерадостная женщина, очень красивая, хотя ей было уже под сорок. Анжелика услышала, как, прощаясь с хозяйкой, она сказала:

— Ну что вы хотите, дорогая, нужно наслаждаться каждым днем жизни. Мне жаль видеть вас в этой холодной комнате, в поношенном платье. Такая нищета непростительна при ваших прекрасных глазах.

Франсуаза что-то тихо отвечала, но Анжелика не разобрала слов.

— Вы правы, — снова послышался веселый, приятный голос, — но только от вас зависит, превратится ли служба, не более унизительная, чем просьба о пенсии, в рабство. Так, нынешний мой содержатель, позволяющий мне жить в роскоши, довольствуется двумя коротенькими свиданиями в месяц. Я сказала ему: «За пятьсот ливров на большее не пойду!» И он согласился, так как знает, что иначе вообще ничего не получит. Он славный малый; единственное его достоинство — он отлично разбирается в мясе, ведь его дед был мясником. Он консультирует меня по этому вопросу, когда я даю приемы. Еще я предупредила его, чтобы он не вздумал ревновать, ведь у меня есть свои маленькие капризы. Красавица моя, я вас шокировала? Вижу это по тому, как вы поджали ваши чудные губки. Послушайте, на свете нет ничего более разнообразного, чем любовные наслаждения, хотя они-то как раз и не меняются.