Честный враг – наполовину друг - Сергей Самаров

Но тут же у меня возник встречный вопрос. Причем вопрос очень острый: где мой собеседник мог видеть Копченого? Почему Асхаб Гойсумович к нему обратился?

Доброжелатель наконец-то представился. Как ни странно, я даже обрадовался, узнав, что это тот самый комбат, которому я прострелил ногу. Он Копченого видел. Но старшему следователю на сдал. Это уже хорошо. Значит, на комбата можно надеяться. Он – вояка, а не интриган. И потому у меня мысли не возникло, что комбат пытается меня заманить в какую-то хитрую ловушку. Я видел его спокойные глаза. Спокойные глаза под автоматным стволом, когда смерти ждешь – это признак человеческого достоинства. Если человек имеет достоинство, на него всегда можно положиться и не ждать от него подлости. Это я могу с уверенностью заявить, как доктор психологии... Ученого звания-то меня никто пока не лишил.

Такая короткая беседа, даже если не смотришь собеседнику в глаза, способна поднять настроение. Значит, даже те, кого я обязан считать врагами, не все одинаково плохо ко мне относятся. Кто-то и разобраться пытается, желает узнать правду. Если дело обстоит так, значит, я могу выйти и говорить правду, и мне поверят. Но доказательства все же нужны. И их необходимо будет добыть.

* * *

Прошло два часа. Я снова хотел было сменить сим-карту в трубке, но остановился.

– Давид, поехали. Позвоним из машины, – я встал и захлопнул крышку ноутбука, решив забрать его с собой. Чисто интуитивное решение, внешне безосновательное, но я знал, что подобные решения часто бывают верными.

– Поехали.

Копченый чем хорош, как напарник – а я его считаю не бойцом своего несуществующего отряда, а именно напарником, пусть и с функциями только помощника, – так это тем, что задает минимум вопросов, если что-то советует, то только по существу, и не мешает мне делать дела, в которых он ровным счетом ничего не смыслит. Едва я позвал его, Копченый уже встал, готовый идти и ехать, куда я скажу.

Из подъезда он вышел, как обычно, первым, осмотрелся, проверил безопасность, и только после этого вышел я. Давид знает, что в меня будут стрелять только на поражение. А его постараются захватить живым. И потому он готов рискнуть собой, чтобы меня под пули не подставить. Он верный человек и никогда не предаст.

Грозный я знаю отлично. И потому, чтобы потом не терять время, я проехал в район, где жил Зубаир Джунидович Иналуков. И звонить начал, когда остановился у бордюра. До места я добирался около десяти минут. Следовательно, время вышло, и Иналуков должен был уже вернуться. Сменив в мобильнике сим-карту, я набрал номер и долго ждал ответа. Никто так и не ответил. Не знаю почему, но мне это не понравилось. Чтобы не стоять на месте, я решил прокатиться по городу, вспомнить места, которые знал с детства. И, хоть город за последние годы изменился до неузнаваемости, тем не менее я ориентировался в нем.

После второй безуспешной попытки дозвониться до Зубаира Джунидовича, я даже заехал во двор своего бывшего дома. Наверное, в цивилизованном обществе, если человеку не зачитали приговор суда, никто не имеет права забрать себе его квартиру. Сейчас в моей квартире жил какой-то милицейский полковник с семьей. Жил уже прочно и официально, но, как мне сказали, мою недешевую мебель оставил себе. Однако в квартиру я не собирался подниматься. Мог встретить кого-то из соседей, и меня могли узнать. А это было лишнее. Потому, просто посмотрев десять секунд на окна, я поехал дальше. Третий раз я позвонил Иналукову уже через час. На сей раз ответили быстро. Но ответил женский голос, низкий и хриплый, наверное, прокуренный.

– Я с Зубаиром Джунидовичем хотел бы поговорить, – сказал я спокойно и уверенно.

– Это невозможно, – ответили мне.

– Мы договаривались, что я позвоню.

– Зубаир Джунидович два часа назад погиб. Его машина переехала – груженый самосвал.

– Извините, – это было единственное, что я мог сказать.

– Отбой? – спросил Копченый.

Я задумался, просчитывая варианты. Конкретных подозрений у меня, естественно, не было, но все же я всегда предпочитал сам заботиться о своей безопасности. И потому набрал на мобильнике, на котором все еще была новая сим-карта, номер городского телефона нашей квартиры. И не удивился, когда мужской голос ответил:

– Слушаю вас.

– Вы прибыли? – спросил я начальственным, но доброжелательным тоном.

– Так точно.

Наверное, мой голос походил на чей-то, и меня приняли за другого.

– Никого нет?

– Устроили засаду.

– Ладно, можете отдохнуть. Душ принять не забудьте. Зачем ты, дурак, трубку взял?

– А если ему кто-то звонит.

Судя по тону, мой собеседник начал сомневаться или в голосе, или в лексиконе.

– А если это он сам звонит? Не-ет, такие балбесы только у вас могут служить. Прими душ и ложись спать. Я до завтра дома не появлюсь.

Такой фразой я закончил разговор и одновременно поставил задачу – ждать моего прихода до завтра. Фраза была произнесена в приказном порядке. Наверняка послушаются. Может быть, и насчет душа послушаются...

Я вытащил из телефона новую сим-карту и выбросил ее в окно машины.

* * *

У нас с Копченым в Грозном было не меньше десятка мест, где можно было заночевать. Но хотелось, чтобы машина оставалась и под приглядом, и под рукой. И потому я выбрал дом в частном секторе в пределах города, но с возможностью свободного выхода за его пределы. Это тоже было важно, учитывая, что нас ищут уже именно в городе. И я подозревал, что город в данный момент перекрыли, стремясь нас не выпустить. Исходя из того, что городскую нашу квартиру отследили, хотя и не знаю, каким образом, я предположил, что дом в поселке Кирпичный завод может оказаться тоже не совсем «чистым». Но это еще следовало проверить.

Впрочем, нас с Копченым такое положение вещей не слишком утомляло. Мы даже слегка привыкли к нему, поскольку город ради нас перекрывали уже четырежды. И в этот раз, пока мы добирались до нужного дома, чтобы там отсидеться, по улицам только навстречу нам на скорости проехали четыре милицейских машины. Менты всматривались в прохожих, среди которых нас, естественно, не было. Я же ехал спокойно, и даже правила не нарушал, и благополучно прибыл на место.

Нашу машину, должно быть, увидели из окна, и узнали. Мы здесь уже однажды отсиживались трое суток. Это было полтора месяца назад. И потому до того, как я успел выйти из машины и нажать кнопку звонка на столбике у калитки, ворота слегка скрипнули и стали открываться. Я смело въехал во двор.

Вечер и половина ночи у меня были невеселые. Я даже уснуть не мог от подступивших тоскливых мыслей. Оборвался след, на который я надеялся больше всего. И смерть Иналукова поставила меня в сложное положение. Будь я профессиональным розыскником, я бы, наверное, сумел проанализировать ситуацию и найти возможность выйти на след главного действующего лица. Но я только психолог, хотя и высококвалифицированный, и не знаю даже методологию поиска виновного. И добиваюсь я всего методом тыка. Но так я могу до конца жизни искать виновника моих проблем и не найти его. Более того, сам поиск может стремительно сократить мою жизнь, поскольку и сам я становлюсь участником обратного процесса. То есть меня тоже будут искать. И в конце концов могут найти. У них больше возможностей и физических, и технических, у меня же вся надежда на свои умственные способности, на умение анализировать и делать правильные выводы. Но сейчас я стою в середине лабиринта и не знаю даже, в какую сторону мне податься. А Минотавр ждет где-то впереди.

Дорога может быть долгой, она может быть даже бесконечной, а поиск безрезультатным. По-всякому могут повернуться события, а мне уже не двадцать лет. Может быть, бросить все, оставить поиск, забрать с собой Давида Копченого, воспользоваться тем, что не нахожусь в международном розыске, и уехать в Англию? Там я буду жить спокойно, буду заниматься наукой, никому не буду мешать, и мне никто не будет мешать. Катрин давно мечтает купить океанскую яхту. Большую, дизельную, быстроходную. Когда устану от науки, просто в океан выйду. Научусь управлять яхтой и буду плавать. Чем это не достойная жизнь? И Копченого должность старпома на яхте вполне устроит.

Такие мысли и раньше, бывало, посещали меня.

Но тогда был виден путь в поиске. Тогда был жив главный свидетель, который мог дать показания. И отчаиваться было совершенно не от чего. Сейчас же остался еще один свидетель, до которого стоит добраться, – Асхаб Гойсумович Абдулкадыров, старший следователь по особо важным делам следственного комитета при прокуратуре Чечни. Но, во-первых, у меня не было уверенности, что он настоящий свидетель, а не пешка в чужой игре. Даже с полковничьими погонами на плечах можно быть пешкой, которой никогда не представится возможности пробраться через всю шахматную доску на противоположный край и стать там значимой фигурой. И потому он знать должен гораздо меньше погибшего Иналукова. А, во-вторых, я не уверен, что старший следователь пожелает что-то сказать. Если на Иналукова я мог еще надавить, сообщив о том, что его готовы принести в жертву, то на Абдулкадырова в этом плане надавить трудно. Хотя тоже возможно.